Дуэль на брачном ложе - Елена Арсеньева

Побывала она наконец и в доме графини, до смешного напоминавшем тот, где она останавливалась в Санкт-Петербурге, с тем же гомоном птиц и ароматом саше, однако обнаружила, к своему изумлению, что расфранченная графиня, хотя и не была в большой нужде, но вела хозяйство, сильно поприжавшись. Во всем заметно было напыщенное желание пустить пыль в глаза, но средства были плоховаты, а потому в передней лакеи были в гербовых презатасканных ливреях; в гостиной золоченая мебель местами стояла без позолоты; хрустальные люстры лишились многих подвесок – ну и так далее; во всем просвечивало то ли неряшество, то ли скудость. Однако сие не мешало придворным дамам вовсю бывать у Евлалии Никандровны. Русская графиня, жизнь прожившая во Франции, была интересна тем, что искусилась уже светских удовольствий; она поняла людей и умела заставить ценить ее достоинства вне зависимости от состояния средств. Испытав много разочарований, она теперь жила более умом, чем сердцем, при этом оставаясь достаточно женщиной, чтобы со вниманием выслушивать сердечные тайны и давать дельные советы.

Это не был салон в полном смысле – дамы здесь не исполняли светские роли, а как бы отдыхали в антрактах.

Порою одной беседы с ними было вполне достаточно, чтобы заполнить зияющие провалы, возникшие в образовании Марии за время ее болезни. Например, она позорно не знала, что уже вышли из моды кринолины, юбки сделались менее пышными – и вообще, постепенно становятся модны узкие платья с высокой талией. Вдруг начали переменяться и прически: на висках делали теперь по пучку буклей мелкими колечками, в виде виноградных кистей.

Гостиная графини Строиловой прельщала досужих дам прежде всего безопасной возможностью вести опасные, но и безмерно завлекательные разговоры, вроде тех, что у Людовика XVI, оказывается, половина славянской крови, ибо он родился от матери-польки, Марии Станиславовны Лещинской. Это открытие изумило и обидело Марию, ибо, на ее взгляд, у короля была самая неказистая внешность, какую только можно себе вообразить; тетушку же и собиравшихся дам более всего забавляло, что король, несмотря на «шляхетский гонор», далеко не сразу сумел доказать королеве мощь своего скипетра; и хотя к 1784 году у императорской четы было уже двое детей, тема мужского бессилия короля и неудовлетворенности королевы продолжала всячески мусолиться, говоря по-русски.

Мария, при всем своем уме, была малоопытна, тем паче – в делах изощренной эротики, а потому долго не понимала, почему теткины подружки-сплетницы не то сочувственно, не то презрительно говорят о дружбе королевы и княгини Ламбаль.

Так Мария впервые услышала об острове Лесбос и его запретных играх, а услышав, содрогнулась. Врата ее души захлопнулись перед всеми попытками графини Евлалии и ее приятельниц навязать ей свою дружбу.

Выходило, Мария снова погружалась в одиночество – в свое бесполезное, никому не нужное и не интересное одиночество!

В самом деле – постепенно не только выказывать свои чувства, но и вообще говорить сделалось между Марией и бароном как бы верхом неприличия. Они просто жили рядом, порою неделями не обмолвливаясь ни словом, но непрестанно ощущая раздражение от соседства друг друга. И поэтому ни тетушке, ни мужу, ни кому другому не смогла рассказать Мария о том, что однажды в сумерках, уходя от графини Евлалии и уже садясь в свой экипаж, она вдруг заметила некую фигуру, вжавшуюся в стену сада и как бы пытавшуюся слиться с ней. Похоже было, что тот человек кого-то выслеживал, стараясь остаться незаметным… не вор ли, алчущий добычи? Мария хотела воротиться, поднять тревогу, да раздумала: она знала, что изощренные пристрастия теткиных подруг не по нраву их мужьям, так что кто-то из них вполне мог выслеживать здесь свою неохочую до супружеских ласк половину либо сам, либо с помощью нанятого сыщика; поэтому не дело Марии, которая все больше брезговала этими дамами, вмешиваться. Вдобавок что-то в фигуре этого человека показалось ей знакомым, и Мария так была занята попытками его вспомнить, что не заметила дороги домой. Она попусту напрягала память до самого вечера, а потом рукой махнула: верно, почудилось!

К ужину тем вечером подали прекрасное анжуйское вино, и в миг, когда Мария ощутила на губах его сладость, сердце вдруг глухо стукнуло где-то в горле – она вспомнила жар огня в камине и жаркий, алый бархат покрывала на широкой кровати, она вспомнила терпкую сладость вина, которое она шаловливо слизнула с горячих губ…

Она вспомнила этого человека.

Вайян!

Удивительное дело! До сей минуты Мария почти не думала о нем, даже в связи с беременностью, которая была в ее сознании как бы следствием вообще всего приключения в замке, а не объятий на кровати под пологом. Не менее удивительно, что никто и ни разу – никто и ни разу! – ни барон, ни тетка, ни Комаровский не спрашивали у Марии, чего ради разбойники похитили ее и держали в своем вертепе. Сначала, наверное, было слишком велико потрясение от ее приключения, потом как-то недосуг сделалось… а барону, очевидно, вообще было безразлично все случившееся с женой, лишь бы не страдало его renommée [65]. Вот и сама Мария начисто позабыла не только о Вайяне, но даже и о цели своего похищения – любыми пытками вынудить ее написать завещание. Но теперь, после внезапной встречи, всколыхнулись прежние подозрения и родились новые: а не потому ли Корф и графиня Евлалия обошли молчанием сие несчастное приключение, что кто-то из них доподлинно знал его причину и опасался при расспросах невзначай проговориться?..

Теперь ей казалось, что Вайян везде, что он следит за нею неотступно. Его стройная, проворная фигура мелькала в полумраке рассвета и сумерек, мелькала меж деревьями сада; силуэт его проскальзывал сквозь неплотно затворенные окна библиотеки и блуждал по дому, словно призрак какой-нибудь неупокоенной души…

Словом, Вайян и страх перед его внезапным появлением, несомненно, какое-то время занимали бы Марию, когда бы неожиданная причина не заставила ее вновь позабыть о приключениях в старом замке.

Имя причины было – Николь.

Как-то раз незвано появившись в комнате баронессы, любовница хозяина чуть не с порога заявила:

– Простите великодушно, ваше сиятельство (тут Николь помедлила, дабы Мария успела прочувствовать издевку сего величанья), но я все забываю исполнить некое поручение, имеющее до вас непосредственное касательство. Еще с прошлого года… ах, забывчивость моя не имеет оправданий! – И она повинно склонила голову.

Мария опустила на колени недоплетенное кружево и недоверчиво взглянула на Николь.

Потупясь, она вытащила из-за спины скомканный батистовый платочек.