Дуэль на брачном ложе - Елена Арсеньева

– Ну и напугала же ты мамашу Дезорде! Никак не могла разбудить тебя.

Мария чуть повернула голову. Она помнила, что, когда ложилась на кухонный стол, солнце светило прямо в окошко, – там же оно было и сейчас. О чем же беспокоится мамаша Дезорде? И неужто все так быстро закончилось? Похоже, ей удастся воротиться домой в срок, и, даст бог, ее отлучка сойдет незамеченной.

– Всякое бывало у меня, – проворчала мамаша Дезорде, – но чтоб девка провалялась сутки в беспамятстве…

– Сутки?! – привскочила Мария, не веря своим ушам. – Да вы шутите?

– Больно надо! – буркнула повитуха. – Знала б ты, какого страху я натерпелась. Думала, придется ночью…

Она не договорила, отошла от стола и подала какой-то знак своему мальчишке, тихо сидевшему в уголке. Тот покорно поднялся и поволок из комнаты заступ с налипшими комьями земли. Маша пригляделась и увидела, что земляной пол в углу разрыт.

Мамаша Дезорде поймала ее взгляд и сконфуженно улыбнулась, пытаясь загородить угол своей высокой, костистой фигурой, но Мария вдруг все поняла и похолодела от страха. Здесь рыли яму… могилу для нее! Мамаша Дезорде решила закопать бесчувственное тело, чтобы скрыть следы смерти в своем доме – ведь если бы Мария не очнулась, выходило бы, что мамаша Дезорде прикончила ее своими стараниями. Ох, боже мой… Надо бежать, бежать отсюда!

Мария рванулась, но тут же вновь рухнула на подушку от сильнейшего головокружения. Пот необоримой слабости прошиб ее, однако у нее хватило сил отвернуться, когда мамаша Дезорде очутилась рядом и подсунула к самым губам кружку, над которой курился парок.

– Лежи тихо! – приказала она. – Это крепкий мясной бульон. Выпей – сил сразу прибавится. Да пей же ты! – прикрикнула она, разглядев ужас в глазах молодой женщины. – И ничего не бойся. Зачем мне твоя смерть, ну сама подумай! Я тут волосы на себе рвала, когда думала, что ты так и не очнешься!

В подтверждение своих слов она чуть сдвинула свой la vieille [60], и Маша увидела почти лысую голову. Выходило, будто мамаша Дезорде и впрямь с перепугу выдрала свои последние волосы! Это было так смешно, что страх оставил Машу и она с удовольствием глотнула из кружки горячего, крепкого, соленого питья, от которого кровь сразу быстрее побежала по жилам.

Мамаша Дезорде наблюдала за нею с умильной улыбкой, вовсе не шедшей к ее толстощекому хитроватому лицу, однако вполне искренней.

– Извини, я не хотела, чтоб ты видела это… – Она почти виновато кивнула в разрытый угол. – Это я от страха, понимаешь? Дома-то, в Париже, у меня все устроено как надо, все остается шито-крыто, случись неладное; а здесь надобности пока не было, ну, я и растерялась.

Мария понимающе кивнула. Уж конечно, у такой проныры, как мамаша Дезорде, все должно быть предусмотрено. Наверняка в ее конуре на улице Венеции есть какой-нибудь подвал, куда она спускает тела несчастных женщин, которые умирают во время avortement, а потом, под покровом ночи, уносит их из дому и закапывает ли где-то, сбрасывает ли в Сену – бог весть, однако репутация мамаши Дезорде не страдает.

Странно: от доверия, которым к ней прониклось это чудище с руками по локоть в крови невинных, Мария совсем перестала бояться. Что ж, существует ведь множество женщин, которые возносят за мамашу Дезорде благодарственные молитвы, вот и она сама будет вечно поминать ее добрым словом, – так стоит ли судить sage-femme за то, что она заботится о собственной безопасности?

– Я никому не скажу, – твердо пообещала Мария. – Будьте спокойны, клянусь!

Лицо старухи прояснилось:

– Спасибо, голубушка. Сказать по правде, я уж подумывала покончить с этим ремеслом: больно уж хлопотное, ненадежное… хотя знала бы ты, как играет кровь, когда эти глупые девчонки молят меня о помощи, а потом благодарят, целуют руки, называют благодетельницей! Право слово, никакая мать не делает столько для своих дочерей, сколько я – для этих grues! [61] А ведь частенько приходят ко мне и знатные дамы… вроде тебя! – Она лукаво усмехнулась, и Мария невольно улыбнулась в ответ, понимая, что маскарадом своим не смогла ввести опытную повитуху в заблуждение. – Иной раз кажусь себе всемогущей, словно… господь бог! – Она опять перекрестилась, словно извиняясь перед господом. – Ты и не представляешь, чего только я не делывала! – Она игриво шлепнула Марию по руке. – Однажды я даже сделала девственницу из шлюхи!

Мария недоверчиво вскинула брови.

– Вот те крест святой! – запальчиво выкрикнула матушка Дезорде. – Жизнью своей клянусь, чтоб мне глотать раскаленные уголья на том свете, если лгу! Племянница моя с малолетства была девка горячая. Ей не было еще двенадцати, когда она легла с богатым дворянином – тот любил только маленьких девственниц, – а потом вошла во вкус плотской любви. Я уж счет потеряла, сколько раз опрастывала ее, а она как сучка – одернет юбку и снова бежит в кусты с первым встречным. И вот лет пять-шесть назад, когда она едва не истекла кровью у меня на столе, я и говорю: «Николетта, еще один avortement – и ты сойдешь в могилу, поняла?» Ну, девка испугалась и решила взяться за ум. А через некоторое время вдруг прибежала ко мне и говорит…

– Неужто опять забеременела? – с живым интересом воскликнула Мария.

– Да что ты! – отмахнулась матушка Дезорде. – Ничуть не бывало! Она нашла себе хорошее место… Николетта моя – отменная модистка, и причесать умеет, и в парфюмерных снадобьях сведуща! Так вот, нашла она место у какой-то богатой дамы, которая положила бы ей очень приличное жалованье и даже обещала взять с собой в путешествие, однако она очень строга по части морали, а Николетта за себя никак не ручалась.

Что было делать? Пораскинули мы мозгами, взяла я кривую иголку с бараньей кишочкой вместо нитки – да и зашила кое-что у своей племянницы. Аккурат девица, ну не отличишь! Мало ли, вдруг выгодная партия представится, так вот вам, пожалуйста – полная невинность, на простыне после брачной ночи кровушки будет – лужа! И что ты думаешь? – возбужденно взвизгнула она, награждая внимательную слушательницу увесистым фамильярным тычком в бок. – По-моему и вышло! Николь попалась на глаза какому-то богачу-москвитянину, который был охоч до девственниц, и вот уже три года согревает его постель, ну а на жену свою он и не смотрит!

И она зашлась счастливым смехом, даже не замечая, что слушательница лежит недвижимо и смотрит расширенными глазами куда-то вдаль.

Николь! Она сказала – Николь!

Ну да, можно было бы сообразить и раньше: ведь Николетта – это уменьшительное от Николь…

О господи! Так вот в чем дело!

Марии хотелось враз смеяться и плакать. Ну и хитрюга! Вот почему эта девственница оказалась столь порочно-соблазнительной, что Корф не захотел с ней расстаться. За ее плечами богатейший опыт любовных игр. Она обманула их всех: и опытную графиню Строилову, и наивную Елизавету, и глупую Машеньку, и, конечно, Корфа, для которого главным в любви была только кровь на простыне.