Ведовство и ведьмы в Англии. Антропология зла - Юлия Игина

Законодательная инициатива преследования ведьм в Англии первоначально принадлежала короне в лице Генриха VIII. При следующих монархах, особенно при Елизавете I и Якове I, также выражавших заботу об этом вопросе, она перешла к парламенту — выразителю интересов общества в лице его элиты. Так позиции короны и общества в вопросе преследования ведьм совпали: импульс, посланный короной, нашел отклик в обществе и был должным образом оформлен в законах против ведьм. В результате, к началу XVII века в Англии окончательно оформилось антиведовское законодательство, на базе на которого преследования проводились вплоть до самого завершения периода «охоты на ведьм». Официальная отмена этого законодательства последовала только в 1736 году.

Институционализация преследований ведьм в Англии развивалась по пути уголовной юстиции, пути, по отношению к колдовским практикам еще в XII веке нормандской правовой традицией, в которой по отношению к колдовству центральным было понятие maleficium. Благодаря этому обстоятельству ведовство в Англии было квалифицировано как уголовное преступление и, в отличие от континентальной Европы, было сразу вписано в светское правовое поле. Признавая отчасти религиозное содержание ведовства (внедрение идеи договора с дьяволом), государство тем не менее секуляризировало его. В правовой интерпретации ведовство воспринималось преимущественно как деяние, несущее явный или скрытый ущерб обществу и его отдельным членам и направленное при этом против общественного блага, спокойствия и порядка. Религиозная подоплека ведовства служила в английском варианте скорее на пользу стигматизации его как опасного явления, чем влияла на его правовой статус. В отличие от континентальной практики, ведовство в Англии воспринималось преимущественно как антисоциальное преступление, а не религиозное. Степень тяжести этого преступления в глазах власти и общества отражена в мере наказания, которая была избрана для него — смертной казни.

В результате правовой трансформации ведовство было выведено из частной сферы, в которой оно функционировало на уровне неформального конфликта между людьми, на государственный уровень. Это качественное изменение в общественном восприятии феномена повлекло за собой столкновение ведовства как народной практики с уровнем государственных институций, которые занимались его преследованием — королевских и других судов. Обращаясь к исторической динамике этого процесса можно заключить, что отношения государственных институций и народных культурных практик в нем были поливалентны: первые воздействовали на народную культуру благодаря диффузии своих элементов или посредством прямого принуждения, последние же тем или иным образом влияли на сложение и изменение институционализованных форм. Источником складывавшейся в процессе практической реализации антиведовского законодательства системы преследования ведьм стал опыт, накопленный традиционной народной культурой. В связи с возникшей необходимостью вписать ведовство в новую правовую концепцию и соответствующую ей судебную практику, власть переосмыслила существовавшие до этого традиционные механизмы социального дисциплинирования колдовства, а общество приспосабливалось к новым правовым условиям, экспортируя в официальную сферу накопленную веками традицию.

В итоге, государство добилось того, что взамен самосудов и персональных методов разрешения частных конфликтов, возникавших на почве повседневно-бытовых отношений и облеченных в форму ведовства, большую популярность среди населения получило обращение в судебные инстанции. Тем самым власть получила общественную поддержку для проведения антиведовской политики и могла совершенствовать созданный механизм контроля за народными колдовскими практиками. В свою очередь, обществу различными способами удалось инкорпорировать в официальную систему некоторые элементы повседневного коллективного опыта, в котором артикулировались народные верования и представления. Традиционные схемы обвинения в ведовстве, выраженные в «нарративах» о ведьмах, стали основанием для судебных обвинений. Весь комплекс физических явлений, событий и случаев, касающихся ведовства, а также связанных с ними подозрений, наблюдений и интерпретаций сформировал категории судебных улик: обстоятельства дела, физические и невидимые улики. Народные способы распознавания ведьм стали основой для специальных судебных процедур — осмотра, прокалывания, плавания и наблюдения.

Процесс преследования ведьм носил публичный характер и сочетал в себе как официальные, так и неофициальные методы и процедуры. Поэтому интеграция в судебную систему народного опыта в отношении дисциплинирования ведовства требовала общественного сотрудничества и вовлеченности в процесс преследования как официальных институтов разного уровня, королевской и местной администрации, представителей ученой культуры и клира, так и неформальных общественных групп из числа местного населения и их отдельных представителей. Значимую роль в этом процессе играли местные женщины — главные хранительницы коллективного опыта, связанного с колдовскими практиками. Их значимость определялась еще и тем, что большинство обвиняемых в ведовстве в Англии также были женщинами, а обязательные следственные манипуляции с их телом (осмотр и поиск на предмет «ведьминой» или «дьявольской» метки) не могли проводиться судебными чиновниками — мужчинами. Под напором общественного мнения и сложившейся традиции, к судебным расследованиям властями привлекались и пользовавшиеся особым авторитетом в народе знахари и «мудрые люди». Совершенно новым явлением, возникшим в ответ на требования складывавшейся системы преследования ведьм, имевшей свою специфику в отличие от преследования других уголовных преступлений, стали «эксперты» — разного рода специалисты по распознаванию ведьм и проведению связанных с этим процедур. В результате, в разоблачение ведьм, так или иначе, оказывалось втянутым все местное сообщество и суды над ведьмами становились настоящим общественным событием.

Проведение публичных судебных процессов против ведьм стало наиболее эффективным способом внедрения в общественное сознание нового правового толкования ведовства как уголовного преступления. Последние всегда рассматривались обществами как наиболее опасные, и такая интерпретация оказалась вполне приемлемой для социального усвоения. Именно на судах чиновники, трактовавшие деяния тех, кто считался ведьмой, и выносившие им приговоры, особые следственные процедуры и ритуал казни — все наглядно демонстрировало обывателям новую установку: ведовство — тяжкое преступление против общественного благополучия и спокойствия и потому должно быть наказано. Впоследствии события и детали наиболее интересных судов облекались в форму популярных памфлетов и относительно быстро расходились по всему английскому королевству и даже за его пределы.

Необходимость приучить общество к мысли об уголовно-преступной природе ведовства как народной практики повлекла за собой формирование образа ведьмы-преступницы. Транслировавшийся в популярных памфлетах, он был по своему характеру идеологическим, поэтому в значительной степени фиктивным. Реальные обвиняемые не всегда соответствовали ему и он не отражал в полной мере реальную картину общественного восприятия ведьм и ведовства, хотя, как продукт государственной политики, претендовал на это. Признание ведовства опасным преступлением дало импульс к развитию идеи об угрозе, потенциально исходящей от ведьм, подразумевавшей, в свою очередь, мысль о необходимости избавления от них путем насильственного исключения их из общества. В сущности, образ ведьмы-преступницы представлял собой образ коллективного врага, который стал ключевым средством пропаганды изменившегося отношения власти и общества к колдовским практикам.

Как и в случае с внедрением в официальную сферу традиционных методов социального дисциплинирования ведовства, правовая трактовка обеспечила идейную направленность образа ведьмы-преступницы, в то время как его базовое содержание задавалось преимущественно фольклорной традицией. В результате преломления народных представлений в правовом ключе, ведовство стало мыслиться как особого рода преступное ремесло и, как любой другой преступный вид деятельности, стало трактоваться как занятие, ведущее человека к позору и бесчестью.

Постепенно в образе ведьмы-преступницы были аккумулированы наиболее отрицательные черты, приписывающиеся в обществе преступникам, что привело к трансформации его в образ идеальной преступницы. Социальный портрет последней включал в себя отталкивающую внешность, злую натуру, скверный характер и дурные наклонности, не соответствующий принятым моральным нормам образ жизни и социальное неблагополучие. Природе ведьм приписывалась мизантропия и агрессия. Представляемая в такой манере ведьма воспринималась как социально чуждый персонаж, ставший таковым в силу своей асоциальности, и потому подлежащий изгнанию и уничтожению. В образе ведьмы-врага сконцентрировался весь христианский пафос «очищения как отчуждения». Направляемый официальной антиведовской политикой этот образ получил в эпоху преследований ведьм статус социальной нормы. С ее помощью общество определило ведьмам должное место в миропорядке, коим оказалось место вне социального бытия, и бытия как такового — в смерти.