Махабхарата. Рамаяна - Автор неизвестен

[Гаруда освобождает Винату от рабства]

В то время, исполнены смутной тревоги,Увидели страшные знаменья боги:

Громов громыханье, и веянье бури,И пламя таинственных молний в лазури;

Кровавые ливни и рек наводненье,Средь ясного дня метеоров паденье;

Величье богов приходило в упадок,Венки их поблекли, настал беспорядок,

И сам Громовержец, с душевною раной,Дождил не дождями, а кровью багряной.

Явился он к Брахме, сказал властелину:«Внезапной беды назови мне причину».

Ответствовал Брахма: «Причина смятенья —Подвижников малых дела и моленья.

Над кроткими ты посмеялся в гордыне, —Отсюда явились и бедствия ныне.

От Кашьяпы мудрого, чистой ВинатыРожден исполин, повелитель пернатый,

Отважный, стремительной мысли подобный,Менять свою силу и облик способный,

Он взял себе Солнце и Месяц в охрану,Задумал он: «Амриту ныне достану».

Отвагой с Гарудой никто не сравнится.Свершит невозможное мощная птица!»

К богам, охранявшим напиток, с приказомПришел Громовержец, и мудрые разом,

С мечами из остро отточенной стали.В кольчугах, готовые к битве, предстали.

Огнем пламенели их светлые лики,Рождали огонь их трезубцы и пики.

Железные копья прижались к секирам.Крылатые стрелы сверкали над миром,

И поле сражения сделалось тесным.И плавилось, мнилось, на своде небесном.

На войско бессмертных, что высилось и латах,Нагрянул внезапно владыка пернатых.

Гаруда могучие крылья расправилИ крыльями ветер подняться заставил.

Вселенную черною пылью одел он,Незримый во тьме, над богами взлетел он.

Когтями терзал он богов без пощады.Он клювом долбил их, ломая преграды.

Обрушились ливнем и копья и стрелы.Но грозный Гаруда, могучий и смелый,

Ударов не чувствовал копий железных.А боги бежали и падали в безднах.

Бежали премудрые, страхом объяты. —Волшебной воды домогался пернатый.

Увидел он: пламя неслось отовсюду,Казалось, — сожжет оно мир и Гаруду!

Гаруде служили крыла колесницей.Он стал восьмитысячеклювою птицей.

На реки текучие взор обратил он,И восемь раз тысячу рек поглотил он.

Он реками залил огромное пламя,Свой путь продолжая, взмахнул он крылами,

За труд принимаясь великий и тяжкий.Помчался он в облике маленькой пташки.

Живая вода колесом охранялась,И то колесо непрестанно вращалось,

Могуче, как пламя, ужасно, как битва,А каждая спица — двуострая бритва.

Меж грозными спицами был промежуток,А вход в промежуток и труден и жуток.

Но где тут преграда для маленькой птицы?Ее не задели двуострые спицы!

На страже сосуда, в глубинах подводных,Увидел Гаруда двух змей превосходных.

Они подчинялись божественной власти.Огонь извергали их жадные пасти.

Глаза их, наполнены гневом и ядом,Смотрели на всех немигающим взглядом:

Такая змея на кого-нибудь взглянет. —И пеплом несчастный немедленно станет!

Гаруда расправил могучие крылья,Змеиные очи засыпал он пылью.

Незримый для змей, он рассек их на части,Сомкнулись огонь извергавшие пасти.

Тогда колеса́ прекратилось вращенье,Разрушилось крепкое сооруженье.

Похитил он амриту, взмыл он оттуда,И блеском соперничал с солнцем Гаруда.

Настиг его Индра за тучей широкой,Стрелою пронзил его, тысячеокий.

Но тот улыбнулся властителю грома:«Мне боль от стрелы громовой незнакома.

С почтеньем к тебе обращаюсь теперь я,Но грома и молний сильней мои перья».

Пришла Громовержцу пора убедиться,Что это великая, мощная птица!

«Но в чем твоя сила? — спросил он Гаруду, —Скажи мне, и другом твоим я пребуду».

Гаруда ответил: «Да будем дружны мы.Отвага и мощь моя — неодолимы.

Хотя похвальбы добронравному чуждыИ речь о себе не заводят без нужды,

Но если ты друг мне, то другу я внемлю.Узнай же: вот эту обширную землю,

Со всеми живыми ее существами,С морями, горами, лугами, лесами,

На каждом из перьев своих пронесу я,Усталости в теле своем не почуя».

Сказал Громовержец Гаруде с испугом:«Похитивший амриту, будь моим другом,

Но влагу бессмертья верни мне скорее,Чтоб недруги наши не стали сильнее».

Воскликнул Гаруда: «Желанную влагуТеперь уношу я, к всеобщему благу.

Вовеки ее никому не отдам я,Верну ее скоро премудрым богам я».

Сказал Громовержец: «Я рад нашей встрече,Твои принимаю разумные речи.

За амриту дам все, что хочешь, о птица!»Гаруда промолвил: «Хотя не годится

На то соглашаться владыке пернатых,Но знай, что я змей ненавижу проклятых,

Да станут мне змеи отныне едою!»Ответствовал бог: «Я согласен с тобою».

Помчался Гаруда к Винате-рабыне,И змеям сказал он: «Принес я вам ныне

Напиток бессмертья, что радует душу,Сосуд на траву я поставлю, на кушу.

Вкушайте же, змеи, желанную воду,Но бедной Винате верните свободу!»

«Согласны!» — ответили змеи Гаруде,Они устремились, ликуя, к запруде,

Хотели они совершить омовенье,Но Индра низринулся в это мгновенье,

Схватил он бессмертья напиток чудесныйИ сразу в обители скрылся небесной.

Увидели змеи, исполнив обряды:Похищена амрита, нет им отрады!

Но куша-трава стала чище, светлее,Лизать ее начали тихие змеи,

И змеи, траву облизав, поразились,Тогда-то у них языки раздвоились.

А куша травою священною стала,А слава Гаруды росла и блистала.

Винату он радовал, змей пожирая,Свободу вернула ей влага живая.

Блаженны познавшие волю созданья…На этом главу мы кончаем сказанья.

[Юноша Шринги́н проклинает царя Пари́кшита]

В то время был царь, повелитель державы,Чьи жители так назывались: пандавы.

Пари́кшитом звали царя над царями,Любил он охоту, борьбу со зверями.

Когда он в лесные заглядывал дебри,Боялись его антилопы и вепри.

Однажды, пронзив антилопу стрелою,За жертвой помчался он чащей лесною,

Забрел на глухие звериные тропы,Но в темной глуши не нашел антилопы.

Еще не бывало, чтоб грозный и дикий,Чтоб раненый зверь ускользал от владыки,

И царь, неудачей своей огорченный,Блуждал, антилопою в лес увлеченный.

Страдая от жажды и долгих блужданий,Отшельника царь увидал на поляне.

Отшельник сидел, молчаливый, суровый,В загоне, в котором стояли коровы.

Сидел он, облитый сияньем заката;К сосцам материнским припали телята.

Властитель приблизился к мужу седому.Свой лук подымая, сказал он святому:

«Я — царь, я — Парикшит, я правлю страною.Охотясь, пронзил антилопу стрелою.

Ищу я добычу, усталый, голодный.Ее ты не видел ли, муж превосходный?»

Но старец в ответ не промолвил ни слова,Молчанья обет соблюдая сурово.

Молчальник привел повелителя в ярость.Презрел повелитель почтенную старость.

Отшельника мудрого предал он мукам:Змею, что издохла, приподнял он луком,

Ее положил он святому на плечи,Но царь не услышал от мудрого речи,

Отшельник царю не промолвил ни слова,Ни доброго слова, ни слова дурного.

И выбрался царь пристыженный из чащи,Сидел неподвижно отшельник молчащий.

Был сын у святого, он звался Шрингином.Он был добронравным, почтительным сыном.

Могучею силой, умом наделенный,Добра и любви соблюдал он законы,

Но, в гневе неистов, он вспыхивал разом,И долго не мог успокоиться разум.

К познанию блага питая влеченье,Он в доме жреца проходил обученье.

Трудясь неустанно, себя просвещал он.Отца с позволенья жреца посещал он.

Учась, обретал он покой наивысший.Вот слышит он речь от ровесника, Криши:

«Как ты, от жрецов родились мы сынами,Так чем же гордиться тебе перед нами?

Мы знаньем священным, как ты, овладели,Исполнив обеты, достигли мы цели.

Не смей говорить нам, безгрешным, ни слова,Ведь ты от отца происходишь такого,

Который питается пищей лесною,Увенчан издохшей, зловонной змеею.

Ужели себя ты причислишь к мужчинам,Ты, отпрыск отшельника с трупом змеиным!

Не смей перед нами кичиться отныне,У жалкого поводов нет для гордыни!»

Смеялся над юношей друг и ровесник,Нежданного горя ликующий вестник.

Шрингин от обиды пришел в исступленье,Вскипела душа, услыхав оскорбленье,

Но все же сдержал себя, глянул на КришуИ молвил: «Впервые об этом я слышу!

Змея, говоришь ты, издохла, скончалась?Но как же она у отца оказалась?

Кто старца решился подвергнуть мытарствам?»Ответствовал Криша: «Владеющий царством

Подвижника предал неслыханным мукам,Змею, что издохла, приподнял он луком,

Змеиное тело, при первой же встрече,Седому жрецу положил он на плечи».

«О друг мой! — Шрингин произнес негодуя, —Чтоб выслушать истину, силы найду я.

Открой мне всю правду, поведай мне слово:Что сделал царю мой родитель дурного?»

И Криша поведал о трупе змеином,О старце, что был оскорблен властелином.

Ровесника слушая повествованье,Как бы превратился Шрингин в изваянье,

Стоял он, как бы небеса подпирая,В глазах его ярость пылала живая.

Стоял он, поступком царя оскорбленный,Обидой разгневанный и воспаленный.

Коснувшись воды посредине дубравы,Он предал проклятью владыку державы:

«Владыка преступный, владыка греховный,Повинный в злодействе, в коварстве виновный!

Владыка, не смыслящий в правых законах,Владыка, позорящий дваждырожденных!

За то, что жреца оскорбил ты святого,За то, что отца ты унизил седого,

За то, что, о царь, тяжело согрешил ты,За то, что на плечи отца положил ты

Издохшей змеи непотребное тело,Чтоб старца душа молчаливо скорбела, —

Пусть Такшака-змей властелина отравит,Тебя в обиталище смерти отправит.

Ослушаться слов моих вещих не смея,Придет он, — и гибель найдешь ты от змея!»

Так проклял владыку он в гневе и в горе,Пошел — и с родителем встретился вскоре.

Отца он увидел в коровьем загоне:Сидел он, смиренно сложивши ладони.

Сидел он, облитый сияньем заката.К сосцам матерей прижимались телята.

На слабых плечах у святого темнелоЗмеиное тело, издохшее тело!

Несчастье отца есть несчастье для сына…Вновь яростью вспыхнуло сердце Шрингина.

Заплакал он в гневе, воскликнул он в горе:«Когда о твоем услыхал я позоре,

Я проклял Парикшита, словом владея, —Да гибель найдет он от гнусного змея!

Пусть Такшака мощный, для злобы рожденный,Могучим заклятьем моим побужденный,

Придет и змеиную хитрость проявит,Царя в обиталище смерти отправит!»

Отшельник Шрингину ответил печально:«О сын мой, деянье твое не похвально.

Парикшит для нас — и закон и защита.Пусть грубость его будет нами забыта!

Не нравится мне, что ты предал проклятьюТого, кто к державному склонен занятью.

Прощать мы обязаны без промедленьяЦарей, стерегущих людские селенья.

Закон, если попран, виновных карает.Сильнее он тех, кто его попирает.

Без царской защиты, без царской охраныМы знали бы горе и страх непрестанный.

Когда охраняет нас царь просвещенный,Легко мы свои исполняем законы.

Народы закон созидают великий,Участвуют в этом труде и владыки.

А мудрый Парикшит, как сам прародитель, —Наш ревностный страж, неусыпный хранитель.

Меня он увидел в коровьем загоне,Усталый, свое совершил беззаконье.

Молчал я, а путник нуждался в ответе:Не знал о моем он суровом обете.

О сын мой, по младости лет согрешил ты,Поступок дурной сотворить поспешил ты.

Твой нынешний грех не могу оправдать я,Поступок царя не достоин проклятья!»

Ответил Шрингин: «Что свершил, то свершил я.Пускай поспешил я, пускай согрешил я,

Одобришь ли гнев мой, отвергнешь ли властно,Но то, что сказал я, сказал не напрасно.

Я молод? Согласен. Горяч я? Возможно.Но то, что сказал я, сказал я не ложно!»

«О сын мой, — промолвил отшельник Шрингину, —Я слово твое никогда не отрину.

Я знаю, ты правду во всем соблюдаешь,Великим могуществом ты обладаешь,

Я знаю, что слово твое непреложно,И если ты проклял — проклятье не ложно.

Отца наставленья в любую годинуПолезны и зрелому, взрослому сыну,

А ты еще горя не видел на свете,Нуждаешься ты, о могучий, в совете!

От гнева и мудрость бывает незрячей,А ты еще мальчик незрелый, горячий.

Я должен тебя наставлять неуклонно,Хотя ты и мощный блюститель закона.

Живи же и пищей питайся лесною,Беззлобно красой наслаждайся земною.

Кто любит людей, тот владеет вселенной.Жестокий — силен, но сильнее — смиренный.

Пребудь милосерд и обуздывай страсти,Тогда обретешь ты бессмертное счастье».

Так пылкого сына отшельник наставил,К Парикшиту с вестью посланца отправил, —

То был ученик его, чистый и строгий.Пришел он к царю и воскликнул в чертоге:

«О царь над царями, о тигр среди смелых!В твоих, о властитель, обширных пределах

Отшельник живет, добронравный, спокойный,Суровый подвижник, молчальник достойный.

О царь, положил ты при первой же встречеЗмею, что издохла, святому на плечи.

Простил он тебя, осенен благодатью,Но сын его предал владыку проклятью.

Отец его старый не слышал, не ведал,Когда он проклятью Парикшита предал:

«Пусть Такшака-змей властелина отравит,Царя в обиталище смерти отправит!»

Отцу не под силу препятствовать сыну,И вот он велел мне пойти к властелину.

Желая добра тебе, муж светлоликийВелел мне поспешно явиться к владыке».

Когда повелитель услышал об этомПодвижнике, преданном строгим обетам,

В отчаянье впал он, поник он в печали,Раскаянья муки владыку терзали.

Не столь ему смерти страшна была близость,Сколь мучила дела недоброго низость.

Сказал он посланцу: «Душа истомилась.Иди, да подвижник дарует мне милость».

Чтоб сердце свое от тревог успокоить,Дворец на столбе приказал он построить.

Собрал он бойцов, поседевших в сраженьях,Собрал он жрецов, преуспевших в моленьях,

Собрал во дворце и врачей и лекарства,Сидел и вершил он дела государства,

Собрал мудрецов и внимал их советам…Главу «Махабхараты» кончим на этом.

[Преступление змея Такшаки]