Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - Иван Владимирович Тюленев

Мы знали, что Иван Федорович Федько в исключительно тяжелых условиях того времени проявил замечательные качества коммуниста. Добрым словом и, главное, личным примером стойкости он подбадривал измученных бойцов, поднимал боевой дух войск и довел их с Кавказа до Астрахани. В Астрахани была создана новая 11-я армия, которая во взаимодействии с другими нашими армиями разгромила Деникина, освободила Северный Кавказ и Закавказье.

Иван Федорович все больше увлекался рассказом, а мы, его товарищи, уже не раз слышавшие все это, все же слушали с живейшим интересом.

Вглядываясь в юношеское, но в то же время мужественное лицо Федько, этого солдата революции, скромного воина-богатыря, я видел в нем незаурядного военачальника, слава о котором уже и тогда была большая. Нельзя было не восхищаться его простотой и скромностью.

Иван Федорович, как и все мы, очень сожалел о том, что из Кронштадта ускользнули главари мятежа. Обращаясь ко мне, он шутя говорил:

– Это ты, Тюленич, упустил негодяев. Нужно было бы во что бы то ни стало окончательно отрезать им путь отступления в Финляндию.

– Да, это правильно, – ответил я. – Но, как говорится, выше себя не прыгнешь. Так и мне не удалось схватить Козловского с Петриченко, хотя желание было большое.

– Силенок не хватило, резервов не было, – поддразнивал меня Федько.

– Ты, Иван Федорович, на Тюленева не нападай, – сказал Дыбенко. – Кто первым занял форт Кроншлот? Его 237-й полк. Вряд ли нам с тобой, Иван Федорович, удалось бы так быстро занять Петроградские ворота – Угольную площадку, если бы полк Тюленева не ворвался в Кроншлот и этим не отвлек на себя силы мятежников с нашего направления.

Посмотрев на часы, Дыбенко поднялся.

– Ну, кажется, на сегодня довольно. Завтра приглашаю вас, товарищи, побывать на линкоре «Севастополь».

В заключение Дыбенко объявил нам, что Реввоенсовет Республики приказал ему выдать всем слушателям Военной академии, принимавшим участие в подавлении мятежников, комплект морского обмундирования с правом ношения его.

Поздней ночью мы разошлись по своим комнатам. Долго я не мог заснуть. Если накануне штурма меня тревожила сложная задача, поставленная перед полком, способы ее выполнения, то в эту ночь в голове роились картины только что пережитого боя…

На следующий день мы побывали на линкоре «Севастополь», осмотрели корабль и повреждения, которые он получил или от снаряда тяжелой береговой артиллерии, или же от удара авиационной бомбы. Броневая палуба на корабле была пробита изрядно.

А еще через несколько дней мы, большинство слушателей академии, выехали в Петроград, где были приняты членами губкома партии.

На этом можно было и закончить воспоминания о Кронштадте. Но в 1960 году я получил от бывшего матроса Михеева Н.А. материал, в котором он рассказывает, что в то время, когда 247-й полк вел бой за форт Кроншлот, он с другими большевиками сидел в тюрьме, которая находилась вблизи форта. Из окон тюрьмы хорошо было видно, как сражались наши бойцы…

Рассказ товарища Михеева, очевидца штурма форта Кроншлот, проливает свет не только на ход ожесточенного боя, но и на то, что наступление Красной армии на первоклассную крепость ошеломляюще подействовало и на тюремное начальство и охрану. Оно вызвало панику, растерянность среди них. Это и позволило заключенным спастись от смерти.

Вот что рассказывает Н.А. Михеев:

«Надежды на спасение нет. Жить так хочется. Но рассудок говорит: нельзя, просто невозможно штурмом, атакой по льду в лоб только пехотой, без танков, бронемашин, с ходу взять Кронштадт – первоклассную крепость… в изобилии обеспеченную огневыми средствами, включая 12-дюймовые орудия линкоров, осадные орудия фортов, до предела насыщенную боеприпасами, с сильным опытным гарнизоном… Крепость, имеющую отличную пристрелку всех дальних подступов и подходов к ней…

Надо готовиться встретить смерть, расстрел, так, как встречают ее коммунисты.

К вечеру 16 марта артиллерийская стрельба стала быстро учащаться и скоро слилась в один сплошной непрерывно гудящий, все заглушающий грохот. Стекла звенели и лопались, стены тюрьмы непрерывно сотрясались от близких разрывов тяжелых снарядов. По Кронштадту бил форт Красная горка.

Чувство тревоги непрерывно нарастало по мере приближения сумерек. И вот опять полная непроглядная темнота. Время как будто остановилось.

Внизу, на первом этаже тюрьмы послышался приглушенный расстоянием шум. Хлопнула входная дверь. Опять! Донесся стук приклада об пол. Звуки голосов. Заклацали затворы винтовок.

Заряжают – значит, за нами!..

Пролеты лестницы заполнились шумом поднимающихся в темноте людей. Ключ со скрежетом повернулся в решетчатой двери. Петли двери заскрипели.

Ослепительно-яркий и острый, как кинжал, луч флотского аккумуляторного ручного фонаря прорвал темноту и ударил прямо в прутья двери нашей камеры.

Комендант тюрьмы, держа в правой руке наган и в левой фонарь, двинулся вперед. За ним зашумела вся группа.

На полу, спружинившиеся, готовые рвануться вперед, им навстречу, фигуры заключенных: бледно-зеленые лица и страшные дикие глаза.

В дверях камеры с металлическим звоном повернулся ключ. И вдруг, в эту же секунду, кто-то, быстро и с шумом взбежав по лестнице, раздвинул толпу и торопливо зашептал что-то на ухо коменданту тюрьмы.

Короткая команда, и вся группа, теснясь и толкаясь, рванулась обратно вниз по лестнице, прогрохотала в первом этаже, и все сразу затихло. Ушли!

В камерах зашевелились. Общий вздох облегчения, зашептались: почему? И только теперь ухо уловило какие-то новые звуки. И радуясь, и боясь радоваться – молчали!.. Тюрьма прислушивалась. Догадка превращалась в уверенность. Это ружейно-пулеметный огонь! Значит, сошлись в ближнем бою. Ведь это наши! Перешли лед, залив. Близко!

Рванулись к окну. Впились глазами вперед, в площадку лесной биржи и черневший за ней форт Кроншлот.

Площадка лежала перед нами ровная, пустая, покрытая снегом. Странно спокойной выглядела она под непрерывным гулом и грохотом артиллерийской канонады и уже отчетливо слышимой ружейно-пулеметной стрельбы.

Трудно сказать, сколько времени продолжалась эта обстановка невидимого напряженного упорного боя. Вдруг от заднего штабеля бревен, сложенного в дальнем правом углу площадки лесной биржи, перед силуэтами форта Кроншлот, оторвалась, прошла несколько шагов и потом побежала, согнувшись, к середине площадки какая-то фигура в белом. И почти сразу же вслед за ней, догоняя ее, побежал кто-то в черном. Потом появилась еще одна – белая, потом еще одна, потом сразу несколько. Из-за ближних штабелей бревен выходили, стреляя на ходу и растягиваясь по линии в цепь, все новые и новые белые фигуры. Наши!..

Беспредельная радость охватила заключенных. В одно мгновение выбиты все окна. Прильнув к решеткам, дико кричали: «Сюда! Сюда, к нам, товарищи, к нам!»

Бросились к решеткам двери камеры. Стремясь сломать, гнули руками железные прутья. Гул шел по