100 великих кумиров XX века - Игорь Мусский

После спектаклей гости стремились познакомиться с гениальным артистом поближе. Коммунальная квартира Райкина была для этого местом неподходящим, поэтому приходилось устраивать приёмы в ресторанах. Только в 1957 году Аркадий Исаакович получил четырёхкомнатную квартиру. В том же году состоялась его первая зарубежная поездка.

Гастроли начались в Варшаве в помещении Национального театра. В финале публика аплодировала стоя. Скандировали «Рай-кин, Рай-кин». На заключительную пресс-конференцию пришло около тысячи человек, она продолжалась более трёх часов. Газета «Трибуна люду» отмечала, что «польские сердца были покорены сразу». Заголовки статей в прессе — «Паганини эстрады», «Гений метаморфозы» — говорят сами за себя.

Райкин и артисты его театра всегда стремились играть на языке той страны, где проходили гастроли. В Чехословакии о Райкине вышла книга и снят фильм «Человек со многими лицами». В Венгрии была записана пластинка с его миниатюрами.

«Я видел Райкина и в Праге, и в Варшаве, — писал Назым Хикмет, — и там в зрительном зале сидели люди разных профессий и даже поколений, и всем было одинаково понятно и близко то, что им говорил и показывал Райкин».

В 1964 году Аркадий Исаакович снялся в цикле фильмов режиссёра Джо Магреса для английского телевидения. «Наш юмор в гостях у англичан» шёл почти целиком на английском языке и потребовал около года подготовки. Критик лондонской газеты «Таймс» писал: «…На днях на наших телеэкранах засверкало изображение комического гения. Би-би-си впервые показало нам прославленного русского комика Аркадия Райкина. Это было настоящее зрелище, подлинное открытие, такое выступление, которого мы не видели давно. Одна из самых больших заслуг Райкина состоит в том, что он представляет собой полную противоположность отвратительным, „смешным до тошноты“ комикам, которых мы в таком изобилии импортируем из Соединённых Штатов. У Райкина есть что-то от Чарли Чаплина: удивительная способность живо и наглядно выражать эмоции, способность создавать образы, которые не нуждаются в пояснении. Он обладает даром проникать в самую глубь человеческих чувств… Мне никогда не приходилось видеть такой игры!»

Трудно назвать другого артиста, который так мог владеть залом. То, что вытворял Райкин с публикой, больше похоже на магию или сеанс массового гипноза. Зрители рыдали, стонали, бились в истерике. Билеты на его выступления было невозможно достать. Артисты театра миниатюр прятались от навязчивых знакомых, которые специально приезжали на концерт Райкина. В Одессе попасть на представление великого артиста считалось делом чести.

В чём причина успеха Райкина? Один из его авторов Михаил Жванецкий отмечал: «Как никто, он чувствует жизнь. Близок шоферам, близок проводникам, близок широкой массе людей, которая только и может питать его творчество. В этом жанре одной театральностью не проживёшь! Его фигура как олицетворение правды, веры в добро связана с надеждой на лучшее. Поэтому и идут к нему письма отовсюду, со всех концов страны. Это общественная фигура, фигура в государстве, а не просто в искусстве».

Каждое его выступление по радио или по телевидению вызывало поток писем. С Райкиным делились самым сокровенным, признавались в любви.

«Дорогому нашему любимому артисту рабочего класса и всей советской интеллигенции. Я решил обратиться просто так к самому любимому артисту Советского Союза за советом…» (рабочий из Магнитогорска).

«Хочу выразить Вам своё восхищение, благодарность за Ваш талант… помню каждый вздох, каждую паузу во всех ваших выступлениях. Извините моё откровение, но я иначе не могу. Я испытал столько блаженных минут. Моё уважение к Вам столь велико, что мне порой приходят в голову нелепые мысли. Вот-де, если бы для Вас потребовалась жертва, я б её с большой охотой совершил» (Львов, электрик, 30 лет).

Врач из Одессы, посмотрев по телевидению «На сон грядущий», писал: «Рядом с волнующим чувством восторга шло чувство большой тревоги за Вас, за чрезмерное расточительство Вашего таланта. Вы — гордость нашего народа, Вы ему принадлежите, а расточаете себя безжалостно».

Подобных писем — «жалеть себя», «не работать на износ» — в архиве Райкина было немало.

«Наш директор школы говорил: „Его даже антисемиты любят“», — писала учительница из Молдавии.

На вопрос корреспондента: «Слава — это бремя или радость?» — Райкин отвечал: «Бремя, которое бывает радостным, а порой невыносимо тяжёлым… Слава — это прежде всего огромная ответственность».

Казалось бы, с приходом к власти Брежнева, с которым у Райкина добрые отношения сложились ещё до войны, артист получал защиту и опору. Но Райкин всегда чувствовал дистанцию и не пытался напоминать о себе.

Он постоянно находился в боевой готовности. Любой чиновник, увидевший в миниатюре себя и имевший при этом власть, мог обвинить артиста в злостном очернительстве. Райкин получил первый инфаркт после встречи с заведующим отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро, который обвинил артиста в антисоветчине.

Райкин лежал в больнице, когда по стране пошли слухи, что артист отправил в Израиль гроб с останками матери и вложил туда золотые вещи, тем самым подготовив себе почву для побега. Утверждали также, что он вовсе не болен, а находится под следствием, посажен в тюрьму. Об этом говорилось на различных собраниях, семинарах: «На аэродроме несли цинковый гроб еле-еле шесть человек. Кто-то сказал „вскройте“, вскрыли, а там — труп матери, золото, бриллианты… Райкина вызывали на Лубянку, два месяца он был в жуткой депрессии…»

Слухи множились, задевали семью. Жена Райкина возглавляет и финансирует крупную сионистскую организацию на Украине, а дети Костя и Катя давно эмигрировали в Израиль… Ещё говорили, что он погиб — «заживо сгорел на даче после какой-то пьянки»… А ведь Райкин вообще не употреблял алкоголя. Его театр был непьющий и некурящий, недаром его прозвали «монастырём». В Ленинградском театре миниатюр дисциплина была строжайшая.

Слухи слухами, а неприятностей Райкину хватало. Например, в течение нескольких лет Москва была для его театра закрытым городом. Ни один спектакль не принимался без замечаний цензурных органов. Райкину приходилось лавировать, обходить острые углы.

Райкин не щадил ни партнёров, ни авторов, ни режиссёров. О том, как работал сам Аркадий Исаакович, слагали легенды. Он работал всегда и везде: на сцене, во время репетиций, в гримёрной, дома, на улице, в Доме отдыха, в библиотеке… Он ходил по улицам, магазинам и учреждениям и подмечал интересные чёрточки в поведении людей, их манеру разговаривать, их походку, их привычки.

Режиссёр и педагог Иоаким Шароев рассказывал:

«Я не удовольствовался посещением репетиций и, когда пошёл спектакль, чуть ли не каждый вечер стоял в кулисах на сцене. Мне хотелось знать, как Аркадий Исаакович готовится к выходу, как играет, переходя (мгновенно!) из образа в образ. Меня интересовало всё — даже приём трансформации, которым он тогда пользовался: фантастический калейдоскоп лиц, характеров, когда в течение 10 минут он успевал сыграть 10–15 ролей. Интересовала не только творческая сторона дела, но и чисто техническая: как он успевает в считанные секунды переодеться, поменять маску, перебежать из двери в дверь и перестроиться на иной образ, иное мышление, иную манеру поведения.

И на воплощение такого сонма сложнейших задач 4–5 секунд? Фантастика!

И как мастерски он держал ритм, прекрасно зная, что потерянная секунда — смертельна для эстрадного действия, что её потом не восполнить ничем.

Подумайте, какой же концентрации это искусство, какой силы и — хрупкости».

Менялось время. Приходили новые кумиры. Райкина одолевали болезни. Врачи запретили ему работать с прежней интенсивностью — два-три номера в спектакле, не более. Райкин не может, как прежде, каждый день выходить на сцену — должны быть перерывы для полного отдыха. Но и здесь он нарушает медицинские предписания, неожиданно даже для актёров приходит в театр, чтобы к концу спектакля выйти с одним из своих монологов. Зрители встречали его с восторгом.

В июне 1987 года в Москве открылся театр Райкина «Сатирикон». В сентябре состоялась его поездка в США. Двадцать с лишним лет шла тяжба между американцами и советскими чиновниками по поводу гастролей Аркадия Райкина в Америке. Капстраны для театра были закрыты — чиновники не желали экспортировать сатиру на советский образ жизни. Несмотря на протесты врачей, Райкин поехал за океан. «Обстоятельства этой поездки были уникальны, — рассказывает Константин Райкин, сопровождавший отца. — Я такого раньше никогда не видел и, наверное, не увижу. Представьте освещённый зал на две с половиной тысячи мест. И все до одного стоя рыдают. Плачут навзрыд и взрослые, и дети. В зале стоял стон. И мы на сцене тоже плакали. Мы чувствовали, что все родились на одной земле и тысячи нитей нас связывают… Отец был счастлив».