Солдаты - Уильям Форстчен

Он протолкнулся к концу коридора, выйдя из-за печи, сражая бантага выстрелом в спину, пока воин двигался задним ходом. Мимо пробежал чин, что-то бессвязно крича, с глазами, широкими от ужаса и ярости.

Он мельком увидел бранящегося чина, настолько худого, что были видны все кости, голого за исключением грязной тряпицы, обвязанной вокруг бедер, который показал пальцем. Ганс развернулся вокруг себя, и по-кошачьи отскочил назад, когда кто-то перевернул вверх ногами тяжелый котел с жидким металлом, пылающий серебристый каскад, взорвался паром, когда он низвергнулся наружу на площадку разливочного пролета. Полдюжины чинов, тех, кто находтлся рядом с Гансом, оказались пойманными в кипящей реке, люди спотыкались, падали, взрывались огнем, когда жидкость расплескивалась на их одежду, волосы, и кожу.

Два бантага позади перевернутого вверх ногами котла выбежали из-за опрокинутого ими чана. Атакующая толпа обошла вокруг распространяющийся поток и напала на двоицу. Борьба была ужасающей. Ганс смотрел, разрываясь на части между гневом к своим старым мучителям и жалостью к двум живым существам, которые вскоре умрут в агонии.

Толпа просто забила одного до полусмерти, затем выбросила его на медленно твердеющий пол с расплавленным чугуном. Второй был поднят дюжиной чинов, которые несли его, пиная ногами и избивая руками, к открытой двери пылающего горна.

Достаточно часто Ганс видел, как бантаг подбирал раба единственной рукой, и бросал его в печь лишь за какое-нибудь незначительное нарушение, или просто так, без всякой причины, чтобы немного развлечься. Бантаг находясь в полубессознательном состоянии, осознавая свою судьбу, начал пинаться и кричать, когда они попытались отправить его головой вперед в огонь. Его руки, ухватились снаружи, пытаясь заблокировать вход. Удары ломами сломали его конечности.

Крича, он был брошен вовнутрь, и, к внушающему ужас изумлению Ганса, бантаг, объятый пламенем, встал в аду, ревя от мучительной боли. Единственным выстрелом из карабина, Ганс прекратил его агонию, пуля закончила этот ужасающий кошмар.

Выстрел отразился через огромное помещение, и на мгновение наступила странная тишина. Толпа была ошеломлена тем, что она сделала, казалось, все они вместе взяли паузу на передышку.

— Ганс.

Пораженный, он повернулся. Это был бантаг, умирающий в расплавленном чугуне, по-прежнему медленно растекающемуся по полу литейного цеха.

Слабо брыкающийся бантаг смотрел прямо на него.

«Мой Бог, был ли это один из моих поработителей не так давно?», задумался Ганс. «Какие мучения он причинял мне, моим товарищам?»

— Ганс.

Это было хрипящее дыхание агонии, и он ощущал умоляющую просьбу в чужом гортанном голосе.

Руки затряслись, когда он выкинул гильзу. Он не мог остановить дрожь, пока возился с тем, чтобы вытащить новый патрон из своего патронташа, уронил его, и, чертыхаясь, постарался поднять его с пола, пропитанного кровью. Чины, все еще окружающие медленно распространяющуюся лужу металла, пристально глядели в немой тишине на муки бантага и очевидно бесполезную попытку Ганса прекратить их.

Наконец он вставил патрон в казенник, взвел курок, и, подняв карабин, нацелился прямо в голову.

— Нет, нет!

Заявили несколько чинов, сердито жестикулируя, двигаясь на него, чтобы он не выстрелил.

— Ганс…

Слезы заполнили его глаза. Зарычав, он поднял свой карабин, прицеливаясь прямо в лоб. Бантаг, дергаясь, время от времени, казалось, опустил голову в признание.

Он нажал спусковой механизм.

Опуская оружие, Ганс посмотрел на толпу.

— Мы — люди, черт побери, — прокричал он. — Не как они. Мы — люди.

Он почувствовал бесконечное опустошение, желание просто забиться подальше в темный угол, чтобы рухнуть в забвении. Его пристальный взгляд охватил толпу, глаза, задержались на том самом месте, где всего год назад он сжался в страхе, когда бантаг, возможно как раз этот самый, в которого он только что стрелял, почти раскрыл секретный подземный ход, который привел его обратно к свободе.

— Мы не походим на них, — прокричал он, снова его голос сломался. — Сражайтесь, чтобы быть свободными, не ради мести, не надо походить на них!

И все же он знал исступление и ужас рабства, потайное желание, похороненное в сердце, ни к чему иному, как убить одного из них. Убить одного из них самым ужасным и мучительным из всех возможных способов, быть готовым обменять собственную жизнь за это страшное мгновение свободы, свободы чтобы убить прежде, чем умереть самому.

— Мы должны здесь завоевать свободу для всех чинов, — сказал Ганс, его голос был теперь не намного сильнее, чем шепот, речь начинала становиться нечленораздельной от истощения, его сердце, ощущаемое тяжелым и свинцовым, снова было сведено судорогой боли. Он глубоко вздохнул, стараясь загнать боль подальше, тем не менее, она осталась.

— Мы из Республики. Я был рабом здесь, как вы теперь.

Несколько из чинов кивнули, и он услышал, как они шепчут его имя своими ритмичными монотонными голосами.

Он сделал еще один вздох.

— Бригадиры плавильных печей и руководители бараков. Организуйте своих людей. Соберите все оружие, захваченное у бантагов. Найдите начальника лагеря и его помощников, я хочу встретиться с ними за воротами через десять минут.

Группа, казалось, оцепенела.

— Разрушьте все это проклятое место, — прокричал он, — разрушьте все это, сожгите бараки. Мы уходим отсюда в течение часа, навсегда.

Винсент мрачно смотрел в тишине, как огонь факелом вырвался из башни оставленного броневика, его экипаж, печально стоял со стороны одного из бортов. Рядом с механиком парового котла находился санитар, намазывая мазью его ошпаренные руки и лицо. Это был уже пятый броневик, сломавшийся за день, на полной скорости треснула паровая линия. Два или три часа ремонтных работ, и они, возможно, демонтировали бы трубопровод, заменив его запасной частью, но на это не было ни секунды лишнего времени. Хвост огромной марширующей колонны уже прошел мимо и находился на четверть мили к востоку. Он видел, что замыкающие конные пикеты начинают нервничать, желая поскорее продолжить движение.

Травмированного водителя погрузили в двухколесный фургон скорой помощи, погонщик, дернул вожжи, посылая лошадь медленной рысью. Второй фургон, загруженный вытащенными из броневика боеприпасами и паровым «гатлингом», пристроился позади повозки скорой помощи. Экипаж стоял молча, не вполне понимая, что делать, и Винсент, показал им жестом, сдвинуться с мертвой точки. Они пошли, и он почувствовал их несчастье из-за понижения в должности до пехотинцев.

Винтовочная пуля просвистела мимо его лица, еще одна шлепнула по задней части башни. Он оглянулся назад на запад. Плотная стрелковая цепь верховых бантагов, некоторые из которых были вооружены винтовками, находилась на расстоянии менее чем в четыреста ярдов.

В течение дня давление со всех сторон медленно возрастало. Большинство бантагов по-прежнему были из более старых воинских формирований, вооруженных традиционными луками, но и выяснилось, что, судя по всему, несколько полков, возможно, целый умен были вооружены винтовками. Они подтянули две батареи полевых орудий, а также несколько мортирных батарей, которые начинали причинять некоторое беспокойство.

Мортирный снаряд пролетел высоко по дуге, разрываясь около фургона скорой помощи, ошарашенный погонщик, заставил своего тяжеловоза перейти на медленный галоп, чтобы поскорее вернуться под защиту квадрата, сформированного 3-м корпусом. Капитан сопровождающего конного подразделения подскакал к борту броневика Винсента, и отсалютовал.

— Ах сэр, они начинают наседать совсем близко.

Винсент кивнул, и закричал своему водителю, чтобы тот сдвинул машину с места.

Он заметил клубы дыма, когда мортира, находящаяся в тылу, прямо позади прикрывающей ее стрелковой линии бантагов, изгибающейся позади них, выстрелила снова. Хотя это было против приказа, запрещающего стрельбу на большое расстояние, он развернул башню вокруг оси, спустился вовнутрь, поднял угол прицеливания на оружии, открыл паровой кран, и выпустил несколько длинных очередей. Несколько наездников свалились.

Станислав включил передачу, и броневик дернулся вперед, колеса врезались в сухой дерн. Заняв в башне устойчивое положение, он наблюдал за тем, как конница, умело рывками двигалась назад, один отряд останавливался в прикрытие, в то время как второй отряд в ста ярдах дальше позади них отрывался от противника, пробираясь через линию прикрытия первого отряда, затем в свою очередь становился в прикрытие. Парни были отличными, квалифицированными солдатами, всегда держа бантагов в страхе. Дважды в течение долгого дневного перехода бантаги пытались совершить опасные конные атаки. В этих случаях кавалеристы отступали, позволяя броневикам размочалить их на куски.