Перекрестки - Франзен Джонатан

Но даже теперь, даже зная, что Эмброуз ему не друг и никогда не был другом, Расс поразился бесстыдству, с каким тот предал его. На первом воскресном собрании после Аризоны, когда Лора и Салли истерзали его душу, выплеснули ему в лицо подростковый яд, Эмброуз пальцем не шевельнул, чтобы это пресечь, стоял себе в уголке и с неодобрением наблюдал за происходящим, причем неодобрение его вызывал, видимо, сам Расс, и когда большая часть группы вышла из комнаты, где стояла неожиданная для апреля жара, Эмброуз встал на сторону не коллеги, не благовоспитанных ребят из церкви, в которой работал, а нецерковного сброда, клевых парней и популярных девиц, Рассу же оставалось лишь спрашивать Бога, чем он заслужил эту кару.

Через несколько бесконечных минут он получил ответ – или подобие ответа. Эмброуз вернулся и попросил Расса спуститься.

– Я тебя предупреждал, – сказал он на лестнице. – Этого можно было избежать.

– Ты обещал поддержать меня, – парировал Расс. – Ты обещал, я цитирую, что “не позволишь ситуации выйти из-под контроля”.

– А ты отказался с ними поговорить.

– По-моему, это и называется “выйти из-под контроля”!

– Дело серьезное, Расс. Ты должен услышать, что сказала мне Салли.

На втором этаже оказалось ничуть не холоднее. Эмброуз привел Расса в свой непроветриваемый кабинет, где сидели на диване Лора и Салли, и закрыл дверь. Лора улыбнулась Рассу жестокой улыбкой победительницы. Салли угрюмо таращилась на свои руки.

– Салли, – произнес Эмброуз.

– Не вижу смысла, – откликнулась та. – Надоела мне эта церковь.

– По-моему, Расс имеет право узнать обо всем от тебя.

Салли закрыла глаза.

– Дау меня до сих пор мурашки по коже. Не поездка, а кошмар. Когда он вошел в автобус, я думала, всё. Я глазам своим не поверила.

– Мы с Рассом специально поменялись местами, – вставил Эмброуз. – Он лучше меня умеет то, что там нужно было делать.

– Даже не сомневаюсь. Я не сомневаюсь, что у него нашлась причина. Но мне показалось, что он преследует меня.

В кабинете стояла невыносимая жара. От испуга и неожиданности Расс не знал, что думать.

– Салли, посмотри на меня, – попросил он. – Пожалуйста, открой глаза и посмотри на меня.

– А ей не хочется на вас смотреть, – заявила Лора, уверенная в собственной правоте.

– Мне всего лишь хотелось, чтобы он оставил меня в покое, – продолжала Салли. – Тогда, в его кабинете, я испугалась. И глазам не поверила, когда он поехал за мной в Китсилли.

“Он, его, ему” ранили Расса больнее, чем нежелание Салли посмотреть на него. Точно он и не человек, а неодушевленный предмет.

– Ничего не понимаю, – сказал Расс. – Мы с тобой так хорошо побеседовали, и с моей стороны было бы ошибкой просто так это оставить. Я священник, я должен помогать людям. Не понимаю, с чего ты взяла, что у меня к тебе особое отношение.

– С того, что мне так кажется, – ответила Салли. – Сколько вам раз повторять, чтобы вы отстали от меня?

– Я правда не понимал, что давлю на тебя. Я всего лишь старался показать тебе, что ты всегда можешь ко мне обратиться. Что мне можно доверять, мне можно открыться.

– В том-то и дело, – вставила Лора. – Она вам не доверяет.

– Лора, – вмешался Эмброуз. – Пусть Салли сама за себя скажет.

– А я уже все сказала. – Салли вскочила на ноги. – Он испортил мне всю поездку. Из-за него мне неприятно сюда приходить. С меня хватит.

Она вышла из кабинета. Лора встала, бросила испепеляющий взгляд на неодушевленный предмет, каковым считала Расса, и последовала за подругой. В воцарившейся тишине Рассу показалось, что, кроме него, никто не потеет. Эмброуз откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову: под мышками его джинсовой рубашки было на зависть сухо.

– Я не знаю, как тут быть, Расс.

– Я всего лишь пытался ей помочь.

– Правда? Она говорит, ты жаловался ей на свою сексуальную жизнь с Мэрион.

У Расса выступил пот за малым не из всех пор: казалось, он сбрасывает кожу.

– Ты с ума сошел? Это же явная ложь.

– Я всего лишь передаю ее слова.

Ошеломленный таким обвинением, Расс силился покачать головой, привести мысли в порядок, вспомнить, что именно говорил Салли.

– Все было не так, – заявил он. – Вот что я ей сказал: я сказал, что брак – это счастье, но порой он превращается в испытание. Что скука – враг долгого брака. Что порой супругам не хватает любви, чтобы преодолеть эту скуку. И что… ты должен понимать, я сказал об этом в определенном контексте.

Эмброуз сверлил его взглядом.

– Мы говорили о разводе ее родителей, о том, как она злится на них, я надеялся, наша беседа откроет ей что-то важное. И когда она спросила, бывает ли мне скучно в браке, я счел своим долгом ответить откровенно. Я решил, ей нужно знать, что даже священнослужитель, даже пастырь, которого она уважает…

– Расс, Расс, Расс…

– А что было делать? Сказать ей неправду?

– Во всем нужна мера. Можно же что-то придумать.

– Она спросила менял “Вам надоел ваш брак?”

– Увы, ей запомнилось иначе. Она решила, что ты с ней заигрываешь.

– Ты с ума сошел? У меня дочери пятнадцать лет!

– Я же не утверждаю, что так и было. Но ты хотя бы понимаешь, почему она так подумала?

– Она сама ко мне пришла. Если уж кто с кем и заигрывал, так это… знаешь, что я думаю? Все дело в Лоре. Она увидела, что мы с Салли поладили, что Салли мне доверяет, и настроила ее против меня. Вот от кого исходят эти грязные подозрения. Мы с Салли нормально общались, пока она не связалась с Лорой.

Эмброуза догадка Расса явно не убедила.

– Я знаю, ты не любишь Лору, – сказал он.

– Это Лора меня не любит.

– Но вспомни ваш разговор, посмотри на себя. О чем ты думал, когда рассказывал ранимой семнадцатилетней девочке, как тебе надоело заниматься сексом с женой? Если Салли с тобой заигрывала, во что я не верю, ты обязан был это пресечь. Жестко. Решительно. Недвусмысленно.

Суровый взгляд Эмброуза подействовал, даже если это была всего лишь уловка. Расс вспомнил разговор с Салли и помертвел: его поразило вовсе не то, что его заподозрили в грязных намерениях (девушки из общины во всех смыслах представляли для него табу), а пустая надежда, что он может стать таким же клевым, как Эмброуз. Рассу часто доводилось слышать, как Эмброуз признавался группе, что в юности вел себя как надменный бездушный мудак, и Расс видел, как эти признания будоражат группу – не только откровенностью, но и тем фактом, что когда-то Эмброуз разбивал женские сердца. Внимание популярной девицы вскружило Рассу голову, он вообразил, что сам способен на подобную откровенность и вдобавок каким-то образом может стереть из памяти собственную юношескую застенчивость, задним числом стать парнем, который не робеет перед девицами вроде Салли Перкинс. Голова его закружилась, вот он и признался Салли (пусть даже косвенно), что Мэрион его больше не возбуждает. Он чувствовал потребность избавиться от Мэрион, освободиться от нее, чтобы больше походить на Эмброуза, и вот его тщеславие с позором разоблачили. Сейчас ему хотелось одного: выйти отсюда, глотнуть свежего воздуху, найти утешение в милости Божьей.

– Думаю, мне нужно извиниться, – сказал Расс.

– Поздно, – ответил Эмброуз. – Они не вернутся.

– Тогда, может, объяснишь им, почему не поехал в Китсилли. Если они узнают это от тебя…

– Дело не в Китсилли. Ты разве не слышал, что они говорили? Дело в том, как ты с ними общаешься. С теми ребятами, до кого я пытаюсь достучаться, так нельзя.

– С классными?

– С трудными. С теми, кому нужен взрослый, которому можно доверять. Есть масса других ребят, кого устраивают традиционные отношения священника и паствы, ты с ними отлично ладишь. Их не так много, ты справишься в одиночку.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что больше здесь не работаю.

Эмброуз впился в него взглядом, но Расс так омерзительно вспотел, что не отважился поднять на него глаза. Кайф, в котором он пребывал с октября, оказался фантазией болвана, решившего выехать на чужом обаянии. Расс со стыдом представил жалкие остатки группы, которые продолжат ходить к нему на занятия. После того что было сегодня, даже они перестанут его уважать.