День бумеранга - Кристофер Бакли

– Да. Но очень зыбко обозначил. Напоминает дымовые сигналы, которыми обмениваются индейцы в ковбойских фильмах. Я рассчитывал на нечто более, скажем так, осязательного свойства.

– Гидеон…

– Бакки…

– Войдите в наше положение. В этом году выборы. Состояние экономики – наихудшее с двадцать девятого года. Разумеется, по причинам, не зависящим от президента. Конъюнктура вялая, как осенняя муха. Госказна дала большую течь. Мемориал сорока трем миллионам, извиняюсь, зародышей, – Бакки вздохнул, – это, мягко говоря, вопрос не первой важности сейчас. Но обещаю, что сразу после выборов мы… это осуществим… так или иначе.

– Ладно, значит, тогда и поговорим. Сразу после выборов. Тем временем я сообщу сорока трем миллионам взрослых людей с правом голоса, поддерживающих жизнь, что им следует поискать другого кандидата, убежденного, как они, в нерушимой святости человеческого существования.

– Гидеон…

– Всего вам хорошего, сэр.

Гидеон непроизвольно потянулся к золотым часам. Их по-прежнему не было.

Бакки вошел в Овальный кабинет шаркающей походкой, со всей живостью душевнобольного, накачанного психотропными. У президента, когда он выслушал его, вытянулось лицо.

– Это еще что за херня! Мы, можно сказать, для него всю эту комиссию сварганили, а потом позаботились, чтобы старый зануда Баском всех усыпил выводами, – и какого теперь ему хрена нужно?

– Мемориал, – объяснил Бакки. – Похоже, он хочет поставить его рядом с мемориалом Франклина Рузвельта.

– Ну нет. Фигушки. Держи карман. Никаких зародышей в центре столицы. Чтобы этим запомнилось мое правление? Сторонники абортов и женские группы живьем меня слопают. Скажи засранцу Гидеону Пейну, чтобы катился куда подальше… Нет, отставить. – Президент потянулся к телефону. – Я этому толстомясому святоше сам все объясню!

– Мистер президент, – сказал Бакки. – Оставьте, пожалуйста, трубку в покое. Не стоит орать на человека, контролирующего миллионы избирателей.

– Как мне это надоело! Просто рвут на части. Дай, дай, дай – вот и все, что я слышу. Круглые сутки – дай, дай, дай. Я эти сорок три миллиона зародышей запихну ему в задницу! И уверяю тебя – места там хватит.

Бакки позволил президенту еще немного побесноваться, потом, шаркая, вышел из кабинета и позвонил Гидеону.

– Я обсудил с президентом ваше предложение, – сказал Бакки, – и он всей душой за то, чтобы соорудить мемориал здесь, на Молле.

Хотя Бакки не тянул с этим звонком, он все же малость опоздал. Произнеся коротенькую, но яркую речь о том, как предложит своим сторонникам поискать другого кандидата, Гидеон вдруг проникся мыслью, что ему самому следует выставить свою кандидатуру. Почему бы и нет? Баллотировались и менее достойные люди – и, черт возьми, порой даже побеждали. Он, скорее всего, не победит, но сам процесс обещает быть увлекательным. К тому же это должно благотворно подействовать на гонорары за выступления.

– Что ж, – сказал Гидеон Бакки Трамблу, – спасибо за согласие. Передайте президенту мой горячий привет и скажите ему, что мы непременно встретимся осенью на дебатах.

– Осенью? – переспросил Бакки. – На дебатах?

– Дебаты перед президентскими выборами обычно осенью происходят, – объяснил Гидеон. – Хотя мы, я полагаю, схлестнемся раньше – на первичных в Нью-Гэмпшире и Айове. В феврале в Нью-Гэмпшире, наверно, собачий холод. Не мой климат, конечно. Я южный человек. Но что делать, приходится идти на жертвы. Видимо, мне понадобится теплый пуховик от этой северной торговой фирмы – как она называется? «Л. Л. Бин»? Всего вам хорошего, сэр.

Касс подала Ранди идею объявить, что он идет в президенты, у здания Администрации социального обеспечения в Вашингтоне. Они с Терри написали ему речь.

– Это здание позади меня, которое в прошлом было символом соглашения между народом и правительством, ныне являет собой символ измены правительства своему народу, подлинное вместилище стыда и пустых обещаний. Американцы, которым еще нет тридцати, могут видеть в нем новую Бастилию – тюрьму, где гибнут все их надежды на светлое будущее.

В кульминационный момент Ранди дал группе молодых людей (отобранных, по правде говоря, за яркую цветущую внешность) огромный плакат, где крупными буквами было написано:

СЧЕТ

Плательщик: Американцы до 30 лет

Получатель: Бэби-бумеры

Назначение платежа: Пенсии и льготы

Сумма: 77 триллионов долларов

ОПЛАТА ПО ПЕРВОМУ ТРЕБОВАНИЮ

Правительство США

Ранди был всем этим чрезвычайно взволнован. Он хотел вставить фразу: «Бумерские пенсии превращают вас в поколение экономических инвалидов!» После чего он должен был наклониться, отстегнуть протез, взмахнуть им и воскликнуть: «Меня тоже американская политика сделала инвалидом, так что я понимаю ваше положение!»

У него вышел жаркий спор с Касс и Терри, которые считали, что махать во время речи над головой искусственными конечностями – это «не по-президентски». Они даже заявили, что уйдут из команды, если он так сделает. Ранди уступил. Когда он ушел, Терри сказал Касс:

– Ей-богу, я на время кампании присобачу эту штуку к его культе каким-нибудь суперклеем.

Лозунг кампании они придумали такой: «Джепперсон – не хуже других!» Не без риска, но своя логика здесь была. Идея Касс заключалась в следующем: надо обратиться к молодым избирателям и убедить их, что соцобеспечение – это узаконенное рабство, что они попросту ограблены старшими поколениями. Но все опросы говорили, что люди в возрасте до тридцати составляют, как выразился один социолог, «самое циничное поколение в американской истории». Большинство из них получало всю информацию о политике из вечерних развлекательных телепрограмм. Поэтому, доказывала Касс, нет смысла сочинять лозунг, где говорилось бы, что все прочие кандидаты Рандольфу Джепперсону в подметки не годятся. Она ссылалась на «побарабанный фактор». Предлагала сказать: «Вот наш кандидат. Может быть, он изменит ситуацию к лучшему. Может быть, и нет, но по крайней мере мы не бьем себя в грудь и не кричим, что наверняка изменит. Так почему не проголосовать за него? Мы честны хотя бы». Этакая агитационная лента Мебиуса.

Кандидата, возомнившего себя неким новым Кеннеди, заставить согласиться на такое было нелегко.

Ранди долго смотрел на плакат со своим красивым профилем и лозунгом.

– А нельзя ли было придумать что-нибудь более позитивное? А то я похож на что-то такое в меню, в чем ты не вполне уверен.

– Как раз в этом вся фишка, – сказала Касс. – Именно поэтому они должны клюнуть. Мы проверили на фокусных группах. Им нравится. И в любом случае мы не будем давать обычную агитационную рекламу по радио и телевидению.

– Не будем? Кто так решил?

– Я. Мы все деньги вложим в подкасты и социальные сети. Уже вовсю работаем с Google, Facebook и MySpace.

Ранди забеспокоился:

– Выходит, мы обращаемся только… к молодежи?

– В стране двадцать пять миллионов избирателей в возрасте до тридцати, – объяснил Терри. – В ноябре в бюллетене, возможно, будет семь или восемь кандидатов. Могут возникнуть три или четыре новые независимые партии. Наш старый приятель Гидеон Пейн собирает подписи для своей партии SPERM. Тесно будет на этой площадке. Если мы все силы бросим на тех, кому нет тридцати, может, что и получится.

– Даже на то, что они придут, нельзя рассчитывать, – возразил Ранди. – Они никогда не голосуют. Считают это ниже своего достоинства.

– Мы запугаем их до смерти. Втолкуем им, что если они не проголосуют на этот раз – за вас, за кандидата, который «не хуже других», – не видать им ни айподов, ни мокко-фрапучино. Будут вкалывать в поте лица, чтобы обеспечивать суднами лежачих бумеров.

– Гм… – задумался Ранди. – Неплохо звучит. Но что касается лозунга… может быть: «Джепперсон прокладывает путь»?

– Куда, в минное поле? – спросила Касс. – Выбрось это из головы. Занимайся на здоровье демагогией, но основную концепцию не трогай. Оставь ее мне.

– Кто кому здесь платит, интересно? – проворчал Ранди.

Так Рандольф Джепперсон стал самым скромным, если судить по лозунгу, кандидатом в президенты США за все времена.

Столпы журналистского сообщества – так называемые пандиты – поначалу пришли от лозунга в недоумение. Они почувствовали себя обманутыми. От кандидата на политический пост пандиты ожидают и даже требуют некой амбициозности. Она дает им повод выразить неодобрение и таким образом самоутвердиться. Фактический отказ Ранди от лозунга лишил их этой выигрышной возможности. Но они быстро оправились и вскоре принялись потрошить его за другое – за тактику выжженной земли, когда он боролся за место в сенате против несчастного старого Смизерса; за богатство; за роман с «Тамале по-гондурасски»; за поддержку легального самоубийства как способа разобраться с проблемами соцобеспечения; и даже за боснийский инцидент – на него постоянно намекали во время всевозможных ток-шоу.