Перепутья - Антанас Венуолис

— Брат Витаутас, — заговорил Ягайла, подбодренный кивком головы епископа, — ты получаешь свою вотчину Тракай, Гродно, получаешь Жемайтию, русские земли… Мы прощаем тебе и твоим сторонникам все проступки… Далее, мы считаем тебя выше всех твоих и наших братьев… Что ж еще тебе требуется? Зачем тебе этот Луцк с Волынской и Подольской землями? У поляков они под боком, а тебе эти земли только лишних хлопот прибавят… Княгиня, переубеди своего князя.

— Светлейший король, еще в начале этого года через брата мазовецкого князя Генрика твоей милостью уже было подтверждено, что Луцк принадлежит Литве… Это было в Риттерсвердерском замке, — ласково ответила княгиня Анна.

— Но Луцк уже прикреплен к Польскому государству, — нетерпеливо заметил сандомирский воевода.

— Но тогда, когда он был утвержден как часть Литвы, он еще не был прикреплен к Польше, — довольно холодно заметил Витаутас и, словно почувствовав к чему-то отвращение, отвернулся к окну и нахмурившись задумался.

Установилась неловкая тишина. Витаутас шевельнулся, кашлянул и прищурившись продолжал (пристально смотреть в окно.

Все поняли, что князь не уступит. Король испугался, как бы он не покинул сейм, и, глянув на магнатов, заерзал на своем месте.

Епископ обменялся взглядами с Земовитом, посмотрел на королеву и кивнул ей.

Тогда заговорила наследница польского трона, королева Ядвига:

— Хорошо, светлейший князь, мы уступаем и отдаем тебе Луцк с Волынской и Подольской землями до твоей смерти. После твоей смерти все земли, принадлежащие Литве, кроме тех, которые ты, князь, с нашего согласия уступишь своему брату Жигимантасу, отойдут к Королевству Польскому… Твой брат Жигимантас будет княжить в вверенных ему землях на тех же условиях и только до своей смерти!

— А как будет с моими поместьями, которые муж записал мне в приданое? — спросила княгиня Анна.

Королева подумала и объяснила:

— Мы и наш муж, король Владислав, выдадим тебе, светлейшая княгиня, письменное обязательство в том, что ни мы, ни наши наследники не отберем этих поместий и позволим тебе владеть и пользоваться ими до твоей кончины!

Королева продолжала:

— Но и вы, светлейший князь и светлейшая княгиня, должны будете подтвердить свою верность Королевству Польскому, обещать не покидать нас, не искать другой власти, кроме той, которой сегодня мы одарим тебя; кроме того, вы пообещаете в случае необходимости всемерно поддерживать нас; всех наших врагов считать также своими врагами. А наших сегодняшних наместников в Литве и наших верных слуг, которые воевали против тебя, князь, с сегодняшнего дня вы обязаны считать своими друзьями. Все это вы, светлейший князь и светлейшая княгиня, сегодня должны будете подтвердить письменно.

— Аминь! — закончил краковский епископ и в знак согласия со сказанным склонил голову. Склонили головы и прелаты, и другие польские магнаты. Немного подумав, склонил голову и князь Витаутас, и княгиня Анна, а за ними и вельможные бояре.

«Хорошо, — подумал Витаутас, но не сказал этого вслух, — на сей раз уступлю я, однако в другой раз придется уступить вам».

Так подумав, он с княгиней подошел к королю и королеве и из вежливости поблагодарил за подарки. Но когда князь и король с близкого расстояния посмотрели друг другу в глаза, во взгляде каждого можно было прочесть какое-то взаимное недоверие.

Потом княз Витаутас и княгиня Анна каждый от себя лично выдали грамоту, подтверждающую все то, о чем они договорились 60.

XLVI

Если у польского короля и его магнатов времени было предостаточно, чтобы спокойно веселиться и пировать, то князь Витаутас сидел на пиру только из вежливости. Неотложные дела звали его в Вильнюс; надо было торопиться в Жемайтию, договариваться с орденом и приводить в порядок дела в своем большом государстве, правителем которого он теперь стал. Тщетно король Ягайла и его магнаты приглашали князя в островецкие пущи поохотиться, а княгиню — погостить в Краков. Витаутас решительно отказался. На пиру они с Ягайлой сидели за общим столом, как равные, рядом со своими женами. Потом, все так же сидя за столом, смотрели на танцующие пары, разговаривали и попивали из глиняных кувшинов чистую водицу. И снова приветливые, вежливые польские магнаты любезничали со спутницами княгини Анны, обнимались с вельможными боярами Витаутаса и лезли из шкуры вон, желая показать свою культурность и богатство.

Магнат Польского государства, островецкий воевода, обняв боярина Рамбаудаса, ходил с ним по залу и разговаривал.

— О да, мы, польские бояре, мечом завоевали свои привилегии, и сегодня мы зависим от своего короля столько же, сколько король от нас, — хвастался привилегиями польской шляхты островецкий вельможа.

— Хорошо вам спорить со своим королем, когда вы уже несколько десятилетий ни с кем не воюете. Нас с нашим князем связывают общие дела по нашей защите, а поэтому все мы бояре и все равны, — ответил ему Рамбаудас.

— Ну, а как у вас мелкая шляхта?

— У нас никакой шляхты нет.

— Тогда мелкие бояре?.. Или как вы их называете?

— Тоже боярами… В правах мы, бояре, все равны.

— А как с привилегиями?

— У нас нет никаких привилегий.

— Тогда чем же они отличаются от вас, а вы от них?

— Ничем.

— Ну, а эти полудикие жемайтийцы, которые в лесах живут и все еще идолам поклоняются?.. Как вы их называете?

— Если они конными или пешими вступают в полки или исполняют другие воинские повинности — тоже называем боярами… И я — жемайтийский боярин… Никаким идолам жемайтийцы не поклоняются, они верят во множество богов.

Магнат Польского государства не понял его и подумав спросил:

— Ну, а ваши Пикуолис, Ковас, Перкунас, Милда, Жемина… Разве это не боги?

— Но и не идолы. Это силы природы, вроде ваших святых, только названные другими именами, — осторожно объяснил боярин Рамбаудас.

Все-таки польский магнат обиделся за сравнение христианских святых с языческими богами и, скрестив руки, сказал:

— Наши святые — это благословенные мученики, пролившие кровь за святую веру римских католиков… А ваши кто? Болотные мерзости, черти из преисподней. Боярин, вы еще во мраке блуждаете. Вас еще не озарил дух святой…

— Боярин, боярин, я говорю о тех жемайтийцах, которые живут в лесах… Ну, а в Вильнюсском крае вы уже всех святым духом озарили?

— В Вильнюсском крае все литовские бояре окрещены и актом нашего милостивого короля одарены привилегиями и уравнены в правах с магнатами Королевства Польского.

— Неизвестно, подтвердит ли эти привилегии наш князь.

— Но ведь они дарованы нашим королем, государем Польши и Литвы. Князь не может ни подтвердить привилегии, ни лишить их.

— Это в Польше, но в Литве он хозяин.

— Не думаю, чтобы теперь бояре Вильнюсского края так легко отказались от своих привилегий, которые они заслужили у нашего короля, — усмехнулся вельможа.

— Тогда им придется отказаться от литовского подданства и перебираться в Польшу.

— Как это?! — возмутился польский вельможа, отпустил руку боярина Рамбаудаса и подчеркнул: — Теперь больше нет никакой границы между Литвой и Польшей… Послушайте, mości panie, что говорит канцлер князя. — С этими словами вельможа остановил проходившего мимо краковского каштеляна и повторил недавно услышанные слова Земовита: — Я всегда говорил, что не акт Кревской унии плохо составлен, а что его плохо объясняют… Вот канцлер князя говорит, что…

Вельможи поспорили. Подошли еще Спытко из Мельштейна, Миколай Мельджик, Миколай Сепинский и другие. Одни согласились с Рамбаудасом, другие поддержали сторону островецкого вельможи. Наконец разрешил спор мудрый краковский каштелян Ясько Топор из Тенчина:

— Это верно, mości panie, на сей раз о привилегиях бояр мы ничего не говорили и насчет границ ничего не решили, но мы собрались не в первый и не в последний раз; на другом съезде поговорим о границах обоих государств, а также о правах поляков в Литве и литовцев в Польше. — И вельможа польского государства, обняв жемайтийского «медведя», повел его к заставленному напитками столу.

— Если не будет дел поважнее, поговорим и о привилегиях бояр, — шутил вельможа Витаутаса, которого все старались обласкать.

— Ну и жемайтийский медведь, — буркнул островецкий магнат и подошел к епископу, чтобы посетовать на упрямство варвара.

В то время, когда во дворце, отведенном польскому королю, пировали, спорили и обнимались вельможи Литвы и Польши, а их государи потягивали из кувшинчиков чистую воду, рыцарь Греже никак не мог наговориться со своей возлюбленной Маргаритой Книстаутайте. Все, что до сих пор разделяло их, уже миновало, унеслось, словно вешние воды. В чужой, далекой стране они оба стали еще ближе друг другу, чем были в Жемайтии или Мариенбурге. Эта разлука не только не остудила, но еще сильнее разожгла их чувства.