Завтрашние мечты - Хизер Кэлмен

Ширма, как и ночная рубашка, была поспешно приобретена им в тот самый день, когда Пенелопа, приступив к обязанностям камердинера, поставила его в такое неловкое положение. Хотя он никогда не признавал этого, но рубашка и ширма должны были послужить защитой от порывов обоюдной плотской страсти.

Это не было проявлением скромности, которая вдруг охватила его не в меру застенчивую натуру, и он не начал стыдиться своей наготы. Совсем наоборот. Ему нравилось, как Пенелопа смотрела на его обнаженное тело, а по блеску ее красивых глаз было понятно, что она любила смотреть на него.

Проблема заключалась в том, что ему это слишком нравилось. Особенно когда он, вытираясь после ванны, перехватил ее брошенные украдкой взгляды. К своему разочарованию, он мгновенно пришел в такое возбужденное состояние, что сгорал от желания. Именно такое постыдное отсутствие самоконтроля и последующие явно выпирающие неудобства заставили его обзавестись ширмой.

И после того первого утра он мылся и одевался за ширмой, заботясь, чтобы на нем было достаточно одежды, которая могла скрыть весьма красноречивые признаки его чуть ли не постоянного возбуждения. С этой целью он и купил просторную ночную рубашку.

Сет постарался, чтобы с ним больше не происходило таких казусов, как в первое утро, когда она застала его погруженным в эротические грезы. Теперь к ее приходу он был скромно одет в ночную рубашку и халат.

Сет хмыкнул, вспомнив, что Пенелопа выглядела весьма разочарованной, когда, появившись на следующее утро, застала его не только проснувшимся, но и укутанным подобно больному и уже сидящим за чашкой кофе, который ему приносили теперь в шесть сорок пять.

Он уже направился к столу, чтобы взять свои книги, когда на глаза попалось что-то красное. На углу ширмы висела шляпа Пенелопы.

То, что она ушла без шляпы, озадачило его, как и оставленная в беспорядке комната. Он собрался снять забытую шляпу, когда его внимание привлекло нечто более интересное.

На полу рядом с еще одним мокрым полотенцем лежал черный чулок. Длинный тонкий женский чулок, который так привлекательно смотрится на стройной белой ножке. Ни у кого не было таких стройных ног, как у Пенелопы, которой, без сомнения, и принадлежал этот чулок.

Сет едва не застонал вслух, представив ее образ, но тут же постарался отогнать это соблазнительное видение, заставив себя сосредоточиться на возникшей загадке. Что побудило Пенелопу оставить свою шляпу в его комнате? И что более удивительно, почему она сняла чулок?

Словно в ответ на его вопросы послышался тихий всплеск воды. Ни о чем не думая, он заглянул за ширму.

Там в ванне спала Пенелопа.

Сет даже не осмеливался дышать от страха, что очаровательное видение может исчезнуть. После их разрыва он часто пытался укрыться от мрачной действительности своей жизни, давая волю мечтам о Пенелопе. Самая любимая фантазия, которую он безуспешно пытался изгнать из своего воображения, представляла собой картину, где он занимался с ней любовью в ванне.

Сет усмехнулся. Похоже, определенная часть его тела обрела свой собственный разум. Та часть, которая сразу же дала знать о своем присутствии. Пока он жадно разглядывал лежавшую в ванне женщину, та часть тела в низу живота сделалась невыносимо большой и неудобной. Те несколько раз, когда они занимались любовью, она застенчиво просила погасить свет, перед тем как раздеться. Он считал, что впереди у него целая жизнь, чтобы наслаждаться ее телом, поэтому щадил девичью скромность и довольствовался ощущением того, что не мог видеть.

Он предполагал, что у нее прекрасное тело. Об этом говорили волшебные округлости, которые он различал в темноте. Этот силуэт был таким волнующим, что по ночам, лежа без сна, он мысленно заполнял эти темные контуры воображаемым цветом и подробностями. Часто он наделял ее такими прекрасными чертами, что потом, вернувшись к реальности, напоминал себе, что ни одна женщина не может быть настолько совершенной.

Но он ошибся. Воображаемая Пенелопа не шла ни в какое сравнение с настоящей. Совершенно завороженный, Сет придвинулся ближе.

Господи, как она прекрасна! Ее вид настолько поразил Сета, что он едва дышал. Кожа у нее была гладкая и матовая, как у дорогой французской куклы.

Сквозь прозрачную воду Сет мог отчетливо видеть каждую деталь ее красивого тела. Груди у нее были полными и округлыми, такими, как он и представлял их себе, когда лежал в темноте рядом с ней, лаская их руками. Темно-розовые соски, слегка выступавшие из воды, хорошо сочетались с цветом приоткрытых губ.

Ноги ее, согнутые в коленях и наклоненные к одной стороне ванны, закрывали от него часть тела, но это не могло скрыть тонкой талии и женственной округлости бедер.

Застонав, Сет опустился на колени возле ванны.

Если на свете и существует женщина, которую можно описать одним словом «женственная», так только Пенелопа Пэрриш. И если кто-нибудь из мужчин испытывал адские страдания от сильного искушения, так это он.

Господи, помоги ему! Наполни силой ослабевшие от страсти колени, чтобы подняться и убежать, пока он не совершил того, о чем будет потом жалеть. Надели его мудростью и силой воли, чтобы уберечься в будущем от таких опасных ситуаций. И пожалуйста, помоги ему побороть эту безнадежную страсть к Пенелопе.

Но даже когда он продолжал молиться, его дрожащие пальцы непроизвольно потянулись к выпуклой округлости ее груди. Кожа Пенелопы осталась такой же нежной и бархатистой, как лепестки свежераспустившейся розы, какой он ее помнил.

Страсть, как всегда, когда он оказывался рядом с Пенелопой, лишила его разума, и Сет опустил руку в воду. Движимый слишком долго сдерживаемым желанием, он погладил сосок, и тот сразу же отозвался на прикосновение. Когда он наклонился пониже, желая полюбоваться произведенным эффектом, у Пенелопы вырвался громкий вздох.

Она резко села, выплеснув воду через край, и уперлась своими сосками ему в лицо. Сет едва не окунулся головой в ванну и схватился руками за Пенелопу, чтобы удержать равновесие.

— Сет! — с ужасом воскликнула девушка.

Глава 19

Сет быстро поднял голову и отшатнулся. Он не испытывал такого унижения с тех пор, как мальчишкой его поймали подглядывающим за девушкой, которая примеряла в магазине корсет. Однако тридцать шесть лет не десять, и его порочность уже невозможно объяснить юношеским любопытством.

Стыдясь встретиться со взглядом Пенелопы, он уставился на свой мокрый жилет, не зная, что сказать. Он должен извиниться, сочинить какую-то историю, хоть что-то сделать, чтобы нарушить напряженное молчание. Но язык отказывался повиноваться.