Синяя жидкость (сборник) - Альберт Валентинов

Однако такая неопределенность невыносима. Майор за спиной, как гвоздь под лопаткой, — мешает дышать. Я резко обернулся, чтобы покончить с неопределенностью. Он дружески подмигнул.

— Каково разливается, а?

Фраза неожиданно получилась двусмысленной, потому что как раз в этот момент на старой рябине, под которой вырыли могилу Гудимову, громко запела какая-то птица. Министр сбился и недовольно оглянулся, будто хотел приказать референту навести порядок.

— О мертвых, конечно, плохое не говорят, — продолжал майор, — но все-таки… Кое-кто здесь, — он повел головой на задние ряды, — определенно не разделяет такого радужного мнения о покойном.

Смотри, какой глазастый, уже подметил! Я подумал, что мое дальнейшее молчание может быть неверно истолковано.

— Начальник не может угодить всем.

— А угождать не надо, — быстро отозвался он. — Начальник должен вызывать уважение. Это обязательно. Я знавал начальников, больших руководителей, на которых подчиненные смотрели с обожанием, даже когда те в пух и прах разносили их. А девушка, которая стоит позади нас, взявшись за руки с молодым человеком, черненькая такая, только что от души вздохнула: «Есть бог на небе!» И паренек кивнул.

Это он о Левиных. Я стиснул зубы. Не хватало еще, чтобы я рассказал ему эту пакостную историю, воспоминания о которой до сих пор ложатся на мою душу как плевок.

— Я вот все думаю: вдруг в этой толпе между могилами стоит и убийца, такой же, как все, с таким же траурным лицом, доверительно продолжал майор. Он все-таки положил мне руку на плечо, но так, мимоходом, что я сначала даже не заметил. — Кстати, убийцам очень легко дается траурный вид. Представляете: стоит, слушает, и никаких угрызений совести. А ведь должны быть очень серьезные причины, чтобы совесть молчала. Так в чем же эти причины — в личности убитого? В трагическом стечении обстоятельств? Или человек, подмешавший яд в коньяк, был уверен, что выполняет свой гражданский долг?

Я с изумлением уставился на него. Следователь, карающий меч… и философия. Философствующий меч!

Что-то противоестественное. А он, будто не замечая, продолжал:

— Впрочем, все это домыслы. Исхожу из древней теории, что преступника тянет на место преступления. К сожалению, преступники нынче образованные, теорию знают, заранее ходы следствия рассчитывают. И приходится под них подстраиваться. Идти их ходами, чтобы потом сделать неожиданный поворот. Так что, дорогой Юрий Дмитриевич, нам предстоит кропотливая работа.

Я только открыл было рот, чтобы спросить, кому это «нам», как он оборвал сам себя: «Тс-с, последний акт».

Началось прощание с покойным. Кто-то предусмотрительно сдвинул цветы, обнажив лоб, чтобы вдова могла запечатлеть на нем последний поцелуй. Я затаил дыхание: поцелует или… Не поцеловала! На какой-то миг я ужаснулся верности моего предвидения. Вот характер! Подошла, наклонилась низко-низко, но губы подобрала внутрь и не коснулась голубовато-фиолетовой кожи. Девочка с синими глазами никогда не умела прощать. Неужели она тоже догадывалась… Я быстро взглянул на майора: заметил, дьявол. Определенно заметил. Что-то блеснуло в его глазах.

Гроб опустили в могилу, все бросили по комку земли, возложили венки и потянулись к выходу. Министр посадил Таню в свою «Чайку», члены коллегии нырнули в «Волги», остальные, соблюдая приличествующую степенность, полезли в автобусы. В один — кто поедет на поминки, в другой — кто уклонился от приглашения. Списки составлялись заранее. Я направился ко второму автобусу. Пусть болтают, что хотят, но пить за то, чтобы земля была ему пухом…

— Есть к вам разговор, Юрий Дмитриевич, — сказал майор, шагавший рядом. — Я отвезу вас домой, по дороге и поговорим.

Я растерялся, и, пока придумывал, как бы отказаться, он аккуратненько провел меня мимо автобуса и так ловко посадил в машину, что я опомнился, только когда уткнулся носом в ветровое стекло. К счастью, машина была без красной полосы, обыкновенная бежевая «Волга», иначе завтра на работе наверняка собирали бы мне на передачу. И больше всех старалась бы, разумеется, Лидия Тимофеевна.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал майор, выруливая на дорогу и обгоняя автобусы. — Дело это необычное, специфическое, мотивы преступления, очевидно, очень сложны. Короче говоря, чтобы отыскать убийцу, необходимо знать жертву. В каждой версии надо безошибочно определять, могли ли события разворачиваться именно так, а не иначе. Я прошу вас принять самое активное участие в следствии. С руководством министерства вопрос согласован.

— Ну, коли так… — только и смог я сказать, захлебнувшись острым подозрением, что он просто морочит мне голову. Нашел помощника! А может, я должен сыграть роль подсадной утки или это настолько ловкий ход, что мне нипочем сейчас не догадаться, а когда пойму, будет поздно? Как бы то ни было, я замолчал с открытым ртом, а он, ничуть не смущаясь, продолжал:

— Кстати, вам не приходилось видеть, чтобы кто-либо из ваших знакомых курил американские сигареты «Кэмел»?

— Представьте себе, приходилось, а что?

— Помните пепел в вашей пепельнице? Так вот, он был от сигарет «БТ» и «Кэмел». Что касается «БТ», то их курите вы, курил Гудимов…

— Я курил и «Кэмел» месяц назад, на дне рождения у Гудимова. Угостила какая-то девушка.

— Что можете сказать о ней?

Голос его оставался на удивление спокойным, а я-то думал, что от такого известия он, во всяком случае, возликует. Но вопрос задан, надо отвечать.

Я покачал головой.

— Боюсь, что очень мало.

Я действительно не запомнил ее. На торжестве у Гудимова было много людей, почти все высокого полета — из Совмина, Госплана. Из старых друзей остались только я и двое наших заместителей министра, явно чувствовавших себя не в своей тарелке: ранг остальных был выше. Я слышал удивленные возгласы гостей, привыкших встречаться друг с другом на ответственных совещаниях и вдруг столкнувшихся здесь. И они уже по-новому глядели на хозяина, сумевшего собрать их под одной крышей. Впрочем, удивлялись не все. Некоторые гости молча обменивались рукопожатиями, будто не сомневались, что встретятся здесь. Однако я заметил, что они тут же расходились по разным углам и друг с другом почти не разговаривали.

Впрочем, мне было не до этого. Я ухаживал за Таней. Ухаживал по просьбе ее мужа.

— Старик! — сказал он, дружески стиснув мне плечо. Татьяне будет очень трудно. Она почти никого не знает, к тому же у нее неприятности на работе, до веселья ли сейчас. Постарайся быть почаще возле нее. Ей это поможет.

Признаться, сначала я встретил его просьбу с недоверием. Тогда у меня возникали уже подозрения насчет его замысла. Но, увидев Таню, я убедился, что он прав. Она казалась какой-то потерянной. Хлопотала на кухне, разносила тарелки, накрывала на стол — все это со спокойным, приветливым лицом. И для каждого гостя находилось у нее нужное слово. Но в глубине ее глаз стыла растерянность и тоска. И по временам она на мгновение замирала, будто наталкивалась на невидимую преграду.