Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

Иннокентий Феонович подробно рассказывает о жителях и истории Русского Устья. Село интересное в высшей степени. Оно породило разные догадки исследователей, якутских и русских, начиная с политического ссыльного В. М. Зензинова, жившего там в 1912 году.

Когда я читал словарь местных слов, составленный Зензиновым, слов, по его мнению, забытых и свидетельствующих о древности маленького селения, то будто слушал говор своей родины – старинного алтайского села Мартынова. Историю его возникновения тоже никто толком не знает. Жители села Мартынова считались староверами-кержаками, молились «двухперстием». У моей родни еще хранились книги дониконовского письма. И вот эти русско-устьинские слова «баять» (говорить), «донись» (в прошлом году), «лыва» (лужа), «галиться» (издеваться), «пестерь» (большая корзина), «лопать» (одежда) и т. д. обычны в Мартынове до сегодняшнего дня…

И. Ф. Стариков вспомнил многое, уже изгладившееся из памяти путешественника, поведал о судьбах людей, с которыми Травин встречался в Русском Устье. Начальник метеостанции Матвеев погиб в 1933 году во время плавания на Ляховские острова. Сам Стариков так и остался на Севере, связал с его освоением всю жизнь.

Сообщение Старикова очень важно: в нем говорится, что Травин прислал с Медвежьих островов письмо в Русское Устье. Это первое и единственное подтверждение смелого одиночного перехода Травина через льды на Четырехстолбовой…

Ольга Петровна Воробьева сообщила из Ленинграда, что она в 1929 году учительствовала в селе Красные Струги, Ленинградской области, и видела, как проезжал Травин, даже сфотографировала его.

Взволнованное письмо пришло от пенсионера Степана Александровича Баранкина из Коми АССР. Он случайно наткнулся на статью в газете «Известия» (10/V 1962 г.). Там говорилось о повести «Человек с железным оленем», С. Баранкин написал, как он встретил Травина в Таймырской тундре. Это письмо я почти целиком поместил в повести, передвинув лишь датами.

Интереснейшая встреча произошла у Глеба Леонтьевича Травина в камчатском селе Коряки, в птицесовхозе.

– Вот вы какой, Глеб Леонтьевич! – подошел к Травину молодой рабочий. – Меня звать Парилов Иннокентий Николаевич.

– Парилов?!

– Вспомните, как на Байкале с вами встретились возчики с омулем… Дело было зимой, а вы в трусах да на велосипеде. Так вот, один из рыбаков был мой дед – Парилов Филипп Иванович. Он до последпих своих дней рассказывал о редкостной встрече. И нам, внукам, наказывал: если когда придется повидать этого чудо-человека, то низко поклонитесь ему от меня…

Удалось узнать и о других людях, упомянутых в повести. На Камчатке не забылп замечательного краеведа – «камчатского Арсеньева», как его называют, – Прокопия Трифоновича Новограбленова, оказавшего доброе влияние на молодого Травина. Жизнь Новограбленова трагически оборвалась в 1934 году. Но его мечта об использовании энергии вулканов осуществляется. На юго-западе Камчатки, в долине реки Паужетки, поднялся корпус первой в СССР геотермической электростанции, турбины которой будет вращать пар, извлеченный из недр земли. Неподалеку от Петропавловска началось строительство гигантского парниково-тепличного комбината. Он будет обогреваться горячими вулканическими водами. Проектируется теплопровод, по которому подземная вода пойдет для теплофикации областного центра. Наконец, на полуострове создан крупный Институт вулканологии Академии наук СССР. Это научное учреждение призвано изучать и осваивать даровую вулканическую энергию, предвидеть ее капризы, а возможно, даже и укрощать ее…

Здравствует Елизавета Порфирьевна Орлова, которая в 1926 году проводила первую перепись камчатских эвенов и помогла им организовать школу. С Елизаветой Порфирьевной мне посчастливилось встретиться летом 1959 года в селе Эссо, где она около четырех десятков лет тому назад и начинала свой путь ученого-этнографа.

Справил свое восьмидесятилетие учитель Григорий Емельянович Рыжук. Не так давно я побывал у него в гостях. Нашел его на Кубани без точного адреса. Добрая молва об этом человеке довела меня до станицы Алексеевской, до беленой хаты, окруженной зеленым садом.

Сад – гордость учителя-мичуринца, в нем только одних яблок тридцать два сорта. Но мне там же показали аллею могучих тополей, сказав: «Это аллея учителя Рыжука», и полосу из абрикосовых деревьев – опять Рыжук с ребятами сажал. Далеко за пределами Кубани известен и метод зимнего хранения свежего винограда, разработанный Рыжуком. Не забывает Григорий Емелъянович Север, Камчатку. Не так давно видел я письмо, в котором он пишет: «Можно ли наладить связь с каким-нибудь камчатским совхозом и оказать услугу в раннем выращивании огурцов и помидоров…»

Здесь же, в станице Алексеевской, я встретился с В. Дашковцевой, которая хорошо помнит, как проезжал велосипедист Травин…

О золотоискателе Беннете Вооле многое рассказал мне кандидат биологических наук петропавловский житель Петр Григорьевич Никулин. В 30-х годах он работал научным сотрудником Чукотской комплексной экспедиции Наркомзема РСФСР. Проводником тогда у него был младший сын Воола – Бен.

Весной 1934 года во время эпопеи по спасению челюскинцев на мысе Сердце-Камень была устроена главная питательная база. Воол, чем мог, помогал отважным людям. Его яранга превратилась в столовую и гостиницу. Как известно, челюскинцев из ледового лагеря перебрасывали самолетами в Ванкарем. А отсюда они двигались уже по берегу в Уэлен. Мыс Сердце-Камень приблизительно на середине этого пути. Здесь челюскинцев принимали, кормили и снаряжали в дальнейшую дорогу уже на нартах. Многие из них оставили в знаменитой книге посещений Воола свои благодарные отзывы за радушный прием.

Воол так и не уехал с Чукотки, хотя каждый год подавал заявления о заграничном паспорте. Ему разрешали. Старик начинал собираться и… никуда не уезжал. Похоронен он на мысе Сердце-Камень. Дети его живут до сего дня там.

Что касается удачливого компаньона Олафа Свенсона, то с 1932 года он свернул свои операции на Чукотке. Советские торговые организации создали на берегу и в тундре фактории и освободили северян от опеки пронырливого американского купца.

Сложным путем удалось познакомиться с капитаном шхуны «Чукотка» Иваном Георгиевичем Фонаревым. Его хорошо помнят старые мореходы-дальневосточники, и все же я получил о нем самые противоречивые сведения. Сообщили даже версию, что Фонарев погиб на Севере в Великую Отечественную войну. Его судно будто бы торпедировала немецкая подводная лодка, команду подобрал английский военный корабль, но и он утонул. Короче, нет Фонарева в живых… И я почти поверил. И вот тот же П. Г. Никулин, с которым мы беседовали о разных чукотских историях, сказал, что ему приходилось плавать с Фонаревым на шхуне «Нажим» в 1934 году, а после войны его вроде бы видели на Черном море.