Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник - Леонид Резников

Подвернувшийся ненароком под ногу круглый камешек заставил Касыма взмахнуть руками, нога его скользнула в сторону, а в следующее мгновение Касым ощутил ледяное прикосновение бурного горного потока. Касыма мотало из стороны в сторону и швыряло о камни, ставший свинцовым халат тянул его ко дну, но сбросить халат никак не удавалось. Тонущему Касыму изредка каким-то чудом удавалось схватить ртом очередную порцию воздуха, но вода вновь накрывала его с головой, неся куда-то вниз и вертя, словно хлипкую соломинку. И вдруг Касым во что-то влетел с оглушительным треском, его высоко подбросило и потащило в черную пропасть. Сознание померкло.

Мельники, стопорившие на ночь огромное деревянное колесо, прыснули в стороны, когда с уступа, откуда поток воды низвергался на лопасти деревянного колеса, сорвалось нечто грузное, круша все на своем пути. Приблизиться они решились не сразу, а когда двое – сын и отец – забрались в воду, то под изуродованным колесом обнаружили человека, пребывающего в беспамятстве. Несчастный плавал на спине, широко раскинув руки и босые ноги. Глаза его были закрыты, а дыхание так слабо, что едва угадывалось. Оглядев сломанное колесо и посетовав на превратность судьбы, мельник с сыном аккуратно подняли на руки бессознательное тело Касыма и перенесли на мельницу. И вовремя, нужно сказать. Едва за ними закрылась дверь, как мимо мельницы проскакали на взмыленных конях разбойники – заглянуть на мельницу они почему-то не додумались. Азиз, разумеется, заглянул бы проверить, но Ахмед не считал Касыма законченным дуралеем, и потому был уверен, что тот не станет прятаться на мельнице, а побежит прямиком в город.

Вскоре топот копыт затих вдали, и мельник с сыном и двумя работниками вздохнули с облегчением. Соседство разбойников не было особенно приятным, но те старались не докучать мельнику, а мельник делал вид, будто никаких разбойников в этих краях нет и никогда не было, что вполне устраивало обе стороны, а сейчас еще и третью сторону – Касыма, хотя тот даже не понимал, насколько ему повезло.

Глава 16. Несостоявшийся ужин

Кто бы мог себе представить, что в славном восточном городе, полном добропорядочных правоверных ремесленников, торговцев, землепашцев и не очень добропорядочных, нечистых на руку менял, стражников, мул и судей может поселиться чета гулей – ужасных, кровожадных и безжалостных порождений тьмы. Днем гули успешно выдавали себя за обычных трудолюбивых граждан, промышлявших не очень престижным, но зато прибыльным делом – похоронами. Что и понятно, ведь чем еще заниматься гулям? Деньги им, разумеется, были совершенно ни к чему, разве только для того, чтобы не вызывать ни у кого сомнений в своем «человеческом» происхождении, да изредка тратиться на одежду, обувь и прочие полезные и нужные вещи. А вот ночью… Ночью гули творили ужасные, неописуемые пером вещи: они высматривали припозднившихся прохожих, и если никого вокруг не было, то горе тому человеку – гули хватали его и тащили в свое жилище, где…

Впрочем, врать не буду – своими глазами я ничего не видел, а домыслы есть домыслы, и правды в них может быть как на золотой динар, так и на медный фелс! Но только от самой мысли о том, что происходило в доме, который старались обходить за сто шагов все, включая и отважную, неустрашимую городскую стражу, кровь стынет у меня в жилах. Одно могу сказать наверняка: пропавшего беднягу либо позже обнаруживали бездыханным где-нибудь за чертой города, либо вообще не находили, что случалось гораздо чаще. Такие вот злобные и ненасытные существа были гули.

И что еще доподлинно известно, гули в тот памятный для многих жителей города поздний вечер возвращались домой в приподнятом настроении, без видимых усилий таща на себе очередную жертву. От аппетитного запаха упитанного, средних лет мужчины у гулей текли слюньки, а острые зубы радостно пощелкивали в предвкушении сытного ужина. Но об ужине им пришлось позабыть, как только они вступили во двор дома, который считали своей собственностью. А нужно сказать, никто и никогда не видел их входящими в этот дом или выходящими из него – гули при всей своей бестолковости были очень хитры.

Так вот, едва гуль-муж по имени Олим-кирдык протиснулся со своей жертвой на широких плечах в калитку, как тут же замер на месте. И было отчего! В полной темноте по двору туда-сюда сновали десятки зеленоватых огоньков. Выглядело это странно, сильно настораживало и вселяло тревогу в не ведающую страха душу гуля, которой, впрочем, у него и в помине не было.

– Эй, ты чего встал? – окликнула Олим-курдыка гуль-жена, которую звали Юмюм-хана, и нетерпеливо толкнула мужа в спину.

– Сама посмотри, что здесь творится.

Олим-кирдык продолжал наблюдать за огоньками, постепенно теряя самообладание.

– Да дай ты пройти! Встал на самом пороге. – Юмюм-хана протиснулась мимо мужа и тоже замерла, не сводя глаз с блуждающих по двору огоньков. – Что это такое?

– Почем я знаю! – Олим-кирдык опустил на землю свою ношу и поскреб в затылке. – Я такого еще никогда не видел.

– Я тоже, – призналась Юмюм-хана, прижимаясь к мужу. – Может, кто забавляется?

– Кто?

– Не знаю.

– Не знаешь, так помалкивай! Какой дурак сюда полезет?

– Это верно.

Они немного помолчали, глядя на блуждающие огоньки.

– Что будем делать? – спросил Олим-кирдык.

– Может, сегодня лучше уйдем отсюда?

– А как же еда?

– Да, есть хочется, – погладила живот Юмюм-хана, и тот, как бы в подтверждение ее слов, призывно заурчал. – Не нравятся они мне.

– Думаешь, мне нравятся, да?

Внезапно один огонек метнулся к ноге Олим-кирдыка и начал шустро взбираться по ней.

– Ай! – в страхе отпрыгнул гуль, скинув с себя нахальный огонек. – Они, кажется, не прочь нами полакомиться.

Ну разумеется, о чем еще могли думать гули, как не о том, чтобы кем-нибудь закусить. Ведь знаете поговорку, о том, как думает и судит каждый.

– А может, они просто так бегают? – предположила более рассудительная Юмюм-хана, но в ее голосе проклюнулась дрожь сомнения. – Давай лучше пойдем в дом.

– Давай, – согласился Олим-кирдык и на цыпочках направился к дому, замирая на месте каждый раз, стоило очередному огоньку приблизиться к нему. Юмюм-хана последовала за мужем. – Уф-ф, кажется, пронесло. – Олим-кирдык отер со лба выступивший пот, ступив наконец на порог дома. – Жена, давай открывай дверь!

– Сам открывай, – спряталась за спину мужа Юмюм-хана.

– Да чего ты боишься?

– А ты?

– Я ничего не боюсь! – выпятил грудь колесом Олим-кирдык.

– Вот и открывай тогда, а я уж за тобой.

Олим-кирдык долго мялся перед дверью, никак не решаясь взяться за ручку, несколько раз прикасался к ней пальцами, но