А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь смотри, в чем идея.
На съезде мы дадим ему слово – на сцене появится большой портрет, который ты сделаешь, а по громкой трансляции пойдет его выступление, которое ты запишешь.
– А ребята? Их портреты?
– Ты можешь не успеть. Стройка большая, пока найдешь… О них расскажет секретарь горкома – это авторитетно. А ты – бегом домой. Съезд на носу…
…Пересадка в Казани. Долгие, томительные часы ожидания. В таких ситуациях не знаешь, куда себя девать. Полюбовался в буфете на объявление: "Пальцами и яйцами в солонку не лазить". Принялся наблюдать за суетливыми местными жителями. Поражался. Некогда могучая нация. До Москвы дошла, Ясак требовала, страх на народы наводила. И что стало? Суетливые люди в плисовых тужурках, чем-то озабоченные, беспокойные.
Время… Кто-то возвеличивается, кто-то низвергается. Жаль…
В вокзальной суете заметил человека, который, подобно мне, бродил, как неприкаянный. Явно не знал, куда себя деть. Подошел к нему. Спросил, не самолет ли ждет в Набережные Челны? Да ждет…Теперь нас двое – веселее будет.
Новый знакомый спросил, зачем я лечу. Ответил – я журналист, редакционное задание. А он? – поинтересовался я.
– Коммерческий директор из Тольятти. Переговоры.
Из Казани вылетели поздно вечером.
– Гостиница заказана? – спросил теперь уже мой напарник из АвтоВАЗа.
– Нет. Я и не думал, что там есть гостиница.
– Ну, гостиница – не гостиница, а одна секция в жилом доме. Значит, держитесь за меня. Мне она заказана и, может быть, удастся договориться о местечке для вас. Кстати, машина тоже заказана.
Тольяттинец не обманул. Действительно, у выхода из аэропорта его ждала машина. К сожалению, стояла ночь, не удалось посмотреть по пути ни стройки, ни окрестностей, ни города.
Гостиница – один подъезд стандартной пятиэтажки. Дежурная сказала: есть только одно место для моего попутчика. Еще одно никак не наскрести.
Я решил: как-нибудь перебьюсь на лестнице до утра – не привыкать. Но тольяттинец возразил: ехали вместе – и решать проблему надо вместе.
– Придется спать на одной кровати. А завтра будет видно.
Признаться, спать в одной постели с мужчиной мне еще не приходилось. Поэтому, несмотря на смертельную усталость, забыться сном я не мог. Боялся, что предвзято расценят какое-нибудь мое движение.
Утром мы распрощались с моим невольным «сожителем» и я отправился в горком партии.
Сразу же получил первое впечатление о Набережных Челнах. Перед входом в здание стояла сварная посудина с водой. Там же были палки с намотанными на них тряпками. На мою удачу на крыльцо поднялся мужчина и с его помощью я понял, для чего они нужны. Первым делом он взял из корыта палку и начал мыть свои сапоги: на них налип толстый слой глины.
Весь город был в густой грязи. Ни дорожек, ни тропинок, ни тротуаров – только грязь. Мне рассказали, что один человек упал в котлован и в грязи утонул.
Спасибо, в горкоме мне дали на несколько часов сапоги – я смог передвигаться. Но куда бы ни приходил, у входа стояло сварное корыто с водой и приспособлением для мытья обуви.
… Секретарь горкома оказался доступным человеком – охотно поддержал идею наших комсомольцев:
– Но, понимаете, я рабочих из вашей республике не знаю – здесь тысячи добровольцев. Дайте мне пару часов, мои помощники подготовят справку и я в вашем распоряжении.
В итоге получилось, как задумывалось.
…Пока я рассказываю об этом случае, на память пришла еще одна история, связанная с комсомолом.
Был у меня в ЦК хороший приятель. Значительная там фигура. Когда мы познакомились, он рассказал, что пишет стихи. Неплохие. Одно стихотворение даже была опубликовано в "Комсомольской правде". Иногда кое-что читал мне. Стихи были слабые, зарифмованные комсомольские декларации. Я, правда, не особенно настойчиво говорил ему об этом – не хотелось расстраивать парня. Но он даже при такой щадящей критике горячился, настаивал на том, что это настоящая поэзия. Мне было жалко наблюдать, как графоманская тина затягивает в себя человека.
Однажды я предложил:
– Давай, мы напечатаем твои стихи в газете. На редакционной летучке их обсудят профессионалы. Я запишу их мнение и на этом остановимся.
Он согласился.
Я рассказал о нашей идее редактору. Тот не возражал. Мы договорились, что афера будет храниться в строжайшей тайне между нами двумя.
В то время по выходным дням молодежная газета выходила в малом формате – как районная. Вместо четырех страниц получалось восемь.
Я отобрал стихи на маленькую полосу. Включил в них и то, что было опубликовано в "Комсомольской правде". Написал вводку, из которой ничего нельзя было понять, придумал псевдоним.
В то время я работал ответственным секретарем редакции. Поэтому сам отправлял стихи в набор и больше никто, кроме корректоров, не имел с ними дело.
Трудности начались в понедельник. В редакции нашлись ценители поэзии. Они говорили, что подборка стихов слабовата, хотелось бы знать, откуда она взялась. Меня спрашивали напрямую: кто автор? Я рассказывал: пришел в редакцию человек как и многие приходят. Предложил подборку стихов. Она была слабовата, но вполне пригодна для печати. Вот и вся история.
– Но кто автор? – не унималась публика.
Я пожимал плечами. Этот человек сдавал подборку редактору.
Зашел ко мне и один поэт. Его стихи мы печатали время от времени.
– Почему вы опубликовали эту подборку? – чуть ли не прокричал он.
– Посчитали возможным…
– Вот ты, даже не член Союза писателей, а решаешь вопросы поэзии.
– Я член Союза журналистов и работаю в газете. Решаю вопросы поэзии в рамках периодической печати. Вы член Союза писателей и заглядываете мне в глаза, чтобы я напечатал ваши стихи, а не другого автора. Как это понимать?
– Я буду жаловаться редактору.
– На что?
– Найду, на что…
Но самое главное началось на редакционной летучке – совещании, на котором дается оценка газетным материалам за неделю. Критик всласть отоспался на подборке стихов. Досталось поэту и не меньше тумаков получил я.
Мне оставалось только старательно записывать все, что говорилось о поэзии моего приятеля.
Позвонил ему после летучки.
– Все закончилось.
– Ну, и как?
– Я бы не хотел, чтобы ты при этом присутствовал.
– Хорошо. Приходи к нам домой после работы. Там и поговорим.
…Собрались за столом. Поужинали.
– Ну, а теперь рассказывай, – предложил поэт.
– Ты будешь сам разбираться в моих каракулях или почитать вслух? – поинтересовался я.
– Читай сам…
Я добросовестно прочел стенограмму. Приятель – человек волевой. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он ни разу не покраснел. Стойко перенес всю брань, которую посылали по
