Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

Случилось это как раз сто лет назад, когда до далекого кочевья долетела весть о воцарении нового императора, а дочери шамана, Ринэне, исполнилось двенадцать лет. Похоронили американца, как он завещал перед смертью: труп, сжимавший в окоченевших пальцах правой руки кинжал (им и был нанесен смертельный удар зверю), обрядили в лучшие одежды и положили в каяк, который отвезли к морю, зажгли и оттолкнули от берега. Так «ушел сквозь облака» странный американец.

— Почему ты решила, что брат именно я?

«Ты поднялся на вершину, — сказала она и, почувствовав, что гость не вполне понял ее, разъяснила: — У человека в жизни должна быть такая вершина — поднялся на нее и все увидел, потом уже ничего не страшно. Так бывает только один раз. Ты уже сделал это».

— А я? — не выдержала Ирина.

Шаманка повернула голову и долго, внимательно посмотрела на гостью, потом ответила:

«Ты стоишь у черты. Твоя жизнь пуста, есть некто, желающий, чтобы она стала краше. Он, сам не зная того, попросил за тебя. — Ирина не могла бы сказать, что поняла в точности, что имела в виду Ринэна, но разъяснений не последовало. Вместо этого шаманка сказала: — Остерегайся сына».

— Славика? — искренне удивилась Ирина, которая уже привыкла к множеству неожиданных вещей. Ей все же казалось странным, что маленький мальчик может как-то повредить ей.

Сын, которого следовало, по мнению Ринэны, опасаться Климову и его подруге, оказывался, конечно, не сыном Ирины, а не то правнуком, не то праправнуком Белого Избавителя (так стали называть американца после смерти). Подобное утверждение, разумеется, пробуждало вполне закономерный вопрос: откуда же взялся правнук, если дочь погибла? Тут, возможно, имелся в виду некий потомок сына или дочери, которые могли остаться у Избавителя на родине. Такое предположение, выдвинутое Климовым, было отброшено.

«Туар заняла место Айнаны, жизнь которой унес злой дух, — пояснила Ринэна. — Моя старшая сестра удостоилась великой чести: она родила ребенка Белого Избавителя через восемь месяцев после того, как он ушел. Она последовала за ним, но ребенок остался.

Мальчик вырос, уехал с Чукотки уже при Советской власти и не возвращался сюда».

Ринэна продолжала:

«Недавно пришел злой человек. Он хотел получить у меня то, что принадлежит Избраннику. Он сказал, что пришел на зов, но он лгал. Ему ведомы пути духов, он не раз отправлялся по ним для того, чтобы творить дурное. Он ушел отсюда в великой злобе, скоро он вернется… Ты должен стеречься его, он опасный враг. Но есть тот, кто хуже его. Я ничем не могу тебе помочь, потому что злой человек прервет мои дни…»

Климов не был бы Климовым, потомком сына Эйри-ка Бесстрашного и колдуньи Ульрики, Харальда Волка.

— Я останусь! — заявил он не терпящим возражения тоном. — Зачем мне жить, вечно ожидая удара ножом в спину? Я встречусь с твоим врагом и скрещу с ним оружие! — Александр в мгновение ока схватил секиру и потряс ею над головой: — Пусть только сунется! Мы посмотрим, кто кого!

Однако пронзительный взгляд Ринзны остудил пламя, вспыхнувшее в душе потомка героев. Климов нехотя опустил оружие и сел на позвонок кита.

«Мой век окончен, а ты нужен не здесь и не мне, — прозвучало в голове Александра. — В свой час ты сразишься с врагом и… победишь. Духи мертвых героев будут окружать тебя, они помогут. Теперь поспеши, каждый дар ждет ответного, достойного себя».

«Откуда она знает?! — удивился Саша. — Хотя… что это я? Американец мог сто раз рассказать ей. Она ведь была ребенком, а дети любопытны и помнят долго, особенно то, что произвело на них впечатление. Это порой не изглаживается из памяти до конца жизни, какой бы длинной она ни была».

Но дальнейшее поразило Сашу еще сильнее. Он и Ирина обернулись на звук быстро приближавшегося собачьего лая (вероятно, возвращался каюр Павел-Памья) и услышали нечто, что поняли по-разному, но в равной мере удивились:

«Может статься, это твой пропуск в Валгаллу, последний шанс. Приготовься!»

Климов и его подруга резко повернулись, чтобы испросить объяснения, но… Ринэна исчезла, вместо нее на «табурете» сидел огромный ворон.

— К-к-кррраррр! — заявил он и повторил, на случай если его не поняли: — К-к-кррраррр!

Александр и Ирина, как по команде, зажмурились. Когда они открыли глаза, ворон куда-то подевался; яранга, как скоро убедились любовники, оказалась совершенно пустой. Вместе с тем им не долго пришлось оставаться в одиночестве.

Воткнув в наст остол[50], Памья слез с нарт и поспешил в ярангу.

— Здоровеньки булы, — изрек он, чем заставил Ирину и Климова снова зажмуриться, но когда они осмелились приоткрыть веки, Павел никуда не исчез, а, напротив, приблизился и озабоченно проговорил: — Собираться нада, ымэм велел вас город вести. Самалет летать, как ымэм сказал, три дня прошла.

Тут тангитаны уразумели, наконец, что Ринэна… утла по-английски. Она каким-то образом заранее знала, что к тому времени, когда каюр вернется за ее гостями, распогодится и самолеты вновь поднимутся в воздух, что будет означать либо продолжение, либо немедленное свертывание гастролей.

— Ехать нада, ехать пара, — поторапливал Памья, хотя гости и сами давным-давно уже поняли это.

Собрались они быстро и через несколько минут были уже далеко. Трижды оборачивалась Ирина, когда же она сделала это в последний раз, яранга исчезла из виду.

XLI

Разговор с пасынком Лёни мало чего дал сыщику. Жил Лёня весьма небогато: видика нет, телевизор и мебель старые, множество книг, хотя, как показалось майору, все вообще чужое.

«Снимают», — подумал он с уверенностью, каковое умозаключение немедленно и подтвердил мальчик, оказавшийся не очень словоохотливым, зато довольно любопытным; Валентин пытался узнать побольше у Славика, а тот, в свою очередь, у Богданова. Оба преуспели немного.

Закончилась их беседа и вовсе странно.

— Ты Тот? — огорошил майора мальчик.

— Че-го? — вытаращил глаза Валентин.

Славик же покачал головой и с сожалением вздохнул:

— Нет, ты не Тот…

Узнать, чем вызван подобный вопрос, оказалось невозможным, так как мальчик совершенно утратил интерес к гостю, которому пришлось ретироваться, удовольствовавшись номером телефона Лёни.-

Домой Валентин вернулся довольно рано, около шести. Не успел он переодеться и соорудить на ужин яичницу, как раздался звонок Процента, который предписывал «немедленно все бросить и прикатывать в театр». Богданов наскоро расправился с едой, направился к двери, возле которой его поймал очередной Ромкин звонок. Майор где-то в глубине души понадеялся, что поход отменяется, но не тут-то было.

— Не спеши, я к тебе Мишаню отправил, — сообщил Козлов. — Он уже на полдороге, у тебя занято было. Кому звонячил-то?

— Никому, — пожал плечами Валентин. — Ты что, забыл, что у тебя телефон на блокираторе?

Роман действительно забыл об этом — к хорошему очень скоро привыкаешь.

Компания собралась на сто процентов мужская. Помимо самого хозяина присутствовали еще двое: господин Шарп с переводчиком Костей, вечным студентом института им. Мориса Тореза, который нашел себе недурную синекуру, ошиваясь возле старого маразматика, как он величал работодателя, совершенно не стесняясь присутствия последнего.

— Все равно ни хрена не понимает, — говорил Костя. — Кретин тупоголовый. Всякое повидал на своем переводческом веку, всякое, но чтобы человек, прожив в стране три месяца, даже «здрасте» толком говорить не научился, встречаю впервые.

В таких случаях Костя иногда, если, конечно, был еще в состоянии строить фразы, добавлял, обращаясь непосредственно к Шарпу: «Кретин ты у нас, дед?» На что старичок очень доброжелательно улыбался и кивал.

Богданов к подобным зрелищам не привык, и хотя Шарп вел себя не по-джентльменски, разговаривая с ним из гроба вчера вечером, все же не следовало какому-то сопляку обижать не способного к изучению иностранных языков старика, пусть даже последний и не понимал, что его обижают. Уловив настроение товарища, Козлов, не склонный к сантиментам, ласково улыбнувшись, попросил Костика:

— Хватит водку лакать, пидор гнойный, а то опять свалишься, кто переводить будет? Зинку с Ленкой я отпустил.

Переводчик поперхнулся и, надувшись, замолчал, впрочем, ненадолго. Минут через десять он вновь принял участие в разговоре совсем не в той роли, которая ему отводилась, а через час Костик, несмотря на то что Процент наливал ему по половинке, каким-то образом сумел-таки нализаться и «выпасть в осадок». Пришлось беседовать втроем, при этом Богданов оказался вынужден по мере сил переводить Шарпу фрагменты их с Козловым разговора, что, как ни странно, не мешало майору общаться с приятелем. К тому же Шарп оказался весьма милым человеком.