Комедия убийств. Книга 1 - Александр Колин

Мальчик отодвинул засовчик, щелкнул замком и распахнул дверь.

— Вы к нам? — спросил он, с немалым удивлением разглядывая огромного лысоватого мужика. — Вам кто нужен?

Мужчина мялся, он посмотрел на державшийся на одном гвозде квартирный номер и только потом спросил:

— А Лёня… э-э-э… в смысле Леонид… здесь живет?

Славик кивнул, во все глаза уставясь на незнакомца.

«Тот?.. Не тот?.. Что-то есть в этом мужике…»

— Он твой папа? — спросил дядька почти уверенно.

— Не-а, — замотал головой мальчик.

XL

Настал час, когда Гырголтагын и Етгэвыт обрели готовность услышать то, что скажет им Ринэна.

Они уселись подле костра, поели, напились травяных отваров, возвращавших обоим изрядно поутраченные силы.

Жар тела уступал место холоду разума. Ирина пробуждалась. А в душе ее партнера набатом отдавалось привычное русскому слуху имя — Александр.

Пройдет немного времени, и они вернутся в реальность, но пока продолжалась сказка. Они поедали глазами маску — лицо столетней старухи Ринэны, впитывая картины и образы, возникавшие в их сознании.

«Некий человек пришел из страны, где нет снега и зимы. Но Душа его родилась в снегу, хотя далеко от того места, где мы есть сейчас…»

Тангитаи[43] — так называла его Ринэна — явился сюда сто с лишним лет назад. В ковровом саквояже бродяги, что неприкаянными шляются по бескрайним просторам Соединенных Штатов, принес он с собой все, что имел: револьвер Кольта с надписью по стволу «Colt — Frontier — Sixshooter»[44], боезапас к нему, несколько одно-, двух- и пятидолларовых бумажек, выпущенных еще в прошлом столетии, слиток золота весом в двенадцать фунтов и… рог, похожий на те, из которых пьют (или пили когда-то) вино кавказцы, с нацарапанной на нем надписью: «& Great Woden delights taking This from Last Viking’s victorius hands in the day of Ultimate Battle called Ragnarok»[45].

«Пора собираться», — сказала шаманка, не открывая рта.

«Пора, пора».

Саша и сам чувствовал — слишком уж сладким казалось ему гостевание.

Ринэна протянула гостям сшитые ею меховые одежды: две пары торбасов, кухлянок и камлеек, чтобы согревали они любовников по дороге в город. У Ирины, конечно, был с собой пуховик, но Саша пришел сюда голым. Таким, откликнувшись на мысленный призыв раненого, умиравшего на снегу в тундре, подобрала тэрыкы[46] Ринэна. Но даже и она оказалась бессильна помочь его подруге: мозг девы-волчицы поразила безжалостная пуля.

Ринэна сделала все, чтобы боль утраты стала терпимой. Александр не мог забыть Ингу; память о ней, опаленная демоническим огнем шаманки, растворилась, разошлась по дальним закоулкам мозга. Но разве волчица может уйти, не оставив тоски в душе волка, вынужденного жить в мире людей? Каким бы сильным ни было воздействие врачевательницы, голос скорби по погибшей отдавался в сердце еле слышным перезвоном серебра колокольчиков.

— Почему я оказался здесь? — спросил Ринэну Климов.

«Ты искал места, чтобы спрятаться, но твое время еще не настало, — услышал он. — Тот человек, тэрыкы, как и ты, сказал, что однажды, через много лет после того дня, когда сам он уйдет сквозь облака, сюда придет его брат, чтобы укрепить свой дух, прежде чем сразиться с демонами в последней битве. У того, кто придет, не останется выбора, он должен будет одолеть их».

«А если он проиграет?»

«Огромные волки выйдут из мира мрака и сожрут солнце и луну, а гигантский змей вберет в себя весь воздух и задушит все живое на земле».

«А если победит?»

Уголки губ шаманки шевельнулись, едва заметные искорки промелькнули в бесцветных и, казалось, безжизненных глазах изваяния.

«Все останется так, как есть, — прозвучал ответ. — Хотя, конечно, не так… «Так, как есть» — не существует в настоящем дольше того времени, которое необходимо, чтобы сказать и подумать о том, что вот так оно есть, ведь верно? Оно всегда как бы в прошлом».

Эту несколько, надо признать, своеобразную точку зрения «услышала» и Ирина, но ни она, ни Климов не поняли, что хотела сказать Ринэна. Вопрос: для чего же тогда сражаться, если все останется, как есть? Разве не надо, чтобы стало лучше? — выглядел в их глазах вполне естественным, однако старуха считала по-другому. Чтобы не расстраивать прагматичных танштанов, которые, вернув себе прежние имена, вновь принялись делить мир на черное и белое и измерять его прямыми, как оружие их предков, метрами, Ринэна немного подсластила для них пресное кушанье:

«Одному человеку станет лучше… Может быть, он сделается чуточку счастливее».

«Как? — чуть было хором не закричали Александр и Ирина. — Всего одному?! А в случае поражения погибнет целый мир?! Это несправедливо!»

«Стоило дожидаться сто лет? Стоило им встречаться, чтобы, едва вернувшись в разум сделаться такими скучными? — удивилась Ринэна. — Они были прекрасными в страсти. Я думала, что не только их тела что-то познали здесь, считала, что и души, и мозги их вдохнули запах свободы. Разве они не знают, что, когда

умирает один человек, с ним умирает весь мир и если всего один человек несчастен — несчастен весь мир? Может быть, все дело в том, что они провели у меня слишком мало времени? Жаль, и им, и мне все равно уже пора».

Этих мыслей хозяйки гости не слышали, она скрыла от них печаль. К нему им знать? Ринэна сказала, вернее, как обычно, вызвала в сознании собеседников определенный образ:

«Есть люди, которым не хочется, чтобы ты победил. У них свои цели, и они будут играть с тобой по правилам, к которым привыкли. Остерегайся их…»

«Очень своевременное предупреждение, особенно если учесть, что я лично не представлен этим загадочным злодеям, хотя и догадываюсь, какие у них могут быть правила, — мысленно поблагодарил спасительницу Александр. — А побеждать все силы ада я должен с помощью этой древней хлопушки?

Подумав так, Саша посмотрел на хозяйку яранги, и его бравады как не бывало. Лицо шаманки казалось непроницаемым, торжественность, появившаяся в облике Ринэны, заставила Климова опустить глаза. Он увидел, как она подняла с полу кусок оленьей шкуры, в которой было завернуто нечто тяжелое. Приняв сверток из рук шаманки, Климов развернул его и невольно залюбовался лежавшей там, вероятно очень старой, двусторонней секирой. Отблески пламени танцевали на тусклой стальной, тут и там покрытой темными пятнами поверхности, на которой Александр заметил узорную надпись на неизвестном языке: «Еу ser till gildis giof»[47], ниже под которой шла готическая вязь, как понял Климов по внешнему сходству некоторых слов — английский перевод, смысл которого выражался русской поговоркой: долг платежом красен.

Не вполне понимая, что в данном случае имел в виду мастер или тот, кто заказал ему оружие, Александр почувствовал неодолимое желание взяться за ручку секиры, ощутить тяжесть оружия, весившего, наверное, не меньше семи-восьми килограммов. То, что секира предназначалась не для рубки дров, сомнения не вызывало. Была на лезвии и еще одна надпись, напоминавшая рыцарский девиз: POTIUS MORI QUАМ FOEDAR![48].

«Жизнь очень скучное кино, — вспомнил вдруг Александр свои слова, сказанные другу Лешке Ушакову за несколько дней до его смерти. — Но я все-таки хочу досмотреть комедию до конца, так как надеюсь, что под занавес режиссер со сценаристом придумают для меня нечто веселенькое…»

Климов нехотя положил секиру на место (подальше от греха) и накрыл шкурой.

«Это твое, — услышал он. — Белый оборотень принес его с собой, сражался здесь с черным духом, победил зло, но и сам ушел сквозь облака. Было все в год, когда пришла весть о том, что не стало Солнечного Владыки[49].

Из объяснений стало понятно, что хозяин вещей, наследником которых сделался Климов, прожил здесь примерно лет около десяти и скончался от ран, полученных в схватке с белым медведем-людоедом, повадившимся нападать на местных жителей, которые считали зверя демоном и даже не пытались оказывать ему вооруженного сопротивления, а только просили заступничества у добрых духов и стремились умаслить хищника жертвами — мясом животных.

Медведь, конечно, обнаглел от такого отношения и предпочитал лакомиться оленеводами и членами их семей. Пришлый же штатник видел в медведе того, кем он в действительности и являлся — гнусную, распустившуюся от вседозволенности тварь, и когда хищник убил жену и дочь американца, последний бросил ему вызов. Однако действовал странно: вместо того чтобы воспользоваться револьвером, вышел на поединок с этой вот самой секирой и длинным обоюдоострым кинжалом. Схватка кончилась для тангитана печально: медведя он убил, но сам оказался настолько искалеченным, что скоро умер.

Случилось это как раз сто лет назад, когда до далекого кочевья долетела весть о воцарении нового императора, а дочери шамана, Ринэне, исполнилось двенадцать лет. Похоронили американца, как он завещал перед смертью: труп, сжимавший в окоченевших пальцах правой руки кинжал (им и был нанесен смертельный удар зверю), обрядили в лучшие одежды и положили в каяк, который отвезли к морю, зажгли и оттолкнули от берега. Так «ушел сквозь облака» странный американец.