Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину - Виктор Эмский

Итак, вечером того самого дня, когда из окна бильярдной меня окликнул некто в полувоенном, впервые за всю историю своего существования наша режимная часть п/п 13-13 не услышала вечерней трубы! Вместо нее в коридоре казармы раздался взволнованный, срывающийся на фальцет голос молодого солдата Гибеля: "Граждане солдаты! Все на плац! Да здравствует грядущая буржуазная революция! Долой тотали...заторную систему! Долой солдатскую "кирзу" и "шрапнель", даешь офицерские шницели и антрекоты! Даешь, бля, равенство! К ответу садистов-старослужищих! Вся власть посланникам из светлого Будущего! Ур-ра, господа!"

Охваченные единым порывом, давясь в дверях, забыв про субординацию к примеру, я, как бы ненароком, но с большим удовольствием, заехал в зубы сержанту Филину - мы вывалили на свежий воздух. "Ну и ну! Ай да ученичок!" - восклицал я (про себя, разумеется) на бегу.

Дул ветер. Как бы пытаясь ухватиться за быстро несущееся по кругу небо, размахивали ветвями деревья. Было тускло, как ночью в тюремной камере. Тарахтел одинокий движок. Над трибуной, усугубляя смятение, как наркоман в трансе, раскачивался единственный фонарь. Команды "строиться" так и не последовало. Не находя себе места, растерянно окликая друг друга, мы непроизвольно концентрировались на самом освещенном пятачке плаца, и кто знает, сколько бы оно длилось, это совершенно не свойственное для армии броуново состояние, если б на трибуне не возник человек, мгновенно приковавший к себе всеобщее внимание. Думаю, что ничуть не удивлю вас, сказав, что это был Рихард Иоганнович... Зорькин. Да-да! именно так этот мерзавец и назвал мне свою фамилию во время нашего конфиденциального завтрака. Был он в соломенной шляпе, в кителе без погон, застегнутом на все, кроме верхней, отсутствующей, пуговицы. Небрежно козырнув двумя пальцами, Рихард Иоганнович сказал:

- Гутен абенд, майне либе херрен унд дамен! Здразтвуйте, дорогие любители хорошей демократии энд порядка! Комсомольский привет вам, несгибаемые товарищи, гнущие в свою сторону громадяне, шановные паны, сэры, слухачи, глядачи и, учитывая радиотелеграфическую специфику аудитории, стукачи!..

Далее Рихард Иоганнович в тезисной форме охарактеризовал сложную международную обстановку на текущий момент: противостояние двух антагонистических мировых систем, угроза ядерного конфликта, роль Вооруженных Сил как гаранта стабильности, демократизации и гласности. Буквально в двух словах, но ярко, впечатляюще этот профессиональный провокатор - а в том, что это он подзюганил салаг на бунт, у меня не было ни малейшего сомнения! - в двух словах он особо отметил то поистине неоценимое значение, каковое будут иметь наши могучие ракетно-ядерные силы в случае, как он выразился, "гипотетической дестабилизации ситуации" и в особенности их (этих сил) самый передовой, если не сказать - передовейший, авангард, наша доблестная воинская часть п/п 13-13 в лице ее лучшего, в некотором смысле этого слова, элитного подразделения - Батареи Управления Части (БУЧ), которую он предложил в нынешних, сугубо, как он подчеркнул, специфических условиях переименовать в Батарею Управления Вселенной (БУВ) со всеми вытекающими из этого, включая усиленное космическое питание, последствиями.

Плац взорвался бурными долго несмолкающими аплодисментами. Хлопали, правда, по преимуществу на левом фланге, где как-то незаметно и совершенно непроизвольно сконцентрировались солдаты первого года службы, они же - "молодые", "гуси", "салабоны", "зеленые" и т. д. и т. п. Что касается нас, стариков, то раздался всего лишь один возглас, да и тот не в полный голос:

- Ну, бля, вааще! - прошипел стоявший передо мной сержант Филин.

Рихард Иоганнович остановил овации властным взмахом своей изящной интеллигентной руки.

- Друзья мои!.. Э-э... М-ме... Боевые мои соратники! Скорбно потупившись, продолжил он. - Суровое испытание выпало на нашу... м-ме... с вами долю! Не работает радио, не приходят в часть долгожданные письма от родных, любимых и близких, не функционирует солдатская... м-ме... чайная! Но это еще не все, дорогие товарищи! Гнусное, не побоюсь этого слова, чудовищное преступление совершила ваша до предела коррумпированная руководящая... м-ме... верхушка! Вступив в коварный сговор с вражеским агентом, хитро закамуфлировавшимся под личиной солдата с незатейливой русской фамилией... м-ме... Шутиков ("шу-шу-шу-шу" - зашушукал митинг), три ваших бывших военачальника, три так называемых "подполковника", товарищи, а именно: Хапов (с левого фланга: "Позор! Долой!")... Кикомонов ("К стенке его, жмота позорного!")... Копец ("Под солюкс, вредителя!").., три этих подлых предателя с партбилетами (тут я, признаться, вздрогнул) в карманах, похитив... м-ме... секретную документацию, деньги и... м-ме... ядерную боеголовку с нашей с вами единственной ракетной... м-ме... установки (все так и ахнули, как по команде оглянулись назад, где на газоне у клуба стоял тягач и - о горе, горе! - действительно увидели, а точнее - не увидели на "изделии" его самой существенной, носовой части!..), перебежали на сторону врага!.. Но и это еще не все, господа! Перебегая, они смертельно ранили стоявшего в это время на посту простого советского часового, комсомольца - рядового Блаженного, обливаясь кровью, павшего, за свободу... м-ме... рыночной торговли, товарищи, за торжество идей либеральной демократии, милостивые дамы и господа!

Надо ли говорить, что это сообщение буквально ошеломило нас, теперь уже всех, невзирая на фланги, звания, возраст, национальность и выслугу лет! В наступившей тишине стало слышно, как в офицерском кафе, хлопнув рюмку об пол, тонюсенько взвизгнула наша общая любимица Виолетточка. "Господи, - подумал я, - ну ладно, черт с ней с боеголовкой - при такой охране просто удивительно, что ее раньше какой-нибудь Шпырной не спер. Шут с ней, с атомной бомбой, но Ваньку-то, Ваньку за что?!"

Торопливый пурпурный свет воровато переметнулся по небу. Зазудели зубы, опасно вздрогнул под ногами бетон. Из распахнутых, вовсю освещенных электричеством окон кафе донесся звон разбитой посуды, веселое женское "йех!", лошадиное ржание товарища комбата и его же возглас:

- Тебе бы, Христиночка, не тарелки мыть, а белой лебедушкой по морю плыть!

И ответ - смаху, не в бровь, а в глаз:

- Охота была жопу из-за вас мочить, Василий Максимович!

Потрясение наше было столь велико, что тирада Христины Адамовны пролетела мимо ушей и, подхваченная темным, ненашенским ветром таинственной Парадигмы Беспамятства, унеслась прочь.

- Но и это еще не все! - горестно вскричал Рихард Иоганнович. - Дезертируя, четыре нечистых на руку негодяя похитили мои личные... м-ме... провиденциалистические очки. Находящийся среди вас рядовой М. подтвердит, что слепота без черных очков - это слепота в квадрате, господа. При этом он, сволочь, скосил глаза на левое плечо и щелчком отшиб нутро какой-то неосторожно севшей на него козявке. Совершив это злодеяние, Рихард Иоганнович заложил левую руку за спину, а правую за борт кителя.

- Сложившаяся ситуация, - спокойно продолжил он, - требует от нас высочайшей ответственности, железной дисциплины, еще более безоговорочного соблюдения самого священного для нашей армии принципа - принципа... м-ме... единоначалия! Как говорил великий Суворов, только не Виктор тьфу, тьфу на него! - не перебежчик на сторону врага! Как говорил другой, настоящий Суворов: "Сам погибай, а приказ вышестоящего... м-ме... начальника - выполняй!" А поскольку такового (тут опять раздался гогот товарища майора Лягунова), поскольку такового на данный момент нет в наличии, предлагаю немедленно избрать на освободившуюся вакансию самого, на

От рядового М. - свидетелю и очевидцу В. Т.

Но здесь вновь все происшествие скрывается туманом, и что было потом решительно неизвестно. Н. В. Гоголь. "Нос"

Ну что, поди, думал, уже и не напишу? Чего греха таить кое-какие предпосылки к этому были: дошло до того, что вчера среди бела дня с "коломбины" свинтили передние колеса. Бежал на обед - были, а когда, налопавшись свининки, вернулся, их не стало, как Германской Демократической Республики. Да и вообще тут творится такое - Шекспир бледнеет!.. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз, в иной, более располагающей к патетике, обстановке. А сейчас о земном, о нашем с тобой, Тюхин, самом насущном: о творчестве. Ты как там - хорошо сидишь? Стул под тобой, часом, не ломаный? Ну, все одно - возьмись, на всякий случай, за стол, а лучше за стеночку, а то еще, неровен час, упадешь. Романчик-то я, в некотором смысле, завершил! И слово "Конец", как ведется, написал и "ай да, сукин сын!" воскликнул, только вот в пляс не пустился, да и то исключительно из опасения нарушить равновесие на лишившейся колес "коломбине"... Чувствуешь слог? Это все он - мой роман о Зеленом Зюзике! А может и не о Зюзике, может, и вовсе не о нем, совершенно не о нем, правда, выяснилось это, Тюхин, в самый последний момент и так странно, так вопреки задуманному... Ну да - все по порядку!..