Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин

И увидал он, что Идзанами лежит в пещере и восемь разноцветных демонов грома, Якуса-но-Икадзути, раздирают ее изнутри. А тело ее разложилось, изъеденное личинками.

Охваченный ужасом, Идзанаги пустился в бегство. Но Идзанами, в ярости от того, что муж увидел ее в таком недостойном обличье, вскочила с ложа и пустилась за ним в погоню вместе с демонами грома и дьяволицей страны мертвых Ёмоцу-Сикомэ.

Когда дьяволица почти настигла его, он бросил в нее те вещи, что имел при себе. И обернулись эти вещи побегом бамбука и виноградной лозой. И пока дьяволица пожирала их, он успел убежать далеко.

Но восемь демонов грома, Якуса-но-Икадзути, не отставали. Не раз, убегая все дальше, сражался с ними Идзанаги священным мечом, но те были слишком сильны. И лишь на склоне Ёмоцу-Хира, куда он выманил их, нашлось дерево со священными персиками. Забросал он демонов плодами с дерева и наконец отогнал их прочь.

А чтобы не настигла его Идзанами, взял он огромный обломок скалы и завалил им вход в страну мертвых. И закричала Идзанами по ту сторону скалы: «Что ты наделал? Отвори мне, или я буду убивать по тысяче твоих подданных каждый день!» На что Идзанаги ответил: «А я буду каждый день производить полторы тысячи новых!»

Так люди на Земле стали смертными. А Идзанами получила имя Ёмоцу-но-Ками и стала главной богиней страны мертвых Ёмоцу-Куни.

На первый взгляд, финал мифа принципиально отличается от финала «Хроник». Окада все-таки убивает Нобору Ватая в загробном мире. И отнюдь не блокирует Кумико выход «обратно», наоборот – оставляет ей шанс вернуться и разделаться с братцем на «этом» свете. А сам умирает в колодце от хлынувшей внезапно воды (конец 37-й главы).

Пара оставшихся после этого глав состоят из писем от Мэй Касахары и Кумико – писем, которые он уже мог и не получать (о чем и беспокоилась Мэй). А также странного разговора с матерью Корицы в отсутствие самого Корицы… Как если бы Окада и Корица слились воедино. Соединив два убитых сердца в одно живое.

Но все это, повторяю, всего лишь версии. Джазовые импровизации на тему, которую каждый из нас проживает для себя сам.

21

Лорен Баколл и виртуальный пейот

До сих пор из всего, написанного Мураками, экранизирована только «Песня ветра»110. На мой взгляд, получилась эдакая черная комедия-фарс с сильным привкусом Бориса Виана. Смотреть забавно, да только Мураками там не пахнет. Авторский текст сохранен, но разрозненными кусками, и весь мистический контекст проигнорирован.

Самому писателю фильм не понравился. На постановку тем же режиссером «Овцы» он согласия не дал – и с тех пор отвечает отказом на любые предложения о постановке его романов. Этим летом известный мэтр японской режиссуры Дзюн Итикава начал съемки фильма по небольшому, десятилетней давности рассказу Мураками «Тони Такитани» (на русском вышел в сборнике «Призраки Лексингтона» под названием «Тони Такия»111). Главные роли в нем должны сыграть такие звезды, как Исэй Огата и Риэ Миядзава[67].

В апреле 2003 года английский актер и режиссер-авангардист Саймон Макбёрни поставил в Лондоне пьесу «Слон исчезает», перемешав на сцене сразу несколько рассказов Мураками из одноименного сборника112. А уже в августе привез спектакль в Токио. Харуки сие творение терпеливо отсмотрел, но не одобрил. Спектакль прошел в Японии без успеха. Неуловимая «муракамская» интонация (тихий спокойный голос рассказчика и будничные фразы с «мистическим поддоном») при попытке озвучить ее на сцене умерла. Как и в «Песне ветра» на экране за двадцать лет до этого. Примечательно, что сама постановка родилась без ведома автора, и японцы, узнав об этом, были, мягко скажем, удивлены. Лондонцы же странным образом упирали на то, что «использовали копирайт английского текста, который принадлежит переводчику Джею Рубину». Скандал затягивался, и контора писателя махнула на флибустьеров Её Величества щедрой японской рукой.

Но так или иначе, любые попытки поставить произведения Мураками в кино или на сцене неизменно встречают принципиальный отказ самого автора. «Книга закончена и никаких дальнейших версий, кроме читательских, не требует», – коротко объясняет он. Исключение для Итикавы было сделано лишь потому, что писатель с режиссером хорошо знакомы и, видимо, сумели найти некий общий художественный язык.

Странно, казалось бы, видеть такое отношение к «постановкам себя» у человека, помешанного на старых фильмах. Ведь еще в «Стране Чудес» мы с героем-конвертором ностальгируем по старой актерской школе – Хамфри Богарту, Питеру Фонде, Ингрид Бергман… По выпуклым характерам кино ушедшего века, в которых узнаешь доброго старого себя. Себя – из тех еще времен, когда благодаря хорошим актерам можно было развалиться в кресле перед экраном, с чувством большой достоверности погрузиться в ситуацию, которой еще не испытывал, – и прожить кусок чьей-то жизни:

Больше всего в «Кей Ларго» я люблю Лорен Баколл. Конечно, в «Большом сне» она тоже хороша, но, мне кажется, именно в «Кей Ларго» что-то заставляло ее играть как ни в каком другом фильме. Пытаясь понять, что же именно, я смотрел картину много раз, но ответа пока не нашел. Пожалуй, все дело в метафорах, которые нам нужны, чтобы проще глядеть на жизнь. Впрочем, точно утверждать не берусь113.

Очередной Лоуренс Оливье в роли Гамлета очень убедительно терзался вопросом, «быть» ему там у себя в Дании или «не быть», – и ты, потягивая «Шивас Ригал», восхищенно цокал языком – эк излагает, чертяка. Не то что в нынешние времена, когда приходится симпатизировать даже «актеру» Киану Ривзу. А куда деваться? Конечно, он не Хоффман, и вообще не актер в «Станиславском» смысле, но от него и не требуется. У него же совсем другая функция: он аватар. Такой резиновый «я». Надел, как гидрокостюм, чтобы плавать быстрее было, и – бултых в собственный мозжечок. То есть сразу. Одновременно. Чужое, пусть даже очень гениальное, лицедейство для таких заплывов годится не больше, чем «мерседес» для путешествия к центру Земли.

Ну, ей-богу, что бы делал в роли Нео «выпуклый» человек дождя Дастин Хоффман? Играл Мне Меня же? Смешно. I’m an excellent driver[68].

Нет, я вовсе не хочу приравнивать «ривзов» к «хоффманам». Упаси боже. Я говорю о другом. О том, что описывает Виктор Пелевин – грубовато, но концентрированно:

– Реальность – это любая галлюцинация, в которую вы верите на сто процентов. А видимость – это любая реальность, в которой вы опознали галлюцинацию. Эти темы – центральные в жизни, поэтому естественно, что они вызывают интерес у любого человека, который в состоянии хоть чуть-чуть поднять голову над корытом. Таких людей практически нет в элите, но много в массах, поэтому эти сюжеты проникают в массовую культуру. «Матрица» – это, безусловно, самое лучшее и точное, что появилось в массовой культуре за последнее десятилетие. Но сам жанр накладывает ограничения. Сначала вам вроде бы сообщают, что тело – просто восприятие, что, безусловно, большой метафизический шаг вперед. Но затем сразу же выясняется, что настоящее тело у вас все-таки есть, просто оно хранится в амбаре за городом, и у вас в затылке есть разъем типа «папа-мама», по которому все закачивается в ваш мозг. Дело здесь не в метафизической ограниченности постановщиков. Если убрать амбар с настоящим телом, будет довольно трудно показать, как трахается Киану Ривз, что, конечно, скажется на сборах. Поэтому метафизике приходится потесниться114.