Повести и рассказы - Семён Самсонов

Юра рванулся, но упал. Пока он думал, как ему обмануть Спицына, хрустящая бумага была уже в руках неприятельского командира.

— Теперь иди за мной, — приказал Ваня. — А не пойдёшь — утащим.

Юра покорился, но когда они зашли за стену крепости «зелёных», он закричал, чтобы дать знать своим товарищам. Но сильный ветер отнёс его голос в сторону, да к тому же в крепости «Сталинград» шла упорная работа, и голоса Юры там никто не услышал.

Расчёт Вани был прост: задержать Юру ещё минут тридцать, а потом отпустить. Пока он добежит до деревни, пока соберёт своих товарищей — наступит темнота, восстановить крепость Сталинград Серёжа не успеет.

Но Ваня просчитался. Другой гонец Серёжи уже возвращался с группой ребят. Их было человек восемь, то-есть почти весь отряд, не считая «несчастного» Юры.

«Значит, крепость будет, генеральное сражение неизбежно», — решил Спицын, когда наблюдатель сообщил, ему о новых силах противника, появившихся у стен крепости «Сталинград». Пришлось отпустить опозоренного пленника, который с большой неохотой поплёлся к своим, чтобы рассказать о бесчинствах командира «зелёных».

Оба отряда серьёзно готовились к «генеральному сражению».

ОПАСНАЯ СТЫЧКА

Пан Краузе — новый учитель немецкого языка — был прислан в школу после того, как старый учитель-чех осенью, перед учёбой, куда-то исчез. Одни говорили, что старый учитель уехал из Праги, другие — будто он болен, а некоторые утверждали, что его забрали в гестапо. Всё же толком никто не знал, что случилось с учителем, которого так любили ученики.

Пан Краузе — молодой немец, прямой и тонкий, с узким, но приятным лицом, с гладко причёсанными светлыми волосами, — был всегда изысканно одет, чисто выбрит и подчёркнуто вежлив. С первых дней работы в школе он добился расположения учеников простотой и весёлостью. Он не страшился посмеяться со всем классом, пошутить даже во время урока, а иногда и не прочь был сразиться с ребятами на спортивной площадке. Пан Краузе казался ученикам очень справедливым и добрым, совершенно не похожим на своих соотечественников — гитлеровских оккупантов Праги. Он всегда был готов помочь каждому, кто обращался к нему. Он ни разу не оставлял без помощи ученика, пропустившего занятия по болезни или по другой уважительной причине. Нередко пан Краузе приглашал к себе на квартиру отстающих учеников и давал им дополнительные уроки…

Учитель Краузе интересовался не только учёбой своих учеников, но и тем, как они живут, кто их родители, чем дети занимаются после уроков, как отдыхают, как развлекаются. Казалось, нет такого события в жизни ученика, которым бы не интересовался пан Краузе.

Он любил и умел навести разговор на интересную тему, но когда ребята увлекались, начинали спорить, учитель переставал говорить и только слушал. Слушал и время от времени вставлял какое-нибудь слово: то смешное, то очень умное, то такое, которое вызывало новый спор, новые мысли.

Привыкли к учителю ребята за зиму так, что готовы были делиться с ним и горем и радостью, всем, чем жили в школе и дома.

Скоро всех своих учеников пан Краузе, что называется, видел насквозь. Только Ян Шпачек наводил его на размышления своей замкнутостью и какой-то сознательной пассивностью во всех детских шалостях и развлечениях. Мальчик был явно не по возрасту серьёзен, умён и сдержан. Да и Яну Шпачеку учитель не казался очень симпатичным. Особенно насторожился мальчик по отношению к своему учителю после одного разговора с отцом.

Однажды Ян Шпачек вернулся из школы и сказал отцу:

— Пан Краузе — наш новый учитель немецкого языка — расспрашивал меня о тебе.

— Он немец?

— Да, папа.

— О чём же он тебя расспрашивал? — отец поднялся со стула и медленно стал прохаживаться по столовой.

— Кто ты, где работаешь, как мы живём, и вообще…

— Ну-с, а что же ты сказал ему об отце? — остановившись и прямо глядя на сына, спросил доктор Шпачек.

— Я, папа, не очень с ним разболтался.

При этом Ян многозначительно и серьёзно подмигнул отцу, как бы говоря: «Ты, папа, можешь на меня надеяться, я лишнего не скажу».

— Ну-с, а всё же, что именно ты сказал?

— Я сказал, что ты доктор, работаешь дома и что, если у пана Краузе болят зубы, то ты можешь выдрать ему их в два счёта и вставить какие только пан Краузе пожелает: хоть чугунные, хоть из слоновой кости.

— Так и сказал: «хоть чугунные, хоть из слоновой кости?» — сдерживая смех, переспросил отец.

— Да, папа, а он тоже, как и ты, засмеялся.

Вдруг отец стал серьёзным. Долго ходил по комнате в раздумье, потом сказал:

— Да, сынок, сложная штука человек. Может оказаться, что учитель расспрашивал тебя отнюдь неспроста. Надо быть осторожным. На твоём месте я бы сам присмотрелся к учителю повнимательнее, — проверил, действительно ли он хороший, или только хочет казаться хорошим.

С тех пор Ян Шпачек стал пристально наблюдать за паном Краузе. Постепенно Ян Шпачек обнаруживал в новом учителе всё больше неприятных черт. Смеялся, например, пан Краузе не так, как другие: рот улыбается, а глаза холодные, настороженные. Говорил он с ребятами тоже как-то не так, как взрослые говорят с детьми, держался с напускной важностью, ходил, точно на параде. Но особенно Яну Шпачеку не нравилось в новом учителе то, что он требовал от учеников разговаривать с ним только на немецком языке. Это помогло почти всему классу за зиму научиться сравнительно хорошо говорить по-немецки, но то, что Пан Краузе никогда не говорил на уроках по-чешски — это не нравилось Яну.

Когда Ян Шпачек выполнил боевое задание отца в Кладно и услышал настоящую тайну — он кое-что понял и почувствовал себя взрослым. Правда, отец ни разу затем не поручал ему ни большого, ни малого дела, ни разу не возвращался к разговору о поездке в Кладно, но у Яна сложилось новое представление об отце, рассказавшем о врагах Чехословакии. Ян и сам теперь лучше увидел гитлеровцев, которые захватили его родину. Он понимал страдания своего народа, чувствовал по каким-то деталям борьбу старших товарищей с оккупантами, и это его настораживало по отношению к пану Краузе, заставляло быть ещё осторожнее с товарищами, мучило каждый раз, как только учитель начинал разговор с учениками на темы, не относящиеся к урокам в школе.

Как-то раз один мальчик не был в школе три дня, а потом пришёл очень расстроенный и грустный. Пан Краузе спросил его:

— Что с тобой, ты болен?

— Нет, пан Краузе, — ответил мальчик.

— Почему же ты такой скучный?

— Так…

— Тебя кто-нибудь обидел?

— Нет…

Но пан Краузе не унимался. Он подошел к парте, сел рядом с учеником и снова заговорил с ним тактично, ласково.

— Может, у тебя дома горе какое? — спросил пан Краузе и погладил мальчика по голове.

Ученик не ответил и заплакал.

— Успокойся. Что же ты молчишь? — участливо, по-отечески настаивал учитель.

— У меня папу забрали в гестапо…

— За что?

— Не знаю…

— В гестапо? Это очень плохо, — сказал пан Краузе. Потом помолчал и добавил: — Попасть в гестапо — дело скверное.

Весь класс насторожился. Ян Шпачек готов был сорваться с места, чтобы не дать мальчику продолжать разговор с учителем. Но учитель и сам не стал продолжать разговор и начал урок. Когда занятия кончились, пан Краузе сказал мальчику:

— Ты отстал за три дня. Приходи сегодня ко мне домой, я тебе помогу…

В другой раз Зденек, товарищ Яна, пришёл в класс с конфетами. Они были завёрнуты в листовку. Зденек купил конфеты по дороге в школу у какой-то женщины и о листовке ничего не знал. Она была помечена апрелем 1943 года и сообщала, что на территории Советского Союза организуются части чехословацкой армии. Далее в ней писалось:

«Чехословацкий батальон совместно с частями доблестной Красной Армии принимал участие в боевых действиях против гитлеровских захватчиков»…

Заканчивалась листовка боевыми призывами подпольного национального комитета Чехии к развёртыванию партизанского движения в Чехословакии и укреплению национальных комитетов, борющихся с гитлеровскими оккупантами.

Зденек сидел за первой партой рядом с Яном Шпачеком. После перемены, когда конфеты были съедены, Зденек оставил листовку на парте, даже не прочитав её. Но после перемены Ян увидел листовку на столе пана Краузе. Начался урок, всё шло своим чередом, но когда кончились занятия, пан Краузе мягко спросил:

— Чья бумажка?

— Моя, — просто ответил Зденек.

— Мусор надо убирать, — поучительно заметил учитель, однако листовку свернул и положил к себе в карман.

— Я оставил бумагу на парте, пан Краузе, с тем, чтобы выбросить, как пойду домой.

— Вот это правильно, — согласился учитель.