Мертвая долина. Книга 1. - Александра Лисина

Вытащив из-за кулис грубовато сколоченный ящик, недавно служивший Мейру и Шиге полем для состязаний, я аккуратно присела на краешек и кинула быстрый взгляд на раззадоренную толпу. На меня не обращали внимания - слишком велико было потрясение от предыдущего выступления. Народ сгрудился вокруг Дея, настойчиво его теребя, теряясь в догадках и уже начиная откровенно раздражаться, не слыша от невозмутимого Фантома ни слова, ни полслова. В какой-то момент кто-то из мужиков даже решил, что наглый циркач над ним просто издевается и молчит лишь потому, что находит это забавным, недовольно качнулся вперед с явным намерением разобраться по-другому...

Но в этот момент я тихонько тронула струны, и горячие головы неохотно обернулись в мою сторону.

- Не стоит его пытать, уважаемые! - помогая побратиму, гаркнул во весь голос Мейр. - Наш друг немой, поэтому при всем желании не сможет ответить на ваши вопросы! Он дал страшную клятву, что не вымолвит ни словечка, пока не разыщет потерянную возлюбленную и не взглянет ей прямо в глаза! Так что будьте милосердными! Не заставляйте его нарушать обет!

Я чуть не крякнула от такого наглого вранья. Дей, судя по всему, тоже. Лишь в последний момент удержался, чтобы не возмутиться в голос на бессовестного миррэ, полезшего не в свое дело. Однако на народ, как ни странно, подействовало - от Дея тут же отстали, одарили сочувствующими взглядами, повздыхали, подумали, да и оставили покое, позволив ему ускользнуть под прикрытие повозок.

Тогда я снова тронула струны, ненавязчиво привлекая к себе внимание. На этот раз - более удачно: люди, немного успокоившись, опять потянулись к помосту. Их глаза повернулись в мою сторону. Уши настороженно дрогнули. Однако большого восторга на лицах пока не виднелось - мое появление заинтересовало их гораздо меньше, чем блеснувший недюжинными талантами Дей. Мальчишки вообще потянулись гуськом за новым кумиром - раскрасневшиеся, возбужденные и с ярко горящими глазами. Девушки и даже дамы постарше все еще украдкой косились в сторону Мейра. Мужики вполголоса обсуждали ловкий бросок Дея. Кто-то нахально рассматривал волосатую грудь Шиги. Даже Бриту перепало от славы более старших коллег. И только староста внимательно следил за моими руками, с растущим удивлением прислушиваясь к наигрываемой мелодии.

И это правильно: в моем родном мире живут совсем иные ритмы. И совсем другие песни, о которых они никогда не знали и не слышали. Однако пока я просто играла. И намеренно дожидалась, когда в мою сторону повернутся все без исключения головы - сегодня почему-то очень хотелось, чтобы меня услышали. Но еще больше хотелось, чтобы хоть что-нибудь ответили. Так что запела я лишь тогда, когда ощутила себя на перекрестье взглядов, и почувствовала, что буквально держу их на кончике струны.

   Стою на перекрестке грез   И молча жду,   Когда оттают ручейки из слез   На призрачном льду.   Вокруг таится пустота,   И в ней нет слов.   В молчании бежит вода,   Не пряча следов.   В ней - отражение меня   Такой, как есть.   Но очень больно понимать,   Что это - лишь месть.   Что слишком долго не дышу,   Когда должна,   Что постепенно ухожу   До самого дна...

Это старая песня. Ей, наверное, лет десять, если не больше. И она не моя, честно признаюсь. Не помню, правда, кто ее пел и кто автор стихов - это было слишком давно. Просто переложила на другой лад, чтобы слова хорошо звучали на всеобщем, а музыку оставила без изменений. Целый месяц на это потратила. Измучилась, пока готовилась. Но теперь, кажется, время пришло - вот она, достойная аудитория. Хотя вряд ли эти люди поймут, зачем и для кого я ее пою.

   Последний вдох, и ты - лишь сон,   Ты - мой каприз.   Я забываю обо всем   И падаю вниз.   Я погружаюсь с головой,   Желая всплыть,   Но мягкий шепот подо мной,   Велит не жить.   Потом - мгновенье тишины,   Победный смех.   И, отдаляясь от воды,   Я вижу свой грех:   Не надо было подходить   К реке весной,   Опасно просто рядом быть   С большой полыньей.   И вот, стою совсем одна,   Вокруг - лишь мрак.   Боюсь. Но холод достигает дна   И рушит мой страх.   За ним приходит яркий свет,   И он зовет,   Свет ждет меня и он сильней,   Чем горестей гнет.   С ним сразу станет хорошо   И так тепло,   Что я взлетаю без оков   Под чьим-то крылом.   И вдруг прольется тишина,   Гася мой крик.   Но в этот раз я не одна:   Со мной - мой двойник.   Одна из нас уйдет вперед,   Забыв тот день,   Когда, всю жизнь разбив о лед,   Я спряталась в тень.   Вторая же вернется вновь   Туда, где свет.   И где по-прежнему живет любовь   Твоя - ко мне...

Признаюсь, я намеренно не стала менять мелодию - слишком уж она мне нравилась. Поэтому постаралась сохранить ее такой, какой помнила по прежней жизни - болезненной, тонкой, едва не рвущейся от избытка чувств. Настоящим криком души, который именно сегодня почему-то стал для меня таким важным.

Наверное, зря я вчера дала волю воспоминаниям?

И, быть может, напрасно позволила себе надеяться?

Когда отзвучал последний аккорд, вокруг помоста стало так тихо, что можно было слышать, как жужжат в кустах обеспокоенные мухи. Люди стояли, не двигаясь, и неотрывно смотрели на мои губы, неслышно допевающие то, что не было сказано вслух. Я чувствовала, что сегодня впервые за много дней снова пела по-настоящему. И искренне радовалась тому, что в тот далекий день рядом со мной в Эйирэ на Королевском Острове были только скароны. Только кровные братья, знающие меня лучше, чем кто бы то ни было. Со своим молчаливым пониманием и потрясающим тактом, не позволившим им произнести ни одного лишнего слова на эту трудную тему.

Печально вздохнув, я медленно открыла глаза, уже начиная сожалеть о том, что сделала. Но песнь прозвучала. Душа ненадолго раскрылась и тут же снова захлопнулась, словно испугавшись этой мимолетной доверчивости. Я справлюсь. Я знаю, что справлюсь. Убивать в себе надежду мне не впервой. Просто сейчас не время для горечи и скорби. И не время для ненужных мечтаний. Пора просыпаться, встряхиваться и идти дальше, не смотря на тяжелый камень на сердце, поселившуюся под ним тупую боль и острое чувство нехватки в те самые мгновения, когда рука непроизвольно тянется к груди, чтобы ощутить тепло несуществующего амулета, от которого я когда-то так легко отказалась.