Гримёр и муза - Леонид Латынин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сопредседатель от волнения переступила и чуть не упала, поскользнувшись в собственной крови; хорошо еще, ее поддержал один из подсудимых, она поблагодарила его легким кивком.
— Нет, это уже не мой участок.
— А жаль, — сказал Таможенник, — будем выполнять кустарно, подручными средствами. Но вам тоже придется освоить новую профессию. Исполнителем Ухода назначаетесь вы…
Одобрение засветилось на лицах зала. Правильно, пусть сами выполняют Уход друг другу. Ведь если бы они заранее учили новому лицу, может быть, и не случилось ничего плохого сегодня в зале.
Последовала пауза, а потом вместо сурового, четкого, жесткого и прикрытого мягкой маской лица профессионала все увидели слабую женщину, которая почти разревелась, то есть не то чтобы разревелась, но слезы заскользили по ее лицу. Она, и это было правдой, не умела произвести даже ремесленного Ухода. И не потому, что не видела, как это делается, а только потому, что слишком много сил и лет жизни отдала другому ремеслу, ремеслу, которое было ограничено только дознанием, обвинением и проверкой.
Конечно, Таможенник не растерялся. Он обратился к подсудимому с вопросом, может ли тот привести в исполнение приговор суда сам. Тот отрицательно покачал головой, довольно задумчиво, потому что его искренне мучила вина и неожиданность, что его обязанности, точно и свято выполняемые им столько лет, оказались столь вредны для Города.
— Тогда, — продолжал неутомимый на выдумки Таможенник, столько энергии в нем накопилось за годы надежды, а реализации никакой, немного-то потратишь эту энергию, монтируя передачи. — А ей вы можете… исполнить ремесленный Уход?
Да, Директор остается Директором. Даже если он приговорен к Уходу и подавлен своей виной. Его заинтересовало это предложение, и беспокоила только мысль: что он будет иметь за это?
— Сядешь в зал на последние ряды, — немедленно прореагировал Таможенник.
— Могу, — сказал, подумав, подсудимый. И опять увидел перед собой не женщину, по телу которой бежала кровь, а сурового Сопредседателя…
— Тогда я тоже могу, — сказала Сопредседатель, смотря в глаза подсудимого, а потом в зал. Ах, как был тонок и умен новый Таможенник…
— Я думаю, подсудимого нужно наказать дважды: первый раз за его вину, а второй раз за то, что он так быстро забыл свою вину и согласился на помилование, которого не заслуживает. Но у нас и самый справедливый суд из всех существовавших, и новый. Раз уж мы предложили — сначала он выполнит ремесленный Уход ей, а потом мы решим.
И Директор выполнил ремесленный Уход Сопредседателю: он взял за ноги это молодое и красивое тело и грохнул головой об пол сцены.
— Выполнил хорошо, — сказал Таможенник, — но мы потерпим с вынесением окончательного решения. — Он стиснул бедро Жены и, обернувшись в зал, подмигнул ему.
Услышав это, Директор перехватил Сопредседателя, взял ее на руки, правая рука под коленями, левая за спину, и понес в груду других тел и бережно опустил, так, чтобы ей удобно было лежать, и даже поправил ей голову.
VII
— Мы назначаем тебя выполнять пока обязанности Сопредседателя.
— Следующий подсудимый!
Это была девочка, только недавно переступившая порог зрелости. Жена узнала ее, это кандидат будущего года на имя Жены, ее будущая соперница, Таможенник стал сразу чрезвычайно любезен. Он менялся на глазах. Только что все видели остроумного, несколько развязного и энергичного человека, и вот уже перед залом был, можно сказать, воспитанный человек, если не видеть, как его руки, никоим образом не связанные ни с внимательным и добрым лицом, ни с ясно смотрящими глазами, щупают ляжки и грудь сидящей с ним Жены… Но какое это отношение имеет к делу, которым он занят?
Девочка была хороша. Настолько, что Жена не выполнила своих прямых новых обязанностей, дабы жалостью не тронуть, может быть, чувствительные души номеров, — и полуразодранная ткань осталась на худеньком теле девочки.
А Директор, пока уцелевший в этом честном, новом и справедливом суде, уже начал допрос, несколько волнуясь за то, что не сможет так же профессионально вести следствие, как его предшественница. Но то ли в силу профессии частенько приходилось разбираться в винах своих подчиненных, прежде чем он передавал их в Комиссию, то ли в силу пережитого (очень часто пережитое делает нас мудрее и искреннее в жизни), то ли в силу неких других причин скрытые способности следователя, до сей поры не нужные, обозначались в нем. Мало ли их, людей, которые на склоне лет начинали быть юношами, предаваться излишне любви или, наоборот, заниматься политикой, исключительно в силу того, что накопившийся и неиспользованный опыт желал выйти наружу и показать себя окружающим.
Так вот, после буквально семиминутного допроса выяснилось, что практически обвинить ее не в чем, нигде она не работала, ничему она не способствовала, нигде она не состояла, ни в чем она, по сути, не виновата. Конечно, иной на месте Таможенника мог заподозрить Директора в тенденциозности и в желании поспособствовать своим, но Таможенник был достаточно умен, чтобы догадаться, что при всем старании трудно что-либо извлечь из этой испуганной свежей, наивной и милой — в эту минуту он взглянул на Жену — девочки. И та, Жена, понравилась ему именно в эту минуту даже меньше… Но, с другой стороны, Таможенник был достаточно умен, чтобы понимать, что, даже невинная, она принадлежала к именам. Следовательно… Ведь правосудие превыше всего, думал Таможенник, и оттого, как именно пойдет дело, будет зависеть его продолжение. А потом, здесь — это здесь, но еще есть завтрашний день, и завтра придется отчитываться перед Новым Лицом…
Неизвестно, о чем бы еще долго думал Таможенник, непроизвольно все сильнее сжимая бедро Жены, и таковы по усилию были его мысли, что Жена не выдержала. Но, как опытная и воспитанная женщина, конечно, не дала ему по морде, не оскорбила, не заспорила, не пожаловалась на его поведение сидящим вокруг (а у тех относительно Таможенника был такой же примерно длинный ряд мыслей, как и у Таможенника по поводу того, что ему делать). Нет. Жена спокойно встала, вышла на арену, чуть прихрамывая (все-таки у Таможенника были пальчики дай бог), подошла к Директору, взяла его за нос, отчего, конечно, все в зале засмеялись, этак сочувственно и доброжелательно, отвела Директора в сторону и села