Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

А где он?!

Катарина, склонив голову на бок, с интересом посмотрела на гадалку. Похлопала глазами, как бы удивленно моргая.

– Может быть, сударыня, вам нужен лекарь? – спросила она беспомощно озиравшуюся женщину. – Если вам плохо, я оплачу его услуги.

– Нет-нет, уверяю вас, любезный мессер, мне ничего не нужно! То есть, мне нужно – если ваша милость, конечно, не возражаете – чтобы мы с вами поменялись… местами!..

Катарина, пожав плечами, встала и пересела.

Опустившись на свой табурет, гадалка испустила вздох облегчения, и любовно погладив поверхность старой зелёной бархатной скатерти ладонями. Залезла рукой в стол, и снова вытащила шар. Катарина изобразила лёгкое удивление, приподняв бровь.

– Итак, благородный мессер, – уже почти спокойно и даже несколько радостно, женщина взглянула в глаза Катарине, – вы желаете, чтобы я рассказала вам о прошлом?

– Конечно, хорошо бы… – замялась Катарина, – Мне было интересно слушать вас – вы явно необычная женщина. Но… Лучше я приду сюда завтра. Вы отдохнёте, подкрепите свои истощённые силы какой-нибудь едой. И мы сможем спокойно продолжить нашу, скажу честно – так меня заинтриговавшую! – беседу без досадных… перерывов.

Есть несколько вопросов, которые мне необходимо уточнить – ну вот, хотя бы, насчёт яда… И противоядия. Да и об остальном… Словом, закончим завтра.

Казалось, гадалка была обрадована столь любезным предложением. Из вежливости, она, впрочем, ещё немного поупиралась – дескать, как же благородному мессеру придётся ещё раз пробираться в такую даль, и прочее… Но довольно быстро позволила себя уговорить, не переставая извиняться за свой обморок.

Катарина давно сменила слегка брюзгливый тон на более благожелательный – это было нетрудно, так как она уже полностью овладела собой, и держалась раскованно, демонстрируя снисходительное добродушие, и находя происшедшее, скорее, забавным.

Затем, когда она уже собиралась встать, чтобы удалиться, и попрощалась, гадалка всё же не удержалась, чтобы не попытаться выяснить беспокоившие её моменты случившегося:

– Не сочтите за дерзость, ваша милость… Извините, я… позвольте вас спросить! – Катарина милостиво кивнула, снова чуть вскинув бровь, – Спасибо! Я хотела спросить вас – я перед тем, как… э-э… в обморок упасть… Никаких глупостей вам не наболтала?

– Да нет… – вроде как бы помявшись, чтобы припомнить подробней, Катарина смело поглядела в глаза, снова ставшие мутноватыми и тусклыми, – Вы закончили с картами, убрали их…

Я обдумывал то, что вы изволили предсказать… Потом вы попросили мою правую руку, я снял перчатку. Вы взяли эту руку, посмотрели на ладонь, и мне в глаза… Я ещё подумал – ну и глаза у вас – чёрные, огромные… Они словно открылись ещё больше – и вдруг вы грохнулись прямо на пол. Я даже не успел вас удержать… Пришлось распустить вам слишком тугой корсаж… Уж не обессудьте – должен же был я привести вас в себя! Но всё равно – пришлось воспользоваться водой. И вот – вы очнулись.

– Вы уж простите, ради Создателя, сударь! Такое со мной точно в первый раз. Ручаюсь, завтра такого не случиться! Не сердитесь на меня – я что-то плохо себя чувствую в последнее время – годы уж не те…

– Ничего. Надеюсь услышать не менее интересное, чем сегодня, продолжение. Всегда, знаете, любопытно узнать что-нибудь новенькое о себе, любимом! – заржав, как глупая лошадь, (хочется верить, что это получилось натурально), Катарина вынула из кармана серебряную монету, и аккуратно положила её на стол, – Но, надеюсь, вы понимаете – историю обо мне должен знать только я. Я – и никто другой. – теперь в её холодных пронзительных глазах не было и искры наигранного веселья.

– Разумеется, мессер! Конфиденциальность гарантирована! Будь это не так – меня бы уж давно на этом свете… Тайны своих клиентов я храню так же надёжно, как могила – то есть: тьфу-тьфу! – женщина сплюнула через плечо, и истово перекрестилась, – Я хочу сказать – надёжно. А клиентов у меня было… Да, много… И кого только мне… Словом – не волнуйтесь, ваша милость, я не болтлива – себе выйдет дороже.

– Прекрасно, – несколько покровительственно позволила себе высказаться Катарина, – Надеюсь, что рассказанное вами завтра будет не менее оригинально и занимательно, чем то, что я услышал сегодня. И пройдёт… без неожиданностей. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, благородный мессер! Благослови Господь ваше доброе сердце – да, теперь мы сможем купить немного еды… Вы уж простите слабую женщину за эту… – она запнулась, Катарина увидела в краях глаз заблестели подступившие слезы.

Затем словно прорвало невидимые внутренние шлюзы гордости и достоинства:

– Ах, ваша милость, если б вы знали, как трудно одинокой гадалке, которая больше ничего не умеет в этом жестоком мире, в наши нелёгкие времена хоть как-то прокормиться!..

И нигде-то нам нет приюта! – неподдельное отчаяние и безысходность вдруг прорвались в задрожавшем красивом голосе. Казалось, его обладательница доведена тяготами своего образа жизни и каким-то внешним давлением до последней черты! Ну… во всяком случае, она к ней очень близка. Не иначе, как предсказала что-то не то кому-то очень злобному и могущественному… И заступиться за неё некому. Да и возраст…

Наигранное иронично-снисходительное отношение Катарины к женщине как-то сразу исчезло. Осыпалось, словно грязная и пошлая шелуха.

Кристально чётко стало понятно, словно она видела это внутренним зрением, что перед ней ещё одна жертва чьих-то интриг, злобы и зависти. Покинутая друзьями и родными – а были ли они? – затравленная и гонимая женщина, которой незнакомо ни одно ремесло, или ещё какой-нибудь не слишком опасный или криминальный способ добывания денег, которая, тем не менее, не стала шлюхой, или побирушкой. Сохранила гордость. Не сдалась…

Н-да, трудно, наверное, женщине одной прокормиться в этот дикий век…

Впрочем, как и в любой другой. Уж про тяготы и проблемы одиночества Катарине было известно не понаслышке. Пауза затянулась дольше, чем она бы хотела.

И гадалка, почувствовав в ней эту перемену – нет, она точно экстрасенс! – вновь подняла свои теперь печальные и блестящие от медленно сочащихся слёз глаза.

Но теперь они блестели уже только от них – слёз бессилия! И осознания этого бессилия…

Слёзы не сдавшейся, но всё же проигравшей женщины. Ситуация тяготила Катарину тем, что чем-то слишком напоминала ей… Ладно.

Смотреть дольше на несчастную было выше её сил. Катарина тихо произнесла:

– Я… Понимаю. Да, я понимаю. Женщине… вы правы – очень тяжело одной.

Она не могла больше выносить этот пронзительный молчаливый крик о помощи. Тяжело шагнула к столу, и севшим голосом добавила: