Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов

батавы вышли из своего обычного спокойствия; чувство подчинения и зависимости от Рима не могло не угнетать этот народ; былая слава Рима приманила их к себе, на римской службе они многому научились, но в настоящий момент у них пропадало уважение к Риму, где твердая власть шаталась. Нужен был внешний толчок, чтобы в батавском народе назрело волнение. И такие события совершились!

С негодованием главный вождь батавской конницы повествовал своей послушной дружине о вестях, полученных с родины: римляне (это уже по распоряжению Виттелия) произвели в их стране набор новых рекрутов, но при этом римские чиновники оказались страшно корыстолюбивы: они забирали стариков и слабосильных, с тем чтобы требовать за них большие деньги. Батавы возмутились. «Благородный вождь Цивилис поведет нас против Рима! – воскликнул старшина батавской конницы. – Слушайте историю этого замечательного человека!»

Вот что узнали батавы про нового героя своей страны. Цивилис был царского происхождения; он отличался смелым, предприимчивым характером и долгое время служил в римском войске; по ложному доносу Клавдий Цивилис вместе с братом Юлием Павлом были обвинены в возмущении народа против Рима, и еще при Нероне Юлий был казнен, а Клавдий заключен в тюрьму. Клавдий Цивилис бежал; теперь его душа горит мщением Риму; в переписку с ним вступил восточный наместник Веспасиан, просил его помощи против Виттелия, и Цивилис отчасти согласился, но больше всего он сейчас думает о том, как бы к возмущенным батавам присоединить различные племена вольных германцев и общими дружными силами двинуться на ближайшие римские легионы.

Рассказ вождя, его призыв подействовал зажигающим образом на батавскую молодежь: воинственный пыл, жажда мщения, перспектива возможной богатой добычи воодушевили их; в ту же ночь они решили покинуть лагерь и соединиться с войсками Цивилиса.

II

Густой чащей на многие десятки верст тянулся темный таинственный лес; отдавшись на волю божественной силы, едут путники по его зарослям, по временам задерживаясь на пути, чтобы спустить стрелу по испуганной дичи или под развесистым дубом принести жертву могучему Донару.

Давно уже едет батавская дружина со своим вождем по лесным дебрям; их ловкие низкорослые лошади уверенно ступают в незнакомой стране; батавы едут в виде посольства в страну тенктеров, лежащую по Рейну, несколько повыше их родины; едут они с поручениями от их главного вождя Цивилиса. Вслед за темным лесом потянулись вязкие болота, где только надежда на верный инстинкт лошадей помогала путникам миновать трясины, в которых можно было затонуть. Наконец они въехали в небольшую рощицу, в которой чувствовалась близость человеческого жилья: на раскидистой липе среди широкой лужайки было понавешано множество приношений богу Водану в виде убитых птиц, звериных рогов и шкур; а трава лужайки была примята недавними следами человеческих ног.

У студеного ручейка батавы увидели купающихся мальчиков и, подъехав к ним, спросили, как пробраться к одному из главных вождей тенктерского племени; мальчики бросились показывать дорогу; они проехали мимо разбредшегося по поляне стада коров, свиней и коз; особенно много здесь было коней[37]; потом путники оставили позади себя небольшие хижинки, в которых жили на отдельных участках рабы, принадлежавшие тенктерскому вождю, к которому они ехали и за одним из изгибов леса, среди большого пустыря[38] и засеянных полей, они увидали усадьбу самого вождя; мальчики, из которых один оказался сыном владельца усадьбы, а другой сыном их раба – побежали предупредить хозяев.

Несмотря на сравнительную зажиточность и знатность германца, к которому прибыло посольство, усадьба его производила впечатление заброшенного скудного уголка; это происходило, во-первых, оттого, что среди пустыря действительно это были единственные постройки, а во-вторых, здесь совершенно отсутствовало желание украсить свое жилье; наскоро сколоченный сруб избы легко было приподнять с земли и перевезти на новое место; сверху крышу дома покрывал навоз, наваленный сюда для тепла; кругом хижины на изгороди усадьбы торчали черепа убитых зверей, которые посвящались разным богам и служили хозяевам защитой от злых сил. Тянувшиеся кругом поля обрабатывались рабами, поставлявшими известное количество сбора хозяевам и несшими все труды по полевым работам, за что имели свои небольшие участки, где жили своими семьями.

Подъехавшие всадники заметили, что заколосившиеся всходы не сулили большого урожая[39], и один из дружинников, смеясь, сказал, что все равно хозяин скоро покинет эту усадьбу и посвятит себя богу войны.

На дворе у тенктерского вождя шла хлопотливая хозяйственная жизнь: старая бабушка сидела со своей пряжей под дубом, а около нее валялись на земле маленькие белоголовые ребята, играя с желудями, которые усердно тут же жевали и свиньи. С распущенными волосами, в суровой рубахе, с озабоченным лицом хозяйка дома вместе с дочерью-подростком скоблила соль с обгорелой головешки[40]. Только хозяина дома не было видно среди домочадцев; должно быть, он лениво лежал в хижине на звериной шкуре близ очага; он, как и все германцы, презирал домашний труд: к чему ему было зарабатывать потом то, что он мог добыть кровью!

Однако топот коней и раздававшиеся восклицания домашних вызвали и его наружу; накинув плащ, он подпоясал свою холщовую рубаху поясом с висящим на нем мечом, вышел за дверь хижины и с приветливым видом пошел навстречу гостям. Гость и всегда-то у германцев священная особа, а такие гости, как вооруженные батавы со своим вождем, особенно были приятны хозяину.

Хозяйка тотчас же стала хлопотать об угощении дорогих посетителей, которые, вероятно, привезли хорошие вести. Дикая радость осветила черты лица германки, когда она подумала о возможности войны; она чувствовала, как это будет приятно богам, и надежда на победу заставляла ее ликовать бурным весельем. Через час пирушка была в полном разгаре.

Хозяйка собрала все, что было у ней запасено лучшего и отборного; тонкостей кулинарного искусства германцы не понимали и не требовали от своих жен: лишь бы всего было вдоволь. На столе красовался золотистый мед, стояли большие глиняные кувшины с козьим молоком; приправой к ячменному хлебу служило свежее масло; жареные куры и ветчина на деревянных подставках дополняли эту еду; в серебряных кувшинах, в изогнутых рогах были поданы вино и напиток из ячменя[41]. Кроме того, мальчики принесли из леса свежих орехов, ягод и съедобных трав. Гости расположились кто на скамьях, кто – на звериных шкурах; разговор шел серьезный: батавский вождь предлагал тенктерам присоединиться к Цивилису, рисовал перед хозяином выгоды похода, возможность большой добычи, восхвалял характер Цивилиса. Тенктерский вождь воодушевился: его свирепые голубые глаза горели огнем воинственного задора; сонная вялость пропала; могучее тело просило привычной и любимой военной утехи. Он стал соображать вслух, кто из соседних тенктеров-вождей отличается большой отвагой и у