Карусель сансары - Юрий Мори

– То есть я – тупой?

– Отнюдь нет. Просто вы живёте другой жизнью. Но я вам завидую: у вас есть цель, как бы они ни была примитивна, вот этот ваш билет в будущее, а у меня… Впрочем, если бы я нашёл Дору…

Он не договорил. Дверь с грохотом отворилась. Сперва лязгнул засов снаружи, потом уже скрипнул замок. Двое полиционеров, зашедших внутрь, Мякишу были незнакомы. Зато поэт без дополнительных команд поднялся, обулся в старомодные двухцветные – чёрные с белым – туфли на пуговицах, которые выудил из-под кровати, и последовал за охраной.

– До встречи, Антон Сергеевич! – вежливо попрощался поэт и вышел.

Дверь не заперли. Вместо этого сперва заглянул один плечистый паренёк в штатском, осмотрелся и встал у окна, затем зашёл второй – этого Мякиш узнал, хоть и не сразу. Он вчера вечером и вёл его «логан». Люди господина Ерцля?!

Так и оказалось. Следующим вошёл сам инвестор, дыша ароматами употреблённого виски и сверкая сединой. Кривовато улыбнулся и сел прямо на постель Мякиша, словно навестил смертельно больного незадолго до ухода навсегда.

– Что, парень, попал? Бывает…

В отличие от особняка, где Бенарес Никодимович красовался в халате, из-под которого торчала полосатая пижама, сейчас он был одет вполне официально. Из-за грузного тела, одетого в стильный полосатый костюм, он казался огромным арбузом из старинного чёрно-белого кино. Самому арестанту стало даже немного неудобно за мятый костюм и полное отсутствие галстука, изъятого бдительным Дрожкиным вместе с содержимым карманов.

Хотя… Не он же в этом виноват. Плевать.

– У меня есть алиби.

– Конечно, есть. Больше тебе скажу, я, панимаэш-ш-ш, вообще не верю в твою виновность. С Эллой – нервный срыв, а Марию твою убивать и вовсе незачем было. Но это я. Подтверждённый генерал Судаков, например, настроен очень серьёзно. А капитан и прочая мелкая сошка подчиняются именно ему.

Похоже, господин Ерцль был вполне в теме всех событий, произошедших с Мякишем.

– Подтверждённый генерал Судаков? Странное звание.

– Ну да. Подтверждённый или двухполосный генерал, можно и так, и эдак. Начальник уголовной полиции Руздаля. Мы хорошо знакомы. Но это не так важно, не буду терять время. У меня к тебе есть дельное предложение. Ты мне отдаёшь свой билет, а я тебе – «Дыхание Бога». Ну и на свободу тебя отпустят моментально, это как бонус.

Господин Ерцль улыбнулся, но это было похоже на оскал крупного хищника перед атакой. Массивные щёки наплыли на глаза, подбородок торчал вперёд валиком.

– И что я отдам тёте Марте?

– Да какой тёте, ты дурак, что ли, парень?! Её вообще нет. Никуда ты не поедешь и не доедешь. Ты будешь вечно жить здесь. И хорошо жить, с артефактом можно столько всего интересного… Впрочем, решать тебе, конечно. Никто, панимаэш-ш-ш, заставить-то не может. Сам. Всё сам.

Бенарес Никодимович сел прямее. Улыбка хищника сдулась, исчезла, в узких глазах были ожидание и… ненависть. Мякиш понял, что этот человек очень его не любит за что-то. Странно… Второй раз видятся, а вот так.

– Я подумаю, – решив оставить себе лазейку, ответил он.

– Во-во, подумай! Если что, телефон знаешь. Вечерком можешь подъехать, вдруг тебя всё же отпустят. Поговорим ещё, обсудим. Пока точно не согласен?

– Пока – точно.

– Ну и хрен с тобой! Думай. Мыслитель, понимаэш-ш-ш. Бить начнут – сам передумаешь.

Господин Ерцль резко встал и вышел. Походка у него была немного странная, механическая, словно ноги не гнулись в суставах. Охранники шустро потянулись следом, хлопнула дверь, потом скрежетнул засов и на пару оборотов закрылся замок.

Следующие полчаса Мякиш откровенно маялся бездельем, раздумывая обо всём и ни о чём. Подошёл к окну, раздвинул шторы: конечно, декорация – стёкла были непрозрачны, замазаны краской, и он крепко подозревал, что за ними обыкновенная кирпичная кладка, а не вид вдаль. Снова рассмотрел трубу. Жутковато. Затем добрёл до раскрытого секретера и поворошил исписанные бумаги. Стихи, стихи, стихи… Явно брошенные на паре четверостиший черновики и дописанные до конца, эти с незатейливой подписью внизу. Ровные вроде бы строчки, но почерк выдавал человека не очень образованного. Впрочем, на кой чёрт поэту образование? Он может быть и вовсе неграмотным, на талант это не влияет.

Читать сами стихи Антон не стал. Не любитель.

Капитан и его бессменный помощник появились позже, когда он уже устал осматривать камеру и прилёг на кровать, с тоской вспоминая мёртвую Машу. Как ни гнал он от себя это видение, оно возвращалось. И… Что он скажет Виолетте, дочери, как они станут жить дальше?

При этом Мякиш почему-то понимал, что реальность вокруг весьма условна. Она есть, несомненно, в ней живут и умирают люди, болеют, выздоравливают, слушают радио и разбивают ненадёжные китайские машины об автобусы, бегут и падают, но…

Всё равно всё очень зыбко.

Один билет на аттракционы – основательный и доподлинный. Или стоило его отдать?

И куда потом? И как?

– Лежишь? Ну-ну, – усмехнулся капитан. Прошёл к секретеру, развернул стоящий рядом с ним стул с вычурной спинкой и уселся, глядя на Антона. – Думал, допросить, а потом перевести тебя, дружок, в камеру с невесёлым народцем, чтобы ты стал разговорчивее.

Камаев шмыгнул носом. Арестант вдруг понял, что и этот персонаж – тоже лишь отыгрывает свою роль в дурно написанной пьесе. Хороший полицейский, плохой полицейский… Какая всё это чушь! Маски для нетребовательной публики. Внутри капитана чувствовалась неуверенность в том, что он говорит и делает.

– А потом Дрожкин поднял записи в системе дорожной полиции, – продолжил он. – Посмотрели, время отметили, связались с лейтенант-инспектором Франкони. Мужик он надёжный, врать не будет. Двухполосный генерал его матом крыл, но тот не отступается: видел. Тебя – видел. Так что свезло тебе, парень.

– Типа алиби?

– Типа того. – Камаев покачался на стуле, заставляя его скрипеть. – Но вокруг тебя второй день очень уж много непонятного. Следить будем, сразу скажу.

Он растопырил указательный и средний пальцы, почти ткнул себя в глаза, потом перевёл эту «козу» на Мякиша:

– Вот так следить, ясно?

Да куда уж яснее.

– Скажите, капитан, а почему вы зовёте меня парнем? Я же старше вас лет на десять.

– Это всё условности. И часть обработки клиента, так в учебнике написано, – ничуть не смутился тот. – Нужно морально раздавить преступника, чтоб ему тошно стало.

– А если он невиноват?

– Все в чём-то да виноваты, парень. Запомни это.

Дрожкин высыпал прямо на постель изъятые у Антона вещи.

– Давай, короче, галстук на шею, шмотки по карманам. И дуй отсюда. Пока свободен, а там поглядим по обстановке.