Чародей фараона - Владимир Лещенко

Волчок дернулся, как будто через него пропустили разряд тока вольт этак в тысячу, и, пожелав Дане спокойной ночи, заступил на ночную вахту. Больше они к этой теме не возвращались. Археолог понял, что сведений под грифом «совершенно секретно» у египетских небожителей еще великое множество.

На четвертый день, под вечер, появились долгожданные гости.

Жара как раз начала спадать, уступив место расслабляющей прохладе. Упуат вдохновенно рассказывал историю обреченного царевича, дошедшую до далеких потомков без концовки, что не позволяло узнать, удалось герою сказки избежать трагического конца, предсказанного при рождении, или нет. Над реконструкцией древнего текста билось не одно поколение египтологов, и Данька решил воспользоваться случаем, чтобы решить эту интересную научную проблему. Вдруг пригодится в будущем для кандидатской или даже докторской диссертации?

– Крокодил сказал юноше: «Я твоя судьба, преследующая тебя. Уже целых два месяца я сражаюсь с этим силачом. Так вот, я отпущу тебя, если…» – Вдруг волчок насторожился. – Что это там?

Парень посмотрел в ту сторону, куда был направлен острый нос Путеводителя. На горизонте клубилось небольшое песчаное облако. По мере приближения к плато Расетау оно росло и росло, пока не увеличилось до размеров гигантского слона. Затем послышались и звуки, среди которых можно было различить назойливый громкий гул и металлический лязг.

Вот, докатившись до подножия Сфинкса, облако остановилось. Пыль опала…

– Ни фига себе! – только и смог выдавить потрясенный Даня.

То был самый настоящий танк. Или нечто в этом роде.

Парень впервые за время своих похождений в Древнем Египте сталкивался с инопланетными механизмами. Как неоднократно втолковывал ему Упуат, открытое использование искусственных приспособлений вблизи мест скопления коренных жителей Земли было строжайше запрещено «Правилами колонизации планет с примитивными формами цивилизаций». Магия там или чудовища типа хурсарков, на худой конец какие‑нибудь летающие колесницы – это еще было терпимо. Но вот бронемашины…

– За одно это можно угодить под космический трибунал! – с неприкрытым злорадством хихикал волчок, связываясь с начальством.

– Может, на этом тогда и закончим? – осторожно поинтересовался Данила. – Зачем дело до крайностей доводить? А вдруг у нас не получится их нейтрализовать, что тогда?

– У нас четкие инструкции, – отрезал нетеру. – Наблюдать и сообщить, когда они начнут действовать!

Данька пожал плечами. Странная логика. Впрочем, во время войны миров и не такое бывает. Ему доводилось смотреть старые киноленты рубежа XX и XXІ веков о звездных войнах. Их показывали студентам ИНКА в виде наглядных пособий по истории представлений об освоении космоса. В Данилины времена подобных лент уже не снимали. Они не пользовались успехом у зрителя. И понятно отчего. Смотреть в течение нескольких часов всякую чушь о полчищах клонов, в куски крошащих бластерами легионы роботов, – скука смертная.

В машине акху открылся верхний люк, и на песок выпрыгнули четверо высоченных человекообразных молодцов, одетых в нечто напоминающее комбинезоны.

Быстро темнело, и видимость становилась все хуже.

– У тебя часом нет прибора ночного видения? – обратился Даня к напарнику.

– Это еще зачем? – изумился Открыватель Путей, а затем, спохватившись, добавил: – Ах да, конечно. Все‑таки какие же вы, люди, неприспособленные к жизни создания. Подожди немного. Сейчас они должны зажечь иллюминацию.

И точно. Как по команде загорелось несколько больших осветительных шаров. Юноша насчитал их ровно восемь. И образовывали они… восьмиконечную звезду с кривыми лучами неровной длины. Как и тогда, у храма Тота, во время атаки, предпринятой чародеями.

– Помешались они все тут на магических фигурах, – сплюнул Горовой.

Картинка, правду сказать, выглядела жутковато. Непроглядная тьма, опустившаяся на пустыню. И посреди нее островок неровного бледно‑желтого света, из которого ощерилась гигантская морда диковинного существа.

И без того малосимпатичные черты лица Хорема‑хета – Хора на горизонте; Сешепанхатума – Живого воплощения Атума; Абуль‑Гола – Отца Ужаса в этой подсветке стали еще резче и словно потеряли всякое сходство с человеческими.

Акху готовились к непонятному ритуалу. Между лапами Сфинкса они установили что‑то наподобие чаши из легкого серебристого металла. В нее были брошены и подожжены какие‑то ароматические вещества с таким неприятным резким запахом, что он разнесся на несколько сот метров вокруг. Случайно сделав резкий вдох, Даниил закашлялся и пожалел, что в их экипировке нет противогаза или хотя бы респиратора. Волчок же дышал как ни в чем не бывало. Ему вроде бы даже нравился этот смрад.

Потом в чашу полилась жидкость темно‑красного цвета. Дух изменился, став тошнотворно приторным.

Когда молодой человек понял, что именно ему напомнил этот запах, его вырвало. А ушастый нетеру, хищно раздувая ноздри, казалось, наслаждался ароматом свежей крови.

Четверка в «комбинезонах», выстроившись полумесяцем у своего жертвенника, затянула песнопение. Вернее, это сам Данькатак назвал то, что в нормальном человеческом языке вряд ли удостоилось бы наименования песни. Больше всего эти звуки походили на пиликанье кузнечиков и кваканье лягушек. Затем они переросли в ритмичное гудение вперемежку с писком и щелчками. Точь‑в‑точь такое, какое уже один раз довелось слышать Даниилу из уст соплеменника заговорщиков, назвавшегося Стоящим У Тропы.

И, как и тогда, на Даниила накатила волна чего‑то неимоверно жуткого, отвратительного, чудовищного и непередаваемо чуждого. Зажав руками уши, он повалился носом в песок. Хотелось зарыться поглубже. Лишь бы спрятаться, лишь бы не слышать всей этой какофонии.

Вполне ощутимый укус за ногу привел парня в себя.

– Ты что, спятил?! – накинулся он на волчка. Путеводитель внимательно посмотрел в Данькины глаза и удовлетворенно кивнул.

– Еще немного, и ты свихнулся бы от Зова.

– Какого Зова? – потирая ноющую щиколотку, спросил археолог.

– Вот этого самого, – махнул лапой в сторону Сфинкса Упуат, и тут же шерсть у него на загривке вздыбилась. – Ты смотри, кажись, начинается.

Данила глянул и обмер.

Лицо Сфинкса стало медленно… меняться. С него как будто спадала маска. Человеческие черты оплывали, словно воск, и сквозь них начали явственно проступать другие.

– Великий Дуат! – взвизгнул Открыватель Путей. – Почему же они медлят! Я ведь послал сигнал еще полчаса назад.

Гигантский лик Отца Ужаса все больше напоминал… змеиную морду. Исчезли пухлые губы, широко раскрытые глаза сузились до щелей, а от горбатого носа остались две ноздри. Из них вырвался тяжелый то ли вздох, то ли всхлип. За ним последовал еще один такой же звук.

В ответ из пасти Упуата полился поток брани раза в два похлеще того, который волчок вылил на голову Даньке после его сомнительных экзерсисов в магии.

Рот того, что еще недавно было Сфинксом, стал медленно открываться…

И тогда что‑то взорвалось в небе прямо над оживающим колоссом. Небо озарилось мириадами ярких огней, напомнивших Даньке праздничный салют. Сноп огня опалил морду Сфинкса, стирая с нее все. Абсолютно все. Пока не остался один овал без малейшего намека на какую‑либо индивидуальность.

А в воздухе загремел знакомый голос:

– Зачем вы все это затеяли, неразумные малыши?! Кто подбил вас на подобное?! Если вы помедлите с ответом – кто надоумил вас проказничать, то я сделаю так, что вы обратитесь в пепел, превратитесь в нечто невидимое!!

– Деду‑ушка! – Слезы радости и облегчения хлынули из глаз Данилы. – Дедуля, миленький!

– Это конец, – устало прошептал Упуат.

– Да, – согласился с ним кто‑то, незаметно подкравшийся к ним со спины, и этот голос также был знаком Горовому.

– Это и впрямь конец, – молвил Стоящий У Тропы. – Конец эре господства нетеру над этой землей.

Глава двадцатая

ПОСЛЕДНИЕ ВРАТА

На острове Великой Зелени по‑прежнему все было спокойно.

Все те же утесы с ниспадающими нитями водопадов; зелень леска, украшенного большими папоротниками и орхидеями; высокие пальмы, увешанные кокосами; уходящее вдаль безмятежное сине‑зеленое море с мелкими барашками волн. И так же голубело над головой тропическое небо с вальяжно ползущими по нему невесомыми жемчужно‑белыми облачками.

Персональный рай для одного существа. Сотворенный этим самым существом для себя любимого.

Сидя за огромным столом и как ни в чем не бывало уплетая за обе щеки наколдованный хлебосольным хозяином на скору лапу праздничный обед, Данька чувствовал себя как рыба в воде. Чего нельзя было сказать о присутствовавших здесь же Упуате и Стоящем У Тропы.

Порастерявший весь свой апломб волчок тихонько грустил над вместительной, литого золота чашей с вином, время от времени что‑то поскуливая в нос. Акху же сидел, замерев, точно древнеегипетская статуя, и пока так и не прикоснулся ни к чему съестному.