Падение кумиров - Фридрих Вильгельм Ницше

удивления заслуживает здесь твое себялюбие! Твое слепое, мелкое и непритязательное себялюбие! Ведь что такое себялюбие – способность считать свое суждение законом для всех и вся – а взять твое слепое, мелкое, непритязательное себялюбие – оно сразу же выдает, что ты еще не открыл самого себя, не создал себе своего собственного идеала, который стал бы твоей единоличной собственностью – такой уж никогда не сможет превратиться в идеал для других, – не говоря уже о всех и вся! Всякий, кто рассуждает: «так в этом случае следует поступать каждому», тот не намного продвинулся в своем самопознании, иначе бы он знал, что нет и не может быть двух одинаковых поступков, – что каждый совершенный поступок был совершен единственным и неповторимым образом, и то же относится и ко всем будущим поступкам; он понимал бы, что все руководства к действиям касаются лишь грубой внешней стороны (и даже проникновеннейшие и тончайшие советы всех существовавших доныне моралей в этом смысле не являются исключением), – что все эти советы в конечном счете могут создать лишь видимость единообращения, но именно лишь видимость, – что всякий поступок, когда бы ты ни пытался оценить его – сейчас или потом, всегда был и остается чем-то непроницаемым и непостижимым; что наши представления о том, что хорошо, что «благородно», что «исполнено величия», никогда не могут найти подтверждения в наших поступках, ибо нет таких поступков, которые можно было бы постичь, – что, несомненно, наши представления, оценки, заповеди являются мощнейшим рычагом в механике наших поступков, хотя едва ли представляется возможным выявить тот механический закон, которому подчиняется каждый отдельный случай. И потому давайте ограничимся тем, что постараемся придать нашим суждениям и оценкам большую чистоту и ясность, а также займемся созданием своих собственных новых заповедей – только не будем больше ломать себе голову над «моральной ценностью» поступков! Да, любезные друзья! Приспело время, когда мы с отвращением должны взирать на все эти досужие моральные разговоры, когда одна часть людей поучает другую! Вершить моральный суд – это должно претить нашему вкусу! Пусть этой болтовней и этим дурным вкусом наслаждаются те, кому больше нечего делать, кроме как мало-помалу протаскивать в день сегодняшний дела давно минувших дней, хотя они сами никогда не живут настоящим, – таких много, таких – большинство! Мы не хотим быть тем, что мы есть, – новыми, неповторимыми, несравненными, – сами себе законодатели, сами себе создатели! А для этого мы должны быть лучшими исследователями и открывателями всего того, что есть закономерного и безусловного в мире: мы должны быть физиками для того, чтобы суметь стать творцами в нашем смысле слова, – ибо до сих пор все оценки и все идеалы опирались на незнание физики или строились в полном противоречии с ней. И потому – да здравствует физика! А еще больше то, что нас принуждает обратиться к ней, – наша честность!

336

Сущность природы. Отчего природа так поскупилась и не дала человеку возможности светиться: одному – ярко, другому – тускло, в зависимости от полноты внутреннего света? Отчего великим людям не дано явить себя миру во всей красоте восхода и заката, подобно солнцу? Насколько более понятной стала бы жизнь людей!

337

Будущая «человечность». Когда я смотрю на нынешнее время глазами человека какой-нибудь далекой эпохи, я не могу обнаружить в современном человеке ничего достойного особого внимания, кроме его своеобразной добродетели и болезни, именуемой «историческое чувство». Это зачатки чего-то нового и неведомого в истории: если бы отпустить этому росточку несколько столетий или даже больше, то в конце концов он мог бы разрастись и вышло бы чудесное растение с таким же чудесным запахом, благодаря чему жизнь на нашей дряхленькой земле стала бы гораздо более приятной, чем прежде. Мы, люди нынешнего века, постепенно начинаем создавать цепочку будущего мощнейшего чувства, мы постепенно присоединяем одно звено к другому – едва ли ведая при этом, что творим. Иногда мы даже склонны думать, что речь идет не о создании нового чувства, а об истощении всех старых чувств, – историческое чувство представляется еще чем-то таким бедным, холодным, так что многие, чувствуя на себе его холодное дыхание, становятся еще беднее, чем были, и холод проникает в них еще глубже. Другие в этом чувстве видят предвестье надвигающейся старости, и тогда наша планета кажется им грустной больной, которая, дабы найти в этом забвенье, воскрешает в памяти дни ушедшей юности. И в этом есть своя правда: это один из оттенков нового чувства – кто может прочувствовать историю всего человечества как свою собственную историю, тот ощущает в невиданных масштабах всю человеческую тоску – тоску больного, который мечтает о здоровье, тоску седого старца, который мечтает о пролетевшей юности, тоску влюбленного, которого разлучили с его возлюбленной, тоску мученика, который разуверился в своем идеале, тоску героя после битвы, которая не принесла больших успехов, но нанесла большие потери – сам он ранен и друг погиб; но нести в себе весь этот груз чужой тоски, найти в себе силы, чтобы нести ее и еще к тому же оставаться героем, который на заре следующего дня, возвещающего новую битву, приветствует восходящее солнце и свое счастье как человек, которому открыты грядущее и глубина веков, как благородный наследник, впитавший все благородство духа былых времен, наследник, взявший на себя большие обязательства, как самый знатный из всей древней знати, но в то же время как первенец новой знати, которая не знает себе равных и о которой в прежние времена никто и не мечтал; и все это принять к себе в душу – древнейшее, новейшее, потери, надежды, завоевания, победы человечества; и все это носить в Одной душе, и слить в одном Едином чувстве, – это должно даровать такое счастье, какого еще не знал ни один человек, – божественное счастье, пронизанное властью и любовью, исполненное слез и смеха, счастье, которое, как предзакатное солнце, не устает одаривать своими неисчерпаемыми сокровищами, ссыпая в море несметные богатства, и так же, как оно, только тогда чувствует себя богаче всех, когда беднейший рыбак будет грести золотым веслом! И будет имя тому божественному чувству – человечность!

338

Воля к страданию и состраданию. Выгодно ли вам самим считать главным достоинством способность к состраданию? И выгодно ли страждущим ваше сострадание? Но давайте пока оставим на некоторое время без внимания первый вопрос. То, что причиняет нам самые глубокие страдания, то, что особенно задевает нас за живое, – это, как правило, недоступно пониманию других: в этом смысле мы остаемся тайной и для наших ближних, даже если мы питаемся из