Летняя королева - Чедвик Элизабет

Гизела слабо вздохнула и прильнула к нему, вся дрожа.

– Я молилась, чтобы ты не бросил меня на съедение волкам.

– Я не позволю им заполучить тебя, – прорычал Роберт. – Я скорее присягну на верность собаке, чем Мануилу Комнину. Пусть мой брат делает, что считает нужным, но моей клятвы у них не будет, и тебя они не получат.

Алиенора бросила на него острый взгляд.

– Людовик все еще намерен присягнуть на верность?

Роберт пожал плечами, глядя, как генуэзский корабль входит в Золотой Рог.

– Он должен так поступить, если хочет получить провизию и проводников, которых обещали греки, но если это будет похоже на все остальные их обещания, я сомневаюсь, что мы многое выиграем. Я уже сказал ему, что отказываюсь, а что касается брака между Гизелой и племянником императора – пусть Людовик соглашается, если хочет, но он не может отдать то, чем не владеет.

Алиенора подняла брови.

– Ты похитишь Гизелу?

Роберт пожал плечами.

– Скорее возьму ее под свое крыло.

– Делай, как считаешь нужным, – сказала Алиенора с энергичным кивком. – Я тобой восхищаюсь, хотя ты рискуешь навлечь на себя гнев брата.

– Я его не боюсь, – сказал Роберт со стальным блеском в глазах.

Роберт высадил своих подопечных в лагере французов на дальнем берегу рукава и стал сразу готовиться к поездке в лагерь разведчиков в Никомедии, до которого оставалось два дня пути.

– Мадам, я спешу, иначе бы предложил взять с собой и вас, – сказал он, садясь в седло.

Алиенора улыбнулась и покачала головой.

– Я выдержу свой бой. С Богом, и да благословит тебя Господь.

Она смотрела, как он пришпорил коня и уехал вместе с Гизелой. Уже не в первый раз она пожалела, что Людовик родился раньше Роберта. Ей было бы легче нести свое бремя и, возможно, даже удалось бы обрести толику счастья, будь королем Франции Роберт.

Вскоре после полудня Людовик прибыл в жилище, где разместились Алиенора и ее дамы. От усталости у него под глазами залегли темные тени, а между носом и ртом появились глубокие морщины. Он окинул взглядом комнату, где женщины заправляли постели и приносили воду для умывания.

– Где Гизела? – спросил он.

– С Робертом, – ответила Алиенора. – Она отправилась с ним в Никомедию. Она не хочет выходить замуж за одного из родственников императора, и Роберт принял ее сторону.

– И ты позволила ему это сделать?

Алиенора пожала плечами.

– Какой бы договор ты ни планировал заключить с императором, он не будет сорван из-за потери невесты, не желающей выходить замуж.

Его лицо потемнело.

– Вы не представляете, как трудно поддерживать равновесие между всеми группами. Если я не соглашусь на просьбы императора, он прекратит поставки и оставит нас на мели. Если я соглашусь, мои собственные люди назовут меня слабаком и глупцом. Что же мне делать?

Больше всего ей хотелось сказать: «Будь мужчиной!», но она сдержалась.

– Я понимаю, как это трудно, но кто охраняет твои интересы? И кто будет прикрывать твою спину?

– Вот именно, – огрызнулся Людовик. – Доверяю ли я императору, который строит тайные планы, стоя передо мной, как собака, делающая свое дело, или моему драгоценному брату и моей жене, которые делают точно так же? Что я должен выбрать?

– Почему бы тебе не спросить Господа или твоего драгоценного евнуха и не посмотреть, дадут ли они тебе ответ?

Он ударил ее по лицу с такой силой, что она пошатнулась и отлетела к стене.

– Ты вся пропитана ядом! – крикнул он, его лицо исказилось от ярости. – Ты мерзкая гадюка, на тебе все грехи Евы! Меня тошнит от тебя!

Повернувшись на пятках, он выскочил из комнаты.

Алиенора поднесла руку к лицу. Она прикусила язык, и во рту была кровь. Она ненавидела его, как же она его ненавидела. Скорее бы добраться до Антиохии.

В тот вечер она устроила пышный праздник с музыкантами, развлечениями, угощениями и вином. Это был знак неповиновения как грекам, так и Людовику, который не появился. Алиенора не ожидала, что он так поступит, и, хотя ей хотелось плакать, она подняла голову и отправилась ослеплять всех, кто попадался ей на пути.

Жоффруа и Сальдебрейль, прибывшие с переговоров о походе в Никомедию, застали свою госпожу в танце, и ее лицо озарял смех. На ней было платье из темно-зеленого шелка, расшитое звездами, длинные рукава и юбка струились, когда она раскачивалась и кружилась.

– Что-то расстроило нашу госпожу, – язвительно сказал Сальдебрейль. – Завтра надо быть с ней поосторожнее.

Жоффруа ничего не сказал, потому что вид ее ошеломил его. Он всегда любил ее, сначала, когда она была ярким, подвижным ребенком и дочерью его сеньора, герцога Гильома. Тогда он был совсем молодым человеком, с женой и детьми, и часто видел Алиенору. Но потом Бургонди умерла, рожая их четвертого ребенка, Алиенора начала взрослеть, и, по мере того как горе ослабевало, он начал мечтать о будущем с ней. Герцог Гильом сам был вдовцом и подумывал о новом браке, чтобы родить сына. Если бы это случилось, Жоффруа, возможно, и смог бы жениться на Алиеноре. Судьба распорядилась иначе, когда Гильом безвременно умер. Жоффруа был достаточно прагматичен, чтобы принять случившееся, но все же достаточно романтичен, чтобы помнить о мечте. Алиенора повзрослела и изменилась, но она оставалась его Алиенорой, сияя всеми своими гранями, и желание его никогда не покидало.

Жоффруа последовал за Сальдебрейлем и присоединился к группе рыцарей, беседующих между собой, но по-прежнему напряженно следил за Алиенорой. Она поворачивалась то в одну, то в другую сторону, и он видел бледную кожу ее запястья и золотой шелк подкладки рукава, гибкость ее тела и грацию движений. А потом заметил синяк на ее щеке, и ему стало плохо. Только один человек имел право ударить ее, но он же должен был и ценить ее превыше всего на свете, что лишало такое право всякой силы. И тем не менее он был сеньором Жоффруа и многое мог тогда, когда не могли другие.

Он повернулся и вышел из зала. Присоединиться к веселью и танцам было не в его силах. Так приходила в себя Алиенора, ему это было не дано. Прислонившись к колонне, он закрыл глаза и глубоко вздохнул, ища успокоения, чтобы унять свой гнев, но ничего не получалось. Если бы Людовик был рядом, Жоффруа бы его задушил.

Он услышал счастливый смех Алиеноры и ее голос, сообщавший тому, кто был с ней, что она ненадолго отлучится. А потом ее шаги, мягкие, как тень, шорох ее платья и тонкий аромат ее духов.

– Алиенора… – Он вышел из-за колонны. Она удивленно вскрикнула и, бросив торопливый взгляд через плечо, поспешила к нему.

– Почему вы ушли? – спросила она низким голосом. – Я хотела поговорить с вами.

– Я ушел, потому что не мог больше притворяться. – Он потянул ее дальше в тень, где их никто не мог видеть. – Что он с вами сделал? – Он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.

– Это не имеет значения, – нетерпеливо сказала она. – Он в ярости оттого, что Роберт забрал Гизелу. Ему нужен был козел отпущения, и, как обычно, им оказалась я. Все это закончится, когда мы достигнем Антиохии.

– Вы все время так говорите. – Его голос звучал угрюмо.

– Потому что это правда. – Она погладила его по щеке, отвечая взаимностью. – Жоффруа…

Он притянул ее к себе.

– Это имеет значение. – Его лицо исказилось. – Огромное. Я не могу этого вынести.

– Но вы все стерпите, как и я, – потому что так надо. Пока что выбора нет.

Он в отчаянии охнул и поцеловал ее, крепко обхватив за талию. Она запустила руки в его волосы и раздвинула губы, и он оторвался от нее, потому что поцелуй был невыразимой смесью сладости и боли. Они так долго были осторожны, держались на расстоянии, вели себя как вассал и госпожа, но подземная река словно поднялась и, выйдя из берегов, захлестнула их и унесла туда, где существовало только это мгновение. Он прислонился к колонне, поднял ее и овладел ею со всей давно сдерживаемой любовью и разочарованием. Она обхватила его ногами и со всхлипом прижалась щекой к его шее. И в эти мгновения они прожили целую жизнь, зная, что другого такого случая, возможно, не представится никогда.