Голая обезьяна. Людской зверинец. Основной инстинкт - Моррис Десмонд

Хорошим примером может послужить, наверное, самое распространенное из преступлений – воровство. Человек высшего племенного строя постоянно находится в состоянии стресса и напряжения, вызванном искусственно навязанными ему социальными условиями. Большинство членов его суперплемени ему незнакомо, у него нет с ними никаких личных отношений и связей. Обыкновенный вор не станет красть у своих знакомых: он старается не нарушать старый биологический кодекс племени и выбирает жертву среди чужаков. Чтобы положить конец его деятельности, необходимо установить соответствующий закон суперплемени. Всем известны выражения «воровская честь» и «законы преступного мира». Это доказывает, что мы рассматриваем преступников в качестве членов отдельного и отличного от других псевдоплемени в составе суперплемени. Между прочим, мы довольно странно ведем себя с преступившим закон: просто помещаем его за решетку в общество таких же, как он, преступников. На короткий срок проблема решена, но в перспективе оказывается, что такие действия только усиливают самобытность псевдоплемени, вместо того чтобы ее ослаблять, и в дальнейшем помогают ему расширять свои псевдоплеменные связи.

Переосмыслив идею о том, что «закон запрещает человеку делать только то, что он склонен делать инстинктивно», мы можем перефразировать ее так: «Закон запрещает человеку делать только то, что искусственно созданные условия цивилизованного общества вынуждают его делать». В этом случае закон выступает в качестве средства достижения гармонии, призванного ликвидировать издержки высшего племенного общества и помочь установить в неестественных условиях нормы социального поведения, естественные для человека.

Однако, как бы гладко это ни выглядело, чтобы все было так же просто и на деле, необходимы идеальные лидеры, то есть те, кто устанавливает законы. Тираны и деспоты, конечно, могут издать суровые и несправедливые законы для удержания подчиненных в жестких рамках, порожденных существующими условиями суперплемени. В свою очередь, законодательная система, разработанная руководящей верхушкой со слабыми лидерскими качествами, оказывается неспособной управлять толпой. И в том и в другом случае неизбежна культурная катастрофа или деградация общества.

Но есть еще вариант законодательной системы, имеющий мало общего с тем, о чем я говорил выше, кроме того, что он служит для укрепления порядка в социальной среде. Это так называемые «изолирующие законы», которые делают одно культурное общество не похожим на другое. Они укрепляют сплоченность социума, наделяя его уникальными индивидуальными характеристиками. Законы данной системы играют лишь незначительную роль в деятельности судебных органов. Они скорее обусловлены религией и традициями и предназначены для того, чтобы создать у каждого члена общества иллюзию принадлежности к одной семье, а не к стремительно растущему и расползающемуся по швам суперплемени. Эти законы, хоть их и критикуют за кажущуюся условность и бессмысленность, верны традициям и должны выполняться неукоснительно. Они также не подлежат обсуждению потому, что сами по себе действительно довольно условны и зачастую бессмысленны. Их ценность заключается только в том, что они распространяются на всех членов сообщества. Когда их действие ослабевает, ослабевают и тесные связи внутри сообщества. Эти законы могут быть самыми разнообразными: регламентирующими порядок проведения общественных мероприятий – свадеб, похорон, праздников, парадов, фестивалей и т. д.; определяющими правила поведения в обществе, положения дипломатического этикета; усложняющими особенности стиля в одежде различных слоев общества; навязывающими единообразие украшений, интерьера и церемониальных представлений.

Этот феномен был досконально изучен многими этнологами и антропологами, пораженными многообразием его форм. Множество вариантов, определяющих различия между культурами, безусловно, было основным предназначением этих норм поведения, но, восхищаясь их разнообразием, не следует забывать об их принципиальном сходстве. Одежда или обычаи разных народов могут иметь кардинальные различия в деталях, но в разных культурах они имеют одну и ту же основную функцию и одни и те же основные формы. Если составлять список обычаев какого-нибудь народа, в традициях практически всех остальных народов обязательно найдутся аналоги почти каждого из них. Различия будут только в незначительных деталях, но они будут такими существенными, что иногда принадлежность этих деталей к одинаковым социальным явлениям не так-то просто разглядеть.

Приведем пример: у некоторых народов для участия в траурных церемониях принято надевать одежды черного цвета; у других совсем наоборот – траурные одежды белые. Более того, если копнуть глубже, можно найти культуры, у которых в таких ситуациях принято надевать темно-синее, или серое, или желтое, или обыкновенную мешковину. Если вы с малых лет росли в обществе, где один из этих цветов (скажем, черный) ассоциируется не иначе как со смертью и трауром, даже мысль о том, чтобы в такой ситуации надеть желтое или голубое, вызовет недоумение. Таким образом, ваша первая реакция – удивление по поводу того, что где-то на траурные церемонии действительно принято надевать одежды этих цветов, – демонстрирует колоссальное различие между этими культурами и вашей. Здесь и кроется ловушка, так тщательно приготовленная для удовлетворения требований культурной изоляции. Поверхностный взгляд на разнообразие траурных цветов не позволяет сделать более важный вывод о том, что во всех рассмотренных вариантах используется одинаковый принцип организации траурной церемонии и что традиционным всегда считается ношение одежды того цвета, который принципиально отличается от «нетраурного».

Точно так же, когда англичанин впервые попадает в Испанию, он с удивлением обнаруживает, что вечером общественные места городов и деревень наполняются праздно гуляющими людьми. Его первой реакцией будет мысль не о том, что это всего лишь аналог хорошо знакомых ему вечеринок с коктейлями, а о том, что это, наверное, какой-то местный обычай. Как видим, основные принципы традиционных мероприятий в этих двух странах одинаковы, несмотря на различия в деталях.

Подобные примеры можно найти при рассмотрении почти всех форм социальной активности, и чем большее количество народных масс вовлечено в конкретное мероприятие, тем сильнее разница в деталях и тем более странным на первый взгляд оно кажется представителям других культур. Все грандиозные общественные события (такие как коронации, похороны государственных деятелей, балы, банкеты, празднования дней независимости стран, инаугурации, крупные спортивные мероприятия, военные парады, фестивали и уличные праздники или их аналоги) являются самой благодатной почвой для действия изолирующих законов. Каждый из этих законов имеет тысячи мизерных отличий по сравнению с любым другим, и каждый из них выполняется неукоснительно, как будто от этого зависят жизнь и смерть граждан. А все потому, что, только принимая участие в общественных мероприятиях, человек может воспитать и развить в себе чувство собственной социальной исключительности, ощущение принадлежности к определенному культурному слою общества, и чем крупнее мероприятие, тем сильнее это чувство.

Революционеры, удачно совершившие государственные перевороты, часто не удостоивают вниманием или недооценивают это обстоятельство. Избавившись от старой, ненавистной структуры власти, они вынуждены избавиться и от большинства старых традиций. Даже если ритуальные церемонии свергнутого режима напрямую с ним не связаны, они слишком сильно напоминают о нем и должны исчезнуть. Вместо них на скорую руку можно придумать несколько новых, но ведь изобрести ритуал за одну ночь не так-то просто. (Любопытный факт: христианскому движению с самого начала сопутствовал успех, и не в последнюю очередь благодаря использованию в основе своих религиозных праздников многих старых языческих обрядов, соответственным образом замаскированных.) Когда вся эйфория революции позади и народные волнения улеглись, многие неудовлетворенные постреволюционеры, заметив исчезновение некоторых общественных праздников и торжественных обрядов, возможно, чувствуют себя несчастными, хотя и скрывают это. Революционным лидерам нужно бы предугадать возникновение такой проблемы. Их последователи захотят разрушить не просто основу социальной исключительности общества, а основу особой социальной исключительности общества. Как только это произойдет, им понадобится новая основа, и скоро они будут разочарованы, увидев всю абстрактность понятия «свобода», в чем, собственно, и состоит цель изолирующих законов.