Приключения Ричарда Шарпа. т1. - Бернард Корнуэлл

– Что удумал, а? На что замахнулся? – пыхтел Хейксвилл достаточно громко, чтобы его услышали. – Наглец. Это уж точно. Читать он вздумал научиться! Подумать только. Да разве ж такое бывает, чтоб рядовой буквы складывал. Нет, солдат должен знать свое место, так сказано в Писании.

– Ничего такого в уставе не сказано, – возмущался в таких случаях полковник.

Что присутствовало почти всегда, начинаясь с рассветом и заканчиваясь с закатом, так это неумолчная орудийная канонада. Громовые раскаты раскалывали воздух, и, словно вторя им, трескала высушенная солнцем глиняная стена, а уже потом, гораздо ближе, ухали в ответ пушки Типу. И если на западной стене их почти не осталось, то на северной, поблизости от тюрьмы, орудия обороняющихся били гораздо чаще, стараясь отвечать на каждый выстрел, так что перепалка не стихала ни на минуту.

– Стараются пушкари! – говорил обычно Хейксвилл. – Делают все, как надо, как и подобает настоящим солдатам. Не разгибают спины. Не тратят время впустую на чертовы буквы. К-О-Т? Кому это надо? Как ты кошку ни назови, она кошкой и останется. Знать надо, как с нее шкуру снять, а не как слово пишется.

– Помолчите, сержант, – ворчал Маккандлесс.

– Есть, сэр. Так точно. Приказано молчать. Как церковная мышь, сэр. – Но не проходило и двух-трех минут, как все начиналось снова. – Был у нас один такой грамотей. Рядовой Морган. Помню. Читать-то умел, а ни на что не годился. Одни неприятности от него. Всегда все знал лучше других. И что? Хоть и грамотный, а под плети попал. А не знал бы грамоты, так все бы и обошлось. Мамаша-дура его выучила, сучка валлийская. Все Библию читал, а мушкет не чистил. Вот и сдох под плетью. А я так скажу, туда ему и дорога. Не солдатское это дело, книжки читать. Вредно для глаз, слепнешь от книжек-то.

Не умолкал Хейксвилл даже ночью. Просыпаясь, Шарп слышал, как он негромко разговаривает с тигром, а однажды зверь даже остановился послушать.

– А ты не такой уж плохой котик, а? – ворковал сержант. – Совсем один, да? Точь-в-точь как я. – Он протянул осторожно руку между прутьев и дотронулся до полосатого бока. Ответом было негромкое ворчание. – Ну ты, не ворчи, а не то как выдеру глаза. Как тогда будешь мышей ловить? А? Слепой котяра... Кому ты такой будешь нужен? Так-то вот. Ложись-ка да отдохни. Вот так. Не больно? – И Хейксвилл с невиданной нежностью почесал тигру бок. Больше всего Шарпа удивило, что зверь послушно устроился на полу возле камеры Хейксвилла. – Проснулся, а, Шарпи? – почесывая громадную кошку, спросил сержант. – Знаю, не спишь. Чувствую, мне и смотреть не надо. Так что случилось с нашей крошкой, миссис Биккерстафф? Расскажи, парень. Досталась этим черным дикарям, а? Уж лучше в передо мной юбку задрала. Смирно! – добавил он, обращаясь уже к тигру. Шарп молчал, притворяясь спящим, но Хейксвилл как будто действительно чувствовал его внимание. – Так что, Шарпи, заделался офицерским любимчиком? Думаешь, научишься читать и станешь таким, как они? Этого ты хочешь? Нет, парень, пользы тебе от чтения не будет никакой. Офицеры в армии есть хорошие, а есть и плохие. Хорошие с рванью, вроде тебя, не якшаются, руки об таких не марают. Знают, что для этих дел есть сержанты. А вот другие любят всюду свой нос совать. Как молодой мистер Фицджеральд. Во все влезал. И что? Отправился прямиком к чертям, где ему самое место. А почему? Да потому что сержантов ни во что не ставил, не имел к ним уважения. Выскочка ирландская. И твой мистер Лоуфорд такой же. Не будет из него толку. Не будет. – Полковник застонал во сне, и Хейксвилл моментально притих.

С каждым днем Маккандлессу становилось все хуже. Лихорадка не проходила. И все же он старался не жаловаться. Шарп поднес ему котелок с водой.

– Выпьете, сэр?

– Спасибо, Шарп, спасибо.

Сделав глоток, полковник прислонился спиной к каменной стене.

– В прошлом месяце был дождь. Не слишком сильный, но камеры все равно затопило. И затопило не дождевой водой, а дерьмом. Вот бы выбраться отсюда до муссона.

– Думаете, шансы есть, сэр?

– Все зависит от того, возьмем мы город или нет.

– Возьмем, сэр.

Полковник улыбнулся – ему нравилась спокойная уверенность рядового.

– Только вот Типу может убить нас еще до штурма. – Он помолчал, потом покачал головой. – Хотелось бы мне понять этого Типу.

– А что его понимать, сэр? Злобный ублюдок, вот и все.

– Нет, он не таков. Вообще-то, Типу неплохой правитель. Получше, пожалуй, некоторых европейских монархов. По крайней мере, для Майсура он сделал немало хорошего. Государство при нем богатеет, несправедливостей меньше, чем в других индийских землях, к другим религиям он терпим, хотя христиан и преследовал. – Шотландец поежился. – Даже сохранил жизнь радже и его семье. И пусть они живут бедно, но все же живут, а от наших христианских монархов такого милосердия ждать трудно. Большинство узурпаторов, приходя к власти, убивают прежних правителей. Но только не Типу. Конечно, я осуждаю его за то, что он сделал с несчастными пленниками, но, вероятно, некоторая доля жестокости – обязательное качество любого государя. В целом, исходя из стандартов нашей собственной монархии, я бы поставил ему высокую отметку.

– Тогда какого же черта мы с ним воюем?

Полковник усмехнулся.

– Потому что мы хотим быть здесь, а он этого не хочет. Как два пса в одной конуре. Если Типу выбьет нас из Майсура, то призовет на помощь французов, и тогда британцам придется попрощаться с Индией. А вместе с ней мы потеряем и всю восточную торговлю. Вот в чем все дело. В торговле. Вот из-за чего мы здесь деремся. Из-за торговли.

Шарп состроил гримасу.

– Странно как-то, сэр, воевать из-за такого пустяка.

– Странно? – удивился Маккандлесс. – Ничего подобного. Без торговли нет богатства, а без богатства не может быть приличного общества. Без торговли, рядовой, мы были бы животными, копающимися в грязи. Ради торговли стоит воевать, хотя, видит Бог, мы так и не научились ценить тех, кто ею занимается. Мы чествуем королей, великих людей, восхищаемся аристократами, аплодируем актерам, осыпаем золотом художников, а иногда вознаграждаем даже солдат, но презираем купцов. Почему? Ведь это их, купцов, богатство крутит все колеса мира. Оно приводит в движение ткацкие станки, оно заставляет падать молоты, строит флоты, прокладывает дороги, кует железо, выращивает пшеницу и печет хлеб, возводит церкви, дома и дворцы. Без Бога и торговли не было бы ничего.

– Мне, сэр, торговля ничего хорошего не дала, – рассмеялся Шарп.

– Неужели? – Полковник улыбнулся. – А за что, по-вашему, стоит драться?

– За друзей, сэр. За собственную гордость. Мы должны показать, что лучше их.

– А за короля? За свою страну?

– С королем, сэр, я не знаком. Ни разу его не видел.

– Смотреть особенно не на что, но человек он вполне достойный, когда не сумасшедший. – Маккандлесс взглянул на Хейксвилла. – А он? Сумасшедший?

– Думаю, что да, сэр.

– Бедняга.

– Он еще и злой, – добавил тихо, чтобы его не слышал Хейксвилл, Шарп. – Наказать человека для него радость. Ворует, врет, насилует, убивает.

– А вы ничего такого не делали?

– Никогда не насиловал, сэр, а что касательно остального, то только по необходимости.

– Будем молиться, чтобы такой необходимости больше не возникало, – с чувством проговорил полковник и, свернувшись у стены, попытался уснуть.

Первые лучи солнца прокрались в темницу. В небе мелькнули летучие мыши, но скоро исчезли и они. А потом, как говорили пушкари, прокашлялось первое орудие. Обе воюющие стороны просыпались. Война продолжалась.

Первое ядро улетело в сторону низкой глиняной стены, прикрывавшей разрыв бруствера и удерживавшей воду в проходившем за ней рву. Стена была толстая, и снаряд, ударивший в нее уже на излете и в самое основание, всего лишь стряхнул осевшую на трещинах пыль.

Вслед за первым одно за другим просыпались и прокашливались остальные осадные орудия. Стволы пушек еще не прогрелись, а потому и выстрелы получались вялые – ядра едва долетали до цели. С городских стен противнику ответили несколько мелких пушек. Большие орудия Типу скрывал, приберегая их для штурма, а пушкарям разрешал попрактиковаться с маленькими, некоторые из которых стреляли чуть ли не горошинами. Осаждающим такой огонь никакого вреда причинить не мог, но даже звук канонады вселял в горожан уверенность в том, что они сопротивляются.

В то утро британцы били, на первый взгляд, кто куда. Огонь вели все батареи, но огонь был совершенно не скоординирован. Одни выбрали своей целью гласис, другие палили по башням. Примерно через час после рассвета британская артиллерия умолкла, и городская тут же последовала ее примеру. Полковник Гуден, наблюдавший за вражескими позициями через подзорную трубу с западной стены, хорошо видел возившихся у хобота лафета пушкарей-сипаев. Француз не сомневался, что крупные орудия противника уже наведены на выбранный для прорыва участок стены. Стволы прогрелись, так что вскоре следовало ожидать начала решающего удара. Он видел, как напрягаются артиллеристы, но не видел самой пушки, потому что амбразуру прикрывали наполненные землей плетеные корзины. Гуден молился за то, чтобы британцы клюнули на подброшенную Типу наживку и сосредоточились на самом слабом участке стены.