Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

СЛЕДУЮЩИЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОБОЗНАЧИЛИ ВОДОраздел во взаимоотношениях между правительствами и рынками. Волна финансовых изменений прошла по всей Европе, демонстрируя, как действия различных групп трейдеров на Манхэттене могут привести к определенным последствиям во всем мире. Дракенмиллер и Сорос были центральными, но не единственными персонажами этой драмы. Другие хеджевые фонды, которые торговали валютой, включая трио фондов Commodities Corporation, присоединились к нападению на прочие слабые валюты европейских государств; точно так же поступили банковские отделы торговых операций и инвестиционные отделы многонациональных компаний. На протяжении 1970-х и 1980-х годов никто даже представить себе не мог, что эти частные «игроки» захватят мощные центральные банки — соглашение в «Плазе», подписанное в 1985 году, закрепляло правительственный контроль над курсами обмена валют. Но с середины 1980-х поток денежных средств через границы увеличился примерно в три раза24. Теперь хеджевые фонды и прочие «игроки» распоряжались крупным объемом «военных запасов», и баланс сил сдвинулся. В августе 1992 года администрация, возглавляемая Джорджем Бушем-старшим, провела спланированную акцию по приобретению долларов восемнадцатью центральными банками. Но сегодня через валютные рынки проходило такое огромное количество частного капитала, что, несмотря на все усилия центральных банков, им не удалось изменить позиции доллара25.

В начале сентября последствия беспомощности центральных банков прокатились по всей Европе. Во время бесед, похожих на ту, что состоялась между Дракенмиллером, Соросом и Джонсоном, трейдеры убеждали друг друга в том, что сегодня валюты, ослабленные спадом экономики, «привязанные» к немецкой марке, являются чрезвычайно уязвимыми. Во вторник 8 сентября, в день, когда Шлезингер заявил, что он не может дать гарантий относительно размера процентных ставок в Германии, волна спекулятивных продаж привела к остановке работы центрального банка Финляндии, заставив правительство отказаться от «привязки» курса финской валюты к экю; в тот день курс финской марки упал почти на 15 %, что принесло трейдерам мгновенную прибыль и подогрело аппетит, направив их внимание на следующую жертву. В среду началась атака на Швецию, которой удалось вернуть капитал обратно в страну путем резкого поднятия процентных ставок до невероятного уровня в 75 %. Затем «электронное стадо» напало на итальянскую лиру. Размер процентных ставок в Италии оставался на уровне 15 %, что в обычных условиях позволило бы удержать капитал внутри страны, но обширный рост валютных рынков изменил «правила игры»: итальянская лира представляла собой асимметричную ставку; эта тенденция буквально «просила» трейдеров встать на свои доски и прокатиться на этой волне. И умные спекулянты почувствовали, что эта волна денег, обрушившаяся на итальянские власти, сведет на нет все усилия, которые они предпринимают, для того чтобы противостоять ей. К пятнице 11 сентября курс итальянской лиры упал ниже минимального уровня, предписанного механизмом контроля валютных курсов. За выходные Италия обсудила официальную девальвацию своей валюты.

Падение курса лиры оказало особенно отрезвляющее действие. Формально Финляндия не участвовала в работе механизма контроля валютных курсов, поэтому она не могла ожидать помощи от других центральных банков Европы. Но с Италией все обстояло иначе: девальвация итальянской валюты показала, до какого состояния рынки могут довести страну, входящую в механизм контроля валютных курсов26. Участие Италии в работе механизма наделяло ее правом получения поддержки от могущественного Бундесбанка, который совершил беспрецедентное вмешательство в экономику Италии и приобрел определенное количество лир, эквивалентное 24 миллиардам немецких марок (15,4 миллиарда долларов), за неделю до девальвации27. Но спекулятивная продажа лиры свела на нет усилия Бундесбанка, и трейдеры в очередной раз получили прибыль.

Даже после падения лиры власти Европы старались прийти к договоренностям относительно нового порядка. В субботу 12 сентября, пока итальянцы обсуждали девальвацию с приехавшими к ним официальными лицами Германии, министр финансов Великобритании Норман Ламонт работал в обычном порядке, как будто ничего не происходило. В тот вечер он принял участие в национальном музыкальном ритуале, посетив последний из «Променадных» концертов ВВС, где он с большим чувством исполнил песню «Правь, Британия»28. Узнав о судьбе лиры, он на следующее утро пригласил своих советников на завтрак с круассанами, но ни он, ни его команда все еще не верили, что они столкнулись с резким кризисом. И действительно, одна британская газета назвала Ламонта «самодовольным». В рамках соглашения о девальвации лиры Бундесбанк пообещал уменьшить размер процентной ставки на один процент. Это действительно могло стимулировать рост курса фунта стерлингов.

Принимая во внимание рассуждения того времени, можно сказать, что бодрый настрой Ламонта не был удивительным. Финансовые аналитики спорили о том, что положение Италии и Великобритании не поддается сравнению: Италия была самым сумасбродным богатым государством в Европе, тогда как во главе Великобритании стояла партия консерваторов, которая изменила показатели развития экономики в стране. Начиная с августа Банк Англии успешно отражал рыночное давление на фунт стерлингов, а 3 сентября он испытал свое новое оружие против «электронного стада». Поскольку хеджевые фонды атакуют валюты с помощью заемных средств, власти Великобритании заявили, что они берут в долг 10 миллиардов экю (7,25 миллиарда фунтов или 14 миллиардов долларов) с целью расширения своих возможностей для защиты фунта стерлингов. В день, когда было сделано данное заявление, произошел резкий скачок курса фунта; торговцы валютой поверили в то, что теперь в распоряжении правительства было оружие, которое позволит ему бороться со спекулянтами29. Сороса и Дракенмиллера это только развеселило: сумма, взятая в долг Великобританией для покупки фунтов стерлингов, была равна сумме, на которую фонд Quantum пытался эти фунты продать30. Но в начале сентября 1992 года никто, кроме людей, работавших в офисах компании Сороса, не мог предположить, что всего лишь один хеджевый фонд со штатом менее 50 человек мог управлять средствами, сопоставимыми со средствами правительства.

Когда в понедельник 14 сентября рынки открылись, оптимизм Ламонта оправдался. Банк Англии потратил 700 миллионов долларов для поддержки валюты; относительно скромное вмешательство банка, дополненное понижением процентной ставки в Германии, позволило слегка повысить курс фунта стерлингов. Но ни Ламонт, ни его советники не смогли понять, что торги, проводившиеся в понедельник, решили судьбу Великобритании. Небольшое увеличение курса фунта соответствовало планам спекулянтов. Ставки против валют, курс которых поддерживается искусственно, можно было проводить в агрессивной манере, так как в худшем случае курс таких валют мог подняться лишь слегка.

Вполне очевидно, что нападение на фунт началось на следующий день. Министр финансов Испании позвонил Ламонту, чтобы спросить, как обстоят дела.

«Ужасно», — ответил Ламонт31.

В тот вечер он провел встречу с сотрудниками своего министерства и управляющим Банком Англии Робином Ли-Пембертоном. Они договорились о проведении агрессивной поддержки фунта, которая