Учитель моей дочери - Надежда Мельникова

полгода была просто без сил. Да и желание к только что родившей женщине вернулось далеко не сразу. Прошли месяцы. Её тело особо не изменилось, но она засыпает на ходу, а Тихонов не может ничего сделать со своей натурой.

И вот, спустя год, в его жизни совершенно неожиданно появилась она.

Ему нужно поговорить с женой. Объясниться, что-то решить. Потому что это опасно. Потому что может всё разрушить. Ему нужно остановиться, пока не поздно. Нельзя рисковать привычной жизнью…

Но он не может… Его и сейчас знобит от желания. Строчки в тетради расплываются, он всё время поглядывает на дверь. Если предъявить паспорт на входе, сказать, к какому именно учителю ты пришла, придумать повод, назвать номер класса, то тебя конечно же пустят, и эта горячая сучка пользуется этим.

У неё большие карие глаза, длинные волосы. Она ходит на каблуках и в приталенном чёрном костюме с короткой юбкой. На ней никогда нет блузки, и, когда она снимает плащ, пиджак надет на голое тело. Худощавая, с тонкой талией и довольно большой грудью для такого телосложения. Стоит только подумать, и уже стоит.

Тихонов дёргано смотрит на дверь. В коридоре слышен стук каблуков, в этом крыле сегодня больше нет уроков, и он сосредоточенно прислушивается: а вдруг она?

Так и есть.

Дверь приоткрывается, и она заходит внутрь. Он непроизвольно отодвигается от стола, оставляя для неё место. И пока она стучит каблуками, пересекая класс и приближаясь к учительскому столу, Тихонов не может отмереть, настолько сильно она его возбуждает.

Он разглядывает её, трахая глазами. Снова узкая офисная юбка, длинные стройные ноги, пиджак на голое тело, рассыпавшиеся по плечам волосы, плащ уже на полу, а на губах бл*дская малиновая помада.

Тихонов откидывается на спинку, опустив руки по бокам, безвольно, как будто всё ещё сопротивляется. Но так он словно бы ничего не решает. Это всё она, вернувшая ему вкус жизни. Она становится между его широко расставленных ног в бежевых брюках и, пока он не может отмереть от парализовавшего его сладострастия, кладет руку на его достоинство, сжимает. И в следующую секунду он заставляет её оседлать себя: грубо, жестко, совсем не романтично. Она упирается ладонями в его плечи, как будто сопротивляется, на самом деле играет, чтобы он захотел сильнее.

И мозги отключаются, он впивается в её губы, кусает, лижет, мнёт, начав дико шарить по телу, как абсолютно поехавший, задирая юбку, лапая бедра, до синяков сжимая открытые участки кожи чуть выше кромки надетых специально для него чулок. Вначале думает трахнуть прямо на стуле, пусть попрыгает, но понимает, что не вынесет, если она будет действовать медленно, поэтому, не прекращая вылизывать её рот, встаёт вместе с ней и заваливает на спину, на свой стол, заставляя ножки в туфлях барахтаться в воздухе. Юбка узкая, оттого трещит по швам, но ему удаётся превратить её в пояс. Трусов на этой сексуальной стерве привычно нет, потому один быстрый вжик молнией брюк, и он проникает внутрь.

— Дааа, вот так, хорошо, — хрипит он ей на ухо, подмяв под своё тело и буквально вдавив в стол, лишив зрения и кислорода.

Невероятный кайф, просто неописуемый: туго, сладко и тесно. Она очень влажная. И он не церемонится, как старался бы с женой и матерью своих детей. Она кашляет под ним, возможно задыхаясь под тяжестью его крупного тела. Ему не до этого, он дерет её со всей силы, заставляя стол шататься и скрипеть. Надо бы познакомиться, выяснить хоть что-то, но остановиться или замедлиться просто невозможно. От его напора она продвигается чуть вперед, запрокидывает голову, закрывает глаза, её волосы почти достают до пола, свешиваясь со столешницы. И, видя её длинную тонкую шею, её призывно открытые губы, то, как дергается вена на белой коже, он срывается в бешеный жёсткий темп. Страсть берет своё, и он кончает, кусая впадинку на плече, оставляя на ней следы и засоссы.

И она вдруг ещё сильнее задирает ноги и жмётся к нему, впиваясь ногтями в пиджак на плечах. Зло шипит, дерётся, дрыгается и тоже кусается, тянет за нижнюю губу. Отчего хочется её прибить за пронзительную боль, но он терпит, потому что ей нравится. Он ждёт, не выходит, пока она не перестаёт гнуться под ним и не затихает полностью, насытившись оргазмом.

А потом их обоих разбирает смех. Тихонов аккуратно выпрямляется, быстро достает салфетки с полки, вытирает себя и её. Начинает поправлять женскую одежду.

— Ты меня укусила!?

— А ты меня чуть не задушил, болван тяжёлый.

Они обнимаются.

— А малая с кем?

— Лера соизволила. Они пришли к нам в гости, и там сейчас дурдом.

Он не может на неё наглядеться, берёт лицо в ладони и нежно целует в нос. Эту игру начала его жена, явилась в класс, вот в этом самом прикиде, опустилась под стол и… И он чуть с ума не сошёл от впечатлений. И теперь в тысячный раз благодарит высшие силы за то, что выбрал когда-то в холле именно её.

— Неужели твоя сестра одумалась, чего это она?

— Может, смирилась.

— Я люблю тебя, Оль, просто обожаю, ты меня с ума сводишь. — Не может он оторваться от губ жены и, несмотря на дикий секс, снова сажает к себе на колени, они долго целуются, а потом она кладет ему голову на грудь, он гладит её тонкую спину. — У меня лучшая жена на свете.

— Мы просто оба озабоченные, Тихонов. Поэтому вот это всё нам обоим нравится.

—Это да, — смеётся учитель.

— Надо заканчивать, однажды нас застукают. И тебя с позором уволят, а может, и что похуже.

— Ага, но мне так нравится.

— Знаю, родной. Может быть, в следующий раз просто снимем номер в отеле?

— Можно и так.

Оля хитренько смотрит ему в глаза, покусывая свои алые губы.

— Но здесь всё началось, господин учитель, и эта мысль меня дико возбуждает.

Тихонов смеётся, и их языки снова переплетаются.

КОНЕЦ.