Учитель моей дочери - Надежда Мельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непроизвольно откидываюсь на стену, издавая череду тихих стонов.
— Надо же, работает, — довольно ухмыляется Тихонов, подхватывая меня на руки.
Несёт в спальню, где раздевает и аккуратно укладывает на спину. Нависает надо мной, разглядывая, и эта пауза стоит дороже всего на свете. Потому что он восхищён моим новым телом, оно его ничуть не смущает, оно его возбуждает, потому что стоит у него крепко и просто на зависть.
Тихонов снимает с себя одежду. Достает из шкафчика масло для тела и щедро льёт себе на ладонь. Будоражит. Я только от этого цепляюсь за простыни.
Высокий, стройный красавец ставит колено на постель и начинает размазывать масло по моему телу. Ласкает соски, мнёт грудь, поглаживает животик. Он опускает голову и прижимается ртом к распухшим вишенкам. Чувствительность просто сумасшедшая, я что-то мычу, я плачу, я смеюсь, я выстанываю его имя, я не стыдясь кричу о любви, пока он покусывает мои горошинки и гладит блестящее от масла тело. Я улетаю. Я брежу, меня трясёт.
Неземное наслаждение сродни безумию. Всё внутри пульсирует, и, стоит ему слегка коснуться сердцевинки между моих бёдер, я тут же кончаю.
Он ложится у меня за спиной, приподнимает мою ногу и, удобно пристроившись, медленно и плавно входит. А оргазм всё длится и длится…
У нас был разный секс. И грубый, и внезапный, и бесстыжий, и нежный, и запретный, но вот такого… Никогда не было. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. И от него едет крыша. Всё, на что я способна, — это оглянуться и с упоением наблюдать за тем, как он мнёт мои отяжелевшие груди, теребит соски, гладит блестящие от масла тело и круглый живот. И при этом движется внутри меня. А его рельефный пресс напрягается, четко вырисовывая кубики. И я такая красивая, кончающая и беременная от него, лежу и балдею в нашей огромной кровати. Один оргазм перетекает в другой, а мой всеми уважаемый учитель шипит, матерится сквозь зубы, демонстрируя отнюдь не педагогическое поведение.
Эпилог. Леша
Тихонов сидит за столом, сейчас в классе французского пусто. Занятий на сегодня больше нет. Он любит свою работу, особенно когда кто-то из учеников начинает вдруг выдавать перлы на языке Стендаля и Гюго, писать на доске сложные предложения без тупых, элементарных ошибок. Начинает вдруг думать. Тогда приятное ощущение наслаждения своим трудом и правильности выбранной профессии наполняет Тихонова с ног до головы, он ощущает удовлетворение.
Он хорошо проветрил. Навёл порядок и разложил перед собой тетради, записную книжку, открыл новый учебник. Но, несмотря на свежий воздух, от недосыпа гудит голова, и уже хочется есть. Дома борщ, котлеты и пюре, а также двое детей. Одна постарше, несмотря на второй класс, всё ещё не умеет делать уроки сама и всё время просит что-то объяснить. Жене некогда, она занята грудным ребёнком. Их общая девочка совсем ещё кроха. Либо спит, либо плачет. У младшей его нос, его русые волосы и тёмные мамины глаза. Когда он впервые взял её-то на руки, Тихонову показалось, будто ему дали под дых. Его впечатлила собственная схожесть с грудным ребёнком. Как будто смотришь на самого себя, но добавились чужие черты, и ты понимаешь, что оторвал кусок чего-то важного и эта часть тебя зажила отдельно. И теперь всю жизнь придется за неё переживать. Очень интересное ощущение. Он взял её и заулыбался, а жена ударила его в плечо. Больно, кстати, ударила, потому что он не хотел этого ребёнка, правда не хотел. Но, когда взял на руки, понял, что перегрызет за неё горло любому, кто просто криво посмотрит. А ещё резко вспыхнула любовь. Просто из ниоткуда.
Младенец икал, и Тихонов очень удивился, что такое маленькое существо способно икать. Дети всегда казались ему чем-то аморфным, расплывчатым, неопределённым. Он был окружён ими, учил, но не понимал до конца, оттого не хотел в это ввязываться. Ну и, конечно же, трагедия, она сделала его нетерпимым к привязанностям. Никто не суёт руку в печь, если пережил пожар в собственном доме. Ожоги болят слишком сильно. Тихонов не хотел детей, не хотел волноваться и думать, что что-то пойдет не так. Ему хватало его жизни, но судьба решила иначе. И теперь его дом похож на гудящий муравейник.
В последнее время делать что-то там стало просто невыносимо. Поэтому он всё чаще остаётся в классе, чтобы в полной тишине выполнить бумажную работу, написать план, проверить тетради и насладиться тишиной. И подумать…
Отчаянно не хватает секса. Он пытался, но не мог себя поменять. Натура такая, горячая, темпераментная, склонная к запретным приключениям. Любящая ходить по грани. Жаждущая эротических авантюр. Только Оля поддавалась его желаниям, до этого ни одна женщина его не тянула. Наверное, поэтому он влюбился так сильно и ради неё согласился на детей, смирился с судьбой, но всё равно стало скучно…
Первая жена перестала удовлетворять его, хоть и утверждала, что всё ещё любит. Она и сейчас иногда приходит, умоляя бросить вторую. Нелепица, стыд и срам. Она просто не понимала его, вроде бы и нравилась поначалу, но на самом деле ей не нужны были настолько страстные ночи, она просто притворялась, угождала, стараясь соответствовать. Да и интересы, несмотря на общую профессию, с каждым днем расходились всё дальше. Ей хотелось сделать из него среднестатистического мужика у телевизора, а ещё перевезти к ним маму.
Только Оля могла так же страстно, как и он сам, хотеть трахнуться на полу общественного здания в ремонтируемом помещении среди банок белил и краски. Но после рождения ребёнка Оле стало не до него. Не хватает… Ужасно не хватает всего, что между ними было раньше: горячего, страстного, интересного, чтобы внутри жгло, как было у них с Олей в самом начале. Запретного, на грани! Он это понимает, тело ломит, и он скрывает. Ну потому что нельзя обвинять замученную мать младенца в том, что он не хочет падать перед ним на колени. Это аморально и не по-мужски. Теперь он должен думать о другом. Когда рождаются дети, секс из дома исчезает. И жена это осознаёт, но первые
