ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Но после начала четвертого сета теряю двенадцать из первых тринадцати очков. Получается, я потерял силы? Или Курье стал играть лучше? Не знаю, отчего так, и никогда не узнаю. Зато я прекрасно знаю, что мне знакомо это чувство неизбежности и невесомости, когда силы утекают, будто в песок. Курье выигрывает этот сет 6-1.

В пятом сете, при равном счете 4-4, соперник выигрывает подачу, а я неожиданно начинаю мечтать о проигрыше.

Да, иначе не описать это состояние. Если в четвертом сете я потерял волю, то в пятом - желание. Насколько в начале матча был уверен в победе, настолько под конец не сомневаюсь в грядущем поражении. И с нетерпением жду его. Говорю себе: «Пусть это случится быстро. Поражение - смерть, так пусть она будет мгновенной».

Я больше не слышу криков толпы и даже собственных мыслей: в голове - сплошной шум. Не чувствую ничего кроме желания проиграть. Я проигрываю десятый и решающий гейм пятого сета - и поздравляю Курье с победой. Друзья потом говорили, что более жалкого выражения на моем лице они не видели никогда.

Зато в этот раз я не браню себя. Холодно объясняю себе самому: «В тебе нет чего-то важного, чтобы перешагнуть этот барьер. Ты не способен на большее - и должен выйти из игры».

ОТ ПОРАЖЕНИЯ ОСТАЕТСЯ ШРАМ. Венди говорит, что видит его воочию - похожий на след от удара молнии. Больше она не говорит ничего на протяжении всего долгого пути до Лас-Вегаса.

Мы входим в родительский дом. Отец встречает нас в холле. Он напускается на меня прямо с порога: почему я не поговорил с судьями после того, как закончился дождь? Почему я не заставлял соперника играть с левой? Не отвечаю и не двигаюсь. Я ждал этой тирады последние двадцать четыре часа и сейчас уже эмоционально глух к ней. Но Венди - нет. Она совершает то, чего никто до сих пор не делал, хотя когда-то я надеялся, что мама отважится. Она встает между нами - и произносит:

- Можно не говорить о теннисе хотя бы два часа? Два часа - без тенниса?!

Отец застывает, пораженный. Я уверен, что сейчас ударит ее. Но вместо этого он, резко отвернувшись, быстро уходит по коридору в спальню.

Я смотрю на Венди, оторопев. Сейчас я люблю ее больше, чем когда бы то ни было.

НЕ ПРИКАСАЮСЬ К РАКЕТКАМ. Не открываю спортивную сумку. Не хожу на тренировки к Джилу. Валяюсь на диване и вместе с Венди смотрю фильмы ужасов. Только ужастики могут меня отвлечь: в них есть что-то от чувства, охватившего меня в том пятом сете против Курье.

Ник изводит меня советами участвовать в Уимблдоне. Я смеюсь, глядя в его дубленую коричневую физиономию.

- Возвращайся в седло! - увещевает он. - Это - единственный путь, мальчик мой!

- Да иди ты со своим седлом.

- Да брось ты! - утешает Венди. - Хуже уже точно не будет.

Слишком мрачный, чтобы спорить, я позволяю Нику и Венди запихнуть себя в самолет до Лондона. Мы снимаем прелестный двухэтажный дом недалеко от Английского теннисного и крокетного клуба. Позади дома - очаровательный садик с розовыми кустами и множеством певчих птиц, укромное убежище, сидя в котором почти забываю, зачем я в Англии. Благодаря Венди, дом становится по-домашнему уютным. Она приносит продукты, расставляет свечи и распространяет повсюду запах своих духов. Вечером она готовит чудесные ужины, а утром собирает мне на тренировку коробку с ланчем.

Турнир отложен на пять дней из-за дождя. На пятый день, несмотря на весь уют нашего дома, мы начинаем сходить с ума. Я мечтаю выйти на корт, стремлюсь избавиться от мерзкого, оставленного Открытым чемпионатом Франции, привкуса, в крайнем случае, проиграть - и вернуться домой. Наконец дождь прекращается. Мой первый противник - Грант Коннел, специалист по подачам и ударам с лета, любитель быстрых кортов. Неожиданный соперник для первого раунда в первом за этот год матче на травяном корте. Все ждут его уверенной победы. Тем не менее, хоть и с большим трудом, я выигрываю в пяти сетах.

Дойдя до четвертьфинала, играю с Дэвидом Уитоном. После трех сетов я впереди, 2-1, и уже отыграл две подачи в четвертом сете, но чувствую, что потянул сгибающую мышцу бедра, которая отвечает за подвижность сустава. Хромой я не могу продолжать игру. Уитон без труда одерживает победу.

Вернувшись с корта, говорю Венди, что мог бы выиграть турнир: здесь я чувствовал себя куда лучше, чем во Франции. Чертово бедро.

Хорошо, что наконец-то я захотел победить. Быть может, мои желания, сделав круг, устремились в правильном направлении?

НА МНЕ ВСЕ ЗАЖИВАЕТ БЫСТРО. Через несколько дней бедро уже в порядке, но меня все еще гложет беспокойство. Отправляюсь на Открытый чемпионат США и проигрываю в первом раунде. Подумать только, в первом раунде! Но хуже всего то, как я это делаю. Я играю с Киркштейном, старым добрым Киркштейном, - и мне вновь совершенно не хочется бороться. Я знаю, что могу победить, но мне не нужна победа. Не хочется тратить на нее силы. Я ясно осознаю, что такое безразличие - от нехватки вдохновения. Даже не пытаюсь делать вид, что настроен на победу. Пока Киркштейн бегает, тяжело дыша, я взираю на него, утратив всякий интерес. И лишь потом мне становится стыдно.

МНЕ НУЖНО СОВЕРШИТЬ какой-то решительный шаг, чтобы вырваться из железной хватки неудач. Уверен, что таким шагом может стать переезд в собственное жилище. Я покупаю типовой дом с тремя спальнями в юго-западной части Вегаса и обустраиваю в нем идеальное жилище холостяка - точнее, пародию на него. Одну из спален превращаю в зал игровых автоматов, устанавливая туда классические игры - «Астероиды», «Космические захватчики», «Защитник». Я мастерски играю в каждую из них и намереваюсь еще больше отточить свое мастерство. Устраиваю в гостиной домашний кинотеатр с суперсовременным звуковым оборудованием и сабвуферами, вмонтированными в диваны. Столовую переделываю в бильярдную. По всему дому расставляю кожаные кресла - кроме гостиной, где разместился огромный, обтянутый плотным зеленым шелком и туго набитый гусиным пухом диван, состоящий из нескольких модулей. В кухню я заказываю автомат для разлива газированной воды, заполняемый моим любимым лимонадом Mountain Dew. Здесь же установлено несколько кранов с разливным пивом. На заднем дворе - большая ванна и бассейн с черным дном.

В полный восторг меня приводит спальня, стилизованная под пещеру: все предметы в ней - густого черного цвета, а темные шторы не пропускают внутрь ни малейшего солнечного блика. Это дом для подростка, находящегося в изоляции, мальчика-мужчины, который стремится отгородиться от мира. Я хожу по дому, по этой супермодной детской площадке, - и восхищаюсь собственной взрослой самостоятельностью.

В 1992 году вновь пропускаю Открытый чемпионат Австралии. Я еще ни разу не участвовал в нем, и, похоже, сейчас не время начинать. Зато участвую в Кубке Дэвиса, и очень удачно, - может быть, потому, что проходит он на Гавайях. Мы встречаемся с командой Аргентины, и я выигрываю в обоих своих матчах.