ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

12

НА ОТКРЫТОМ ЧЕМПИОНАТЕ Франции 1990 года я произвожу фурор, выйдя на корт в розовом. Эта новость открывает все спортивные полосы, просачиваясь иногда и на первые страницы газет. «Агасси в розовом!» Точнее, в розовых «велосипедках» под вареными шортами.

- Строго говоря, это не розовый. Эго цвет «горячая лава», - объясняю я репортерам.

Меня поражает, насколько сильно их интересует этот вопрос. Не меньше я удивлен собственной заботой о том, чтобы журналисты поняли меня правильно. Но я решил, что предпочту видеть в прессе статьи о цвете моих штанов, а не об изъянах моего характера.

Мы с Джилом и Фили не слишком стремимся общаться с толпами, прессой, да и вообще с Парижем. Нам не нравится чувствовать себя чужестранцами, затерянными в городе, где каждый глазеет на нас лишь из-за английской речи. Отсиживаемся в моем номере, включаем кондиционер и посылаем коридорных за едой в McDonald’s и Burger King.

У Ника, однако, случается тяжелый приступ раздражительности из- за отсутствия общества. Он хочет гулять, смотреть достопримечательности.

- Парни, мы же в Париже! - восклицает он. - А как же Эйфелева башня? А как же, черт его побери, Лувр?

- Да были мы там, видели, - лениво отвечает Фили.

Я не хочу в Лувр. Мне туда не нужно. Я и сейчас, стоит закрыть глаза, вижу ту страшную картину: юноша, цепляющийся за скалу, в то время как отец держится за его шею, а жена и дети - за плечи.

- Ничего и никого не хочу видеть, - отчеканиваю я. - Хочу поскорее выиграть и вернуться домой.

УСПЕШНО ПРЕОДОЛЕВАЮ ПЕРВЫЕ РАУНДЫ. Игра ладится. И вот - снова встреча с Курье. Он выигрывает первый сет на тайбрейке, но затем ослабляет напор и уступает мне второй сет. Я выигрываю и третий, а на четвертый у него уже не остается сил: 6-0. Его лицо краснеет. Скорее даже приобретает цвет «горячая лава». Мне ужасно хочется спросить: надеюсь, сегодня тебе пришлось побегать достаточно? Но я молчу. Быть может, это возмужание? В любом случае я однозначно стал сильнее.

Следующий матч - с Чангом. Он защищает свой чемпионский титул. Моя обида до сих пор жива: не могу поверить, что он выиграл турнир Большого шлема раньше меня. Я завидую его этике, восхищаюсь дисциплиной на корте, но сам он мне не нравится. Чанг все так же без стеснения заявляет, что Христос - на его половине корта, и этот коктейль из религиозности и эгоизма меня безумно раздражает. Беру верх в четырех сетах.

В полуфинале играю с Йонасом Свенссоном. У него пушечная подача - когда берешь его мяч, кажется, будто мул лягнул тебя копытом. Кроме того, он никогда не боялся играть у сетки. При этом он лучше играет на твердом покрытии, надеюсь переиграть его на грунте. Поскольку у него мощный удар справа, начинаю подавать ему мяч под левую руку. Снова и снова заставляю его играть с левой, веду- 5-1. Свенссон не в состоянии мне ответить. Сет за Агасси.

Во втором сете я вновь лидирую, 4-0. Затем Свенссон отыгрывается, и вот счет уже 3-4. Подпускать его ближе к победе совсем не входит в мои планы. Однако, к его чести, Свенссон все же выигрывает третий сет. Раньше я непременно начал бы паниковать. Но теперь смотрю в ложу - и вижу Джила. Вспоминаю его монолог на стоянке - и выигрываю четвертый сет, 6-3.

Наконец-то я в финале. Мой первый финал на турнире Большого шлема! Мне предстоит играть с эквадорцем Гомесом. Несколько недель назад я уже обыгрывал его. Ему тридцать, пенсионный возраст, - честно говоря, я считал, что Гомес уже закончил карьеру. Газеты пишут: наконец-то у Агасси есть шанс реализовать свой потенциал.

И ВДРУГ ПРОИСХОДИТ КАТАСТРОФА. Вечером перед финалом, во время душа, купленная Фили накладка из волос расползается прямо у меня в руках. Кажется, я использовал не тот бальзам. Сделать ничего нельзя: проклятая штука развалилась на куски.

В панике зову Фили к себе в номер.

- Катастрофа, - сообщаю я. - Мой парик - гляди!

Он тщательно осматривает повреждения.

- Пусть просохнет, затем прикрепи на голову, - советует он.

- Как?

- Зажимами.

Фили обегает весь Париж в поисках тонких заколок-невидимок - но их нет! Он сообщает мне об этом по телефону:

- Чертов городишко! Их нет нигде!

В холле отеля он встречает Крис Эверт, спрашивает ее о заколках. У нее тоже нет. Она спрашивает, зачем они ему понадобились, но остается без ответа. В конце концов он встречает подружку нашей сестры Риты, у той есть целый пакет зажимов. Фили помогает мне привести искусственные волосы в относительный порядок и закрепить их на голове по меньшей мере двадцатью заколками.

- Будет держаться? - опасливо спрашиваю я.

- Да, будет. Только много не вертись.

Мы мрачно хихикаем.

Разумеется, я мог бы играть без парика. Но после многих месяцев критики, насмешек и издевательств я не слишком-то уверен в себе. «Имидж - все»? Что бы они сказали, узнав, что все это время я ходил в парике? Выиграю или проиграю - в любом случае о моей игре никто и не вспомнит. Они будут говорить только о моих волосах. Сначала надо мной смеялась кучка мальчишек в академии Боллетьери, затем - двенадцать тысяч немцев, теперь же надо мной засмеется весь мир. Я закрываю глаза - и, кажется, слышу этот смех. Не смогу его вынести.

Во время предматчевой разминки я молюсь: не о победе - о том, чтобы удержалась накладка. В обычных обстоятельствах, впервые оказавшись в финале турнира Большого шлема, я не смог бы побороть беспокойство. Но чертов парик ввергает меня в подобие ступора. Как там эта штука, не сползает? Я представлял себе, что будет, если это случится. Во время каждого рывка, каждого прыжка я уже видел, как моя накладка тихо падает на грунт, как ястреб, подстреленный отцом, на крышу нашего дома. Я слышу изумленный вздох толпы. Прямо вижу, как миллионы людей в едином порыве подвигаются ближе к телевизорам, спрашивая друг у друга на десятках языков одно и то же: «Неужели у Андре Агасси только что отвалились волосы?»

Мой план игры учитывает и мои натянутые нервы, и мое смущение. Гомес уже не молод, ему тяжело двигаться: я знаю, что к пятому сету силы покинут его. Соответственно, я собираюсь всячески затягивать матч, идти на долгие обмены ударами и в конце концов измотать соперника. Однако в самом начале игры становится понятно: Гомес тоже помнит про свои годы, поэтому, наоборот, стремится ускорить матч. Он играет в рискованный, быстрый теннис. Он торопливо выигрывает первый сет, затем столь же спешно проигрывает второй. Я понимаю: максимум, на что можно рассчитывать, - это три часа игры, быть может, четыре, хотя вряд ли. А значит, физическая форма не будет иметь значения. Это короткий матч - именно такой, в котором Гомес вполне в состоянии одержать победу. После двух сетов, выдержанных в быстром темпе, мне противостоит соперник, готовый продержаться до конца игры, даже если она затянется на пять сетов.