Чужестранка - Диана Гэблдон

— Вы и в самом деле видели это?

— О да! И я скажу вам, барышня, видеть, как мужчин порют плетьми, — зрелище не из приятных. Мне, к счастью, не довелось испытать такое самому, но думаю, что ожидать своей очереди тоже не сладко. Наблюдать, как хлещут плетьми кого-то, в ожидании того же для себя… не приведи боже!

— Не сомневаюсь, — пробормотала я.

Дугал кивнул.

— Джейми выглядел достаточно мрачно, но у него ни один волосок не дрогнул, даже когда он слышал крики и другое… могли бы вы слушать, как разрывается живая плоть?

— Уфф!..

— Точно так же думал я, барышня, — сказал Дугал, поморщившись при воспоминании. — Не говоря уже о крови и рубцах.

Он сплюнул, стараясь не попасть в воду или на ограду водоема.

— Меня просто выворачивало наизнанку от этого зрелища, а я человек не слишком деликатный, прямо вам скажу.

Дугал помолчал и продолжил свой ужасный рассказ:

— Пришел черед Джейми — и он идет к столбу. Другого пришлось бы волочить, но только не его. Подходит и протягивает капралу руки, чтобы тот разомкнул наручники. Капрал потом хотел взять его за руку и отвести на место, но он его оттолкнул и отступил на шаг. Я было решил, что он вздумал дать стрекача, но он просто снял рубашку. Она была вся изорвана и грязная, как тряпка, но Джейми сложил ее так аккуратно, словно самую лучшую воскресную. Сложил и опустил на землю… Ну, подходит он к столбу, прямой, как солдат в строю, и поднимает руки, чтобы их привязали.

Солнце, пробиваясь сквозь листву рябины, осыпало Дугала пятнами света и тени; казалось, что смотришь на него через кружевную салфетку. Я улыбнулась пришедшему в голову сравнению, и Дугал одобрительно кивнул мне, полагая, что улыбка моя относится к его рассказу.

— Да, барышня, подобная смелость встречается очень редко. И заметьте себе, что она шла не от незнания: только что у него на глазах отхлестали двоих, Джейми знал, на что идет. Храбрость в сражении не является чем-то выдающимся для шотландца, вы это знаете, но победить страх, когда ты в спокойном, обычном состоянии, — редкое свойство. А Джейми тогда было всего девятнадцать, — добавил Дугал.

— Смотреть на все это было, наверное, ужасно, — сказала я не без иронии. — Как еще вы в обморок не упали.

Дугал уловил иронию, но предпочел ее не заметить.

— Я и в самом деле едва не лишился сознания, барышня, — заговорил он снова, задумчиво глядя прямо перед собой. — Кровь полилась после первого же удара, а через минуту спина у парня сделалась красно-синей. Он не кричал и не просил пощады, не увертывался от плети. Он просто крепко прижался лбом к столбу и так стоял. Он вздрагивал, когда плеть опускалась на спину, и только. Сомневаюсь, чтобы сам я мог так держаться, да и немногие могли бы. Джейми потерял сознание, получив половину ударов, его облили водой из кувшина и закончили дело.

— Все это ужасно, — сказала я. — Зачем вы мне рассказываете?

— Я еще не кончил свой рассказ, — сказал на это Дугал, вытащил из ножен кинжал и принялся кончиком чистить ногти.

Он вообще тщательно следил за собой, хотя в дороге соблюдать чистоту и опрятность было трудно.

— Джейми обвис на веревках, кровь текла ручьем и пачкала его килт. Я не думаю, что он был в обмороке, просто чувствовал себя слишком скверно, чтобы встать. Но как раз в это время капитан Рэндолл спустился во двор. Не знаю, почему он отсутствовал на экзекуции, возможно, у него были дела. Джейми увидел его и сообразил закрыть глаза и опустить голову, как будто бы он без памяти.

Дугал сдвинул брови, весь сосредоточившись на не поддающемся его усилиям ногте.

— Капитан был явно вне себя оттого, что Джейми отхлестали в его отсутствие: кажется, он хотел бы сохранить это удовольствие для себя. Но тут уж ничего нельзя было поделать. И тогда он придумал расследовать обстоятельства побега Джейми.

Дугал принялся ощупывать лезвие кинжала, отыскивая неровности и зазубрины, потом стал точить его о камень, на котором сидел.

— Начал он с того, что запугал нескольких солдат до одури. Со словами этот тип управляется недурно, надо отдать ему должное.

— Да, этого у него не отнимешь, — согласилась я.

Кинжал ритмически двигался по камню — ширк-ширк, туда-сюда; когда лезвие натыкалось на особенно твердый участок, из-под него вылетала искра.

— Ну, во время этого расследования выяснилось, что у Джейми, когда его схватили, обнаружили ломоть хлеба и кусок сыра — он взял их с собой, собираясь перелезать через стену. Над этим обстоятельством капитан минутку подумал и улыбнулся такой улыбкой, какую не хотел бы я увидеть на физиономии у моей бабушки. Он объявил, что кража есть серьезное преступление, наказание должно ему соответствовать, и тут же приговорил влепить Джейми еще одну сотню плетей.

Я невольно вздрогнула.

— Это убило бы его!

— Да, то же самое сказал и гарнизонный доктор. Он заявил, что не может этого разрешить, что по совести заключенному надо дать неделю, чтобы он оправился и мог выдержать вторую экзекуцию.

— Как это гуманно с его стороны! — воскликнула я. — По совести, скажите на милость! А что на этот счет думал капитан Рэндолл?

— Вначале очень огорчился, однако потом смирился. Тогда главный сержант, который умел распознать настоящий обморок, отвязал Джейми. Парень зашатался, однако устоял на ногах, и несколько человек ему высказали свое одобрение, хоть капитану это и не пришлось по вкусу. Не по нраву ему пришлось и то, что сержант поднял рубашку Джейми и подал ее ему, но остальным это понравилось.

Дугал повертел лезвие так и эдак, проверяя, хорошо ли наточилось, положил кинжал на колено и посмотрел мне прямо в лицо.

— Понимаете, барышня, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне за кружкой эля. Куда труднее приходится, ежели торчишь на карачках в мерзлом поле, а мушкетные пули свистят у тебя над головой и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с твоим врагом, когда кровь твоя льется тебе на ноги.

— Вот бы не подумала, — сказала на это я, хотя было мне дурно и тошно.

Я опустила в воду обе руки, чтобы остудить запястья и приободриться.

— На той же неделе я снова съездил туда повидаться с капитаном Рэндоллом, — сказал Дугал таким тоном, словно его поступок нуждался в оправдании. — Мы с ним потолковали, и я даже предложил ему денежное возмещение…

— Я просто потрясена… — проговорила я, но опустила глаза под взглядом Дугала. — Нет, в самом деле. Это было великодушно с вашей стороны. Полагаю, Рэндолл отклонил ваше предложение?

— Да, отклонил. Не знаю почему; мне до сих пор не встречались английские офицеры, которым служебное рвение было дороже собственного кошелька, а ведь такой мундир, как у Рэндолла, обходится недешево.

— Возможно, у него есть иные источники дохода, — предположила я.

— Разумеется, есть, — согласился Дугал, — и все-таки…

Он помолчал, потом продолжил, но уже спокойнее:

— Я опять приехал туда, когда Джейми снова должны были сечь, но никакой другой помощи я не мог оказать бедняге. На этот раз он был единственным заключенным, приговоренным к наказанию плетьми. Стражники сняли с него рубашку, прежде чем вывести его к столбу сразу после восхода солнца в холодное октябрьское утро. Мне было видно, что он весь исполосован, но он шел сам и не позволял стражникам дотрагиваться до себя. Он дрожал — и от холода, и от волнения, на руках и на груди выступила гусиная кожа, но по лицу катился пот. Через несколько минут появился Рэндолл, плеть он держал под мышкой, и свинцовые наконечники позвякивали в такт его шагам. Он оглядел Джейми холодными глазами и велел главному сержанту повернуть его, чтобы осмотреть спину.

Дугал сморщился.

— Вид был ужасный. Свежие рубцы только-только начали подживать и затягиваться черной коростой, а все между рубцами пожелтело. Одна мысль о том, что на эту жуть обрушится плеть, заставила меня побелеть. Рэндолл повернулся к сержанту и говорит: «Отличная работа, сержант Уилкс. Посмотрим, удастся ли мне сделать ее лучше». Соблюдая формальность, он велел позвать гарнизонного врача, чтобы тот официально подтвердил, что Джейми достаточно окреп и может вынести наказание. Вы видели, как кот играет с мышью? — обратился Дугал ко мне. — Вот так оно и выглядело. Рэндолл крутился вокруг парня, отпуская одно замечание за другим, и все до одного они были гнусные. А Джейми стоял прямой, как дуб, не говоря ни слова, стоял и смотрел на столб, а не на Рэндолла. Я увидал, как он стиснул ладонями локти, чтобы унять дрожь, и Рэндолл тоже заметил это. Поджал губы, а потом и говорит: «Это ведь тот самый молодой человек, который неделю назад кричал, что не боится смерти. Разумеется, тому, кто не боится смерти, не страшны и несколько ударов плетью». И ткнул рукоятью плети Джейми в живот. Джейми прямо встретил взгляд Рэндолла и отвечает ему: «Нет, но я боюсь, что совсем окоченею, пока вы кончите разговоры разговаривать».