Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - Джилли Купер

Раннальдини проводил задуманное с осторожностью. Розовая утренняя гостиная и желтая летняя сияли в огне свечей и были усыпаны лепестками роз. Центральное отопление, не в пример другим дням, было включено на тропический режим, во всех каминах дьявольским огнем полыхали огромные поленья, так что если кто-то и был одет теплее, чем в тогу, вынужден был бы раздеться.

Громадные вазы лилий, роз и жасминов распространяли сильнейший запах, напоминая сад Раннальдини в прошедшее сверхжаркое лето. Воздух был полон дыма сигарет. Прорицатели, рабы, императоры, Меркурии в стальных шлемах и с фиговыми листками и богини, набив животы индюшачьими окорочками, заливали их «Крагом».

Намерзнувшись на вечеринке у Рэчел, Ларри совершил ошибку, выбрав костюм льва, и теперь, вопя в телефон, обмахивался желтым хвостом.

– Он пытается начать новое дело с какими-то японцами, – объяснила Мериголд, явившаяся в костюме Минервы. Уснув накануне под лампой для загара, она теперь отличалась таким же красным лицом, как у Персиваля Хиллари, который в роли Юлия Цезаря использовал все ту же ночную сорочку от «Кавендиш Хауз» и возложил лавровый венок на свои редкие седые кудри.

– Юлий Цапни-его, это больше похоже, – хихикал Мередит, одетый в бежевую тунику на гибком теле. – Дело не в том, Мериголд, что Раннальдини неразборчив в связях с женщинами, просто он так боится темноты, что не может спать один.

– И что ты думаешь обо всем этом? – спрашивала Мериголд, закрепляя ему на плече сову.

– Я пришел как христианин, – сказал Мередит, благочестиво поднимая руки, – поэтому не могу злословить ни по чьему поводу. Ну разве Гермиона не мила? Разве не прекрасно дыхание Перси? Ну разве Рэчел никого не утешит? Какой черт надоумил Гвендолин Числеден добиться приглашения? И она должна была прийти в роли лошади Калигулы, без всякой одежды. Ой, я, кажется, опять грешу!

– Ну я думаю, Гвендолин выглядит весьма величаво в этой ночной рубашке, – признала Мериголд. – Ох, как бы я хотела тоже не беспокоиться о маскарадном костюме.

Но самой зловещей фигурой на празднике был Раннальдини в роли Януса, двуликого римского божества дверей, входов и выходов, соответствующий январю. Самой раскупаемой вещью в музыкальных магазинах страны сейчас была маска Раннальдини, настолько правдоподобная, что музыканты крестились, внезапно натолкнувшись на нее. Вечером Раннальдини прикрепил свое второе лицо на затылок, и теперь, в каком бы углу комнаты вы не находились, гипнотический черный взгляд везде преследовал вас. С загорелым гладким торсом, с черной набедренной повязкой и толстой золотой змейкой на руке он выглядел угрожающим и потрясающе сексуальным.

Царицей же бала, безусловно, была Гермиона, представляющая Венеру Боттичелли. Ее очаровательная фигура едва прикрывалась прозрачной тканью телесного цвета, а прекрасное безмятежное лицо обрамляли длинные светло-розовые волосы парика, стянутые сзади серебряной лентой.

– У этой старой глупой черепахи можно пересчитать все волосы на лобке, – фыркнул Мередит. – Я не понимаю, почему бы тогда было не прийти совсем без всего. Да на нее же не встанет ни у кого, кто ее знает. А вот Боб в роли Брута просто божественно смотрится.

– Самый благородный римлянин из всех, – проворчал Боб, рассматривая внизу свои голые колени. – Господи, ну и жарища же здесь. Может, кто-нибудь откроет окно?

Бедная Джорджия в золотом платье и черном парике Клеопатры чувствовала себя совершенно уничтоженной. Неожиданно после десяти дней отсутствия закатилась Наташа, выглядевшая гораздо более привлекательно в той же роли, в золотой тунике, в которой ее мамаша играла Архангела Гавриила, с собственными выпрямленными черными кудрями и подстриженной челкой.

– Две Клео! Ну тогда тебе придется быть дочерью Джорджии, – от души веселилась Гермиона.

– Возьми меня своей змеей, – сказал Гай, демонстрируя прекрасные ноги в костюме центуриона.

В отличие от большинства отцов присутствие дочери нимало не смущало Раннальдини. Увидев несчастную, сжавшуюся Джорджию, забившуюся в какую-то нишу, Раннальдини подошел к ней, чтобы наполнить ее стакан:

– Хелло, Джорджия.

– О привет, Раннальдини. Господи, какая я несчастная. Прошлым вечером я набралась мужества, съездила в храм в Ратминстере и вернулась домой с готовностью быть добрее к Гаю, и все это для того, чтобы увидеть, как он уехал к Рэчел, более того...

– Джорджия, – насмешливо прервал ее монолог Раннальдини, – я подошел всего лишь сказать хелло. А упомяни черта...

И оставив скорчившуюся от смущения Джорджию, он пересек комнату, чтобы поцеловать Рэчел, которая, будучи пламенным борцом за мир, призвала протестовать против войны в Персидском заливе и вообще была в боевом настроении. Одетая Бен-Гуром, она угрожающе помахивала хлыстом.

– Ах, Долорес, леди Боль, – сказал он нежно, быстро и ласково погладив ее между бедер под туникой, – сбей меня своей колесницей.

– Ненавижу маскарадные костюмы, – проворчала Рэчел, но ее уже не слушали, потому что в эту минуту вошел Лизандер и все, как всегда, замерли.

Он был одет в рваные джинсы, темно-голубую рубашку и связанный Китти свитер с Утенком Дональдом. Смертельная бледность проступала сквозь темную щетину, лиловые круги залегли под запавшими глазами, непрерывно ищущими Китти, и все это выделяло его из собравшихся на пиршество расфуфыренных гуляк, галдящих вокруг.

– Здравствуй, Горе, – сказал Мередит, осыпая его пригоршней розовых лепестков. – В Древнем Риме телят всегда украшали цветами, прежде чем принести в жертву.

За Лизандером, шатаясь и хитро поглядывая, брел Ферди, который, изображая Бахуса, задрапировался в скатерть, залитую вином. Его рот был размалеван одной из темно-лиловых губных помад Лизандера, а позаимствованный в «Жемчужных воротах» венок из пластиковых виноградных листьев сползал ему на нос.

– Ик, – произнес Ферди, поднося к губам флягу красного.

– Хек хок, – добавил Мередит. – Вообще-то Гермионе надо было прийти в костюме Дерева. Гай того и гляди всадит ей топор между корней.

Китти так привыкла оставаться на готовке, что Раннальдини стоило большого труда вытащить ее из кухни. Ему никак не хотелось, чтобы Лизандер проскользнул туда. Поскольку она и не подозревала, что Лизандер придет, она равнодушно, хоть и неохотно, уступила настояниям Раннальдини одеться девственной Весталкой в белом, облегающем плиссированном платье, которое только подчеркивало ее бледность, опухшие красные глаза и ее небольшую пухлую фигурку.

Сейчас она шла через розовую утреннюю гостиную к столовой, неся большое терракотовое блюдо с зеленым виноградом и розовыми вишнями.