Океан для троих (СИ) - Минт Реджи

Пусть все летит к чертям! Перед глазами плыли лиловые круги, хотя век она не опускала. Просто оказалось всего разом и так много, что хотелось кричать в голос. И она кусала губы, чтобы ни звука не вырвалось.

Наверно, она слишком гнала события, но знающий жаркий рот Рауля не давал ей никаких шансов продержаться долго. А тот, казалось, все замечал и видел, и поэтому не торопился вовсе: медленно проводил языком вверх-вниз, касался пальцами, тер подушечкой, мягко надавливая, второй рукой крепко удерживая за бедро.

А потом начал ласкать всерьез, так что до стонов, которые не удержать. Зато она сходила с ума от горячего языка и настойчивых сильных пальцев, которые касались груди, сжимали напряженные соски почти до боли.

Пытка, казалось, продолжалась вечность – трижды ее подводили почти к самому пику и трижды оставляли шипеть от разочарования, а потом и вовсе отпустили. Горячая тяжесть исчезла, влажного лона коснулся прохладный ночной воздух.

Ошалевшая от ощущений, сначала рухнувших на нее, а затем пропавших, Дороти только застонала протестующе, но и тут ей не дали прийти в себя: дернули вверх, поцеловали жарко, так, как никто не целовал – лаская языком язык, заманивая в свой рот глубже и посасывая, точно это не поцелуй, а лоно опять ласкают. Глубже, еще.

– Я тебя сейчас возьму, – пообещали прямо в рот и снова поцеловали, теперь уже настойчиво и сильно, на грани с грубостью. – Вся моя будешь. До дна…

Но стоило раствориться в новом поцелуе, ее перевернули и впечатали в постель. Подсунули под бедра подушку и бесстыдно развели руками ягодицы, так что щеки у Дороти, наверно, стали цветом как вино.

Дороти, переступив через собственное смущение, обернулась через плечо. Посмотреть. И встретила такой же поплывший ответный взгляд своего пикового короля. Морено дышал тяжело и загнанно. Щупальцы на груди почти сходились при каждом выдохе. Потом откинул со лба мокрые от пота пряди, прижался своим стволом прямо туда и зажмурился.

Словно от боли. Хотя больно тут должно быть ей. И губы облизал, не напоказ, а так, случайно.

– Какая ты… Не выдержу!

Рауль крепко ухватил ее одной рукой за бедро, направил себя внутрь и даже не вошел – ворвался в нее, точно боялся, что Дороти куда-то денется или растворится мороком.

Изнутри резануло болью, отрезвило, но Морено не замер опасливо, не прекратил движения, только другую руку подсунул ей под бедра и пальцами приник к лону, раздвигая влажные лепестки, сразу отвлекая, вышел целиком и вновь толкнулся всем стволом внутрь – с рыком, не сдерживаясь.

– Узкая, нетронутая, моя!

Во второй раз боли уже не было, словно она испарилась от решительных ласкающих пальцев, а на третий толчок Рауль задел внутри что-то, и Дороти выгнуло от сильного, но такого всеобъемлющего наслаждения, что она забыла о своем обете молчания и вымученно застонала.

Рауль двигался резко, не нежничая, но ласки и не требовалось – Дороти и так пронизывало наслаждением от любого прикосновения. Вперед, опять вперед.

Растяжение стало чувствоваться острее, Дороти сжалась на стволе, стараясь то ли взять глубже, то ли задержать таранящий член там, где было слаще всего.

– Дьявол тебя раздери, узко… не сжимайся, боги! – Рауль замер на миг и отрезвляюще прикусил за лопатку, наверняка оставляя на коже след.

– Я… – начала Дороти, сама не зная, чего желает – попросить задвинуть сильнее, или глубже, или вовсе прекратить.

– Держись, сладкая моя. Как же я тебя хочу! – выдохнул сзади Рауль и опять навалился на спину, подхватил одной рукой Дороти под грудь, второй продолжая ласкать лоно. Стал сильно и глубоко загонять член, лишь немного выходя обратно, точно у него не было сил рассоединиться. – Держись еще немного… Светлые боги, сладко-то как. Взял, моя… Не могу, не могу больше…

Перед глазами уже точно выбелило, движения Рауля стали сильными, размашистыми, но потеряли ритм. Он всякий раз прицельно надавливал туда, где копилось наслаждение, докидывая хвороста в полыхающий костер.

Дороти поняла, что все – предел, дальше уже не продержаться ни секунды. Прогнулась, вжалась, принимая горячий ствол глубоко, добавила свои пальцы к чужим и, уже кончая – пульсируя невообразимо сильно и долго, – уловила еле слышный выдох:

– Мой капитан… Дьявол тебя побери, мой капитан…

…“Свобода”, похоже, встала против волн, потому что качка усилилась.

Это была первая связная мысль, которой удалось задержаться в опустевшей голове. Вторая была о вине – осталась ли в рундуке еще бутылка, потому что судьба двух первых точно была печальна. Третья мысль и мыслью не была – так, удивлением: что Морено не спешит отодвинуться от нее, а напротив – спустился чуть ниже, чтоб весом не давить, уложил голову между лопаток и легко поглаживает по бедру. Лоно болело слегка, ощущение растянутости было странным, под бедрами оказалось мокро и липко, но томное удовлетворение, поселившееся внутри, делало это неважным. Лежать так было хорошо.

Несмотря на ледяную, вымораживающую ревность, которая спала гадюкой под ребрами до поры до времени, Дороти и умом, а теперь и телом понимала, что женщины находили в Рауле. И что она сама в нем нашла. Вот это самое, горячее и неудержимое.

Черный Пес любил как жил – жарко, неистово и совершенно не задумываясь о последствиях. Горел и грел. Хотел. Будил внутри такого же парного, сходного зверя. Даже сейчас ощущалось, что еще четверть часа – и Дороти захочется повторить.

Дороти прикинула, чего желает больше – пить или не вставать. Выходило второе.

– Как думаешь, там вино осталось? – тихо спросил она у Морено.

Тот пошевелился, потянулся к краю кровати, и через секунду Дороти в локоть ткнулось прохладное стекло, а Морено вернулся обратно ей на спину. Как домой.

Дороти глотнула и слепо протянула бутылку обратно.

– Хочешь?

Рауль бутылку осторожно забрал, но, судя по звуку, поставил на пол. Зато потом слегка прикусил кожу между лопаток, отпустил после недовольного шипения и усмехнулся:

– Хочу.

Дороти улыбнулась в скрещенные под подбородком руки. На параде грехов у Морено жадность явно шла в паре с прелюбодеянием и даже вырывалась на полкорпуса вперед.

– И как в тебе помещается? – вслух удивилась Дороти и уточнила: – Вот это все? Щедрость, желание, самодовольство, даже честь втиснул.

Морено помолчал, потом выдохнул шумно и мирно.

– Дьявол знает. Привык. Притерпелся. Научился. Когда кто-то нравится, вот как ты… Нравится так сильно, что внутри сводит, то какая уже там разница – кто был раньше, кто будет после. Но переплюнуть тех, кто раньше, я точно смогу…

– Особенно если раньше – никого, – охладила его пыл Дороти.

– Мне от этого только слаще. Что я первый. Что ты вся моя, – прошептал Рауль – Сама сказала – жадный. Мне все надо.

– А как же клятва, которую ты Призраку дал? Что позаботишься о его невесте? – понимая, что все портит, спросила Дороти. – Ведь я верно поняла, он же не о том, чтоб ты к ней раз в полгода с дарами приезжал. Когда передоверяют невесту, это значит…

Морено выдохнул яростно.

– Знаю, что это значит. И если б я знал наперед, что потом тебя встречу – не клялся бы.

– А я что? Я не невеста, – хмыкнула Дороти, понимая, что говорит правду. – Наши дороги как сошлись, так и разойдутся. Потом я выйду замуж – за какого-нибудь лорда, у которого будет псарня и выезд в шесть лошадей.

Морено рыкнул злобно:

– К черту твоих лордов!

– Ревнуешь? Зачем?

– Такой уж есть, – Рауль опять прикусил между лопаток, словно подтверждая. Дороти выгнуло, а тело пронзило сладкой судорогой. – Но тут такое дело… Это он думает, что там любовь. Он ведь на тот свет ушел молодым. Что он там видел? Пару юбок в порту? Он попросил меня найти его любовь – хотя какая там любовь? Так, ошибка по отроческой дурости.

– Выходит, твой Призрак все помнит? Ну, как живым был? – Дороти замялась.

С одной стороны, она сгорала от нетерпения узнать хоть что-то про Дорана, с другой – ощущала себя двуличной гадиной, ведь она за спиной своего мертвого друга его тайны вызнает. Можно даже с самой собой пари заключить, кто это – дочка Винсанов или Этель Скотт? С кем Доран успел так сглупить, что помнит даже за порогом смерти?