Пропавшая улика. И на восьмой день - Эллери Куин

Эллери придал вопросу иную форму.

— Имею ли я отношение к военным действиям? Да, имею, — честно ответил он.

Лавочник откинулся назад, несомненно впечатленный.

— Тогда все о'кей.

Отто подошел к сейфу — такому же маленькому и низенькому, как он сам, с полустертым американским флагом на дверце — и вернулся с потрепанным старым гроссбухом.

— Вы должны понять, какова была ситуация, когда я купил магазин. Не знаю, сколько времени этот старый отшельник имел дело с прежним владельцем, но они никогда не рассчитывались наличными деньгами. Отшельник привозил в своем фургоне шкуры, шерсть, масло льняного семени, мед, пчелиный воск и другие товары, а хозяин магазина предоставлял ему кредит.

Затем начался кризис, а потом появился я. Но кризис продолжался, и мои поставщики перестали брать натурой. «Деньги на бочку», — говорили они. «Кредита больше нет, — сказал я старому отшельнику. — Нужны наличные». — «Что это такое?» — спросил он. Ну, я достал из кармана серебряный доллар и показал ему. Старик посмотрел на него, а потом на меня так, словно я показал ему порнографическую открытку, и ушел, не говоря ни слова.

В следующий раз он появился в ноябре 30-го года. Видите, здесь записано: «12 ноября, 1930. Отшельник. Серебряный доллар из Карсон-Сити, 1873». Я не слишком разбираюсь в старых монетах, но подумал, что она должна стоить куда больше сотни центов, и сказал об этом старику. Я собирался в Лос-Анджелес и предложил взять с собой монету и посмотреть, что можно за нее получить. Старик согласился, хотя я видел, что он вроде как борется с собой.

Отто показывал серебряный доллар различным торговцам в Лос-Анджелесе и в конце концов продал его за самую высокую цену, которую ему предложили, — девяносто долларов. Когда старик с холмов снова приехал в магазин, они заключили сделку: хозяин берет себе восемнадцать долларов за труды, а отшельнику предоставляется кредит на остальные семьдесят два.

Старик посещал лавку один или два раза в год, и Отто фиксировал каждую сделку в гроссбухе. Иногда отшельник приносил с собой один серебряный доллар 1873 года, а иногда нет — в зависимости от состояния его счета. Получая монету, Отто брал ее с собой в Лос-Анджелес, продавал ее, удерживал двадцать процентов комиссионных (Эллери позабавило, что цифра помещалась между комиссионными литературного агента и торговца произведениями искусства), а на остальные деньги предоставлял кредит отшельнику.

— Так продолжалось тринадцать с половиной лет, — закончил маленький лавочник. — Похоже у старика полно этих монет — должно быть, он кто-то вроде золотоискателя, который слегка повредился в уме от солнца, а парень помоложе — его внук или какой-то родственник.

— Сколько всего долларов из Карсон-Сити он вам передал?

— Включая прошлое воскресенье? Ну, надо посчитать… — Послюнявив палец, Отто начал листать страницы гроссбуха. — Всего девятнадцать.

Первой мыслью Эллери было, что число неверно. Он спросил Шмидта, что покупал старик во время своих визитов.

— Каменную соль, керосин, гвозди и тому подобное. Никаких сладостей или вин. Семена? Не припоминаю. Но много писчей бумаги… Ах да, однажды он купил мебель.

— Мебель?!

Отто Шмидт кивнул.

— Странная история тогда произошла — с книгой и прочим. Помню, как-то раз, мистер Грин… Брин…

— Квин. Не будем отвлекаться, Отто. Вы упомянули мебель и книгу. Когда это было?

Лавочник справился в гроссбухе. Это произошло 8 апреля, 1939 года — «года, когда в Европе разразилась война».

— Отшельник пришел один?

— Да, мистер Квин, один. До прошлого года я ни разу не видел парня помоложе. Ну, старик оставил серебряный доллар, упаковал покупки и собрался уезжать. Книга лежала на прилавке, он заметил ее, и с ним произошло что-то странное. Вы обратили внимание на его глаза? Они словно все время горят. Ну, в тот раз они вспыхнули, как фейерверк в День независимости. Он впал в транс, задрожал и стал бормотать, как припадочный, а потом… вроде как начал молиться. Успокоившись, старик спросил меня, сколько серебряных долларов я хочу за эту книгу.

— Что это была за книга? — спросил Эллери, стараясь говорить небрежным тоном.

— Какая-то книга, которую мне прислали из Европы, — у меня там родственники. Я пытался ее читать, но она меня не заинтересовала, и я отложил. Когда пришел отшельник, я как раз делал еще одну попытку.

— Но как она называлась?

— По правде говоря, мистер Квин, не помню. Но когда старик попросил продать ее, я отказался…

— Отказались? Но ведь книга вас не заинтересовала.

— Ну, я просто считал неправильным продавать подарок от родственника. Но старик не отставал — он горячился все сильнее и под конец предложил мне все серебряные доллары, какие у него были. Тогда я просто подарил ему книгу, и — можете поверить? — он благословил меня! А потом указал на старый шкафчик орехового дерева, который я использовал как витрину, и попросил продать и его. Я взял с него пять долларов.

— Он не говорил, зачем ему нужна книга?

— Нет, просто аккуратно завернул ее, погрузил в фургон и уехал. Очевидно, чтобы стать отшельником, нужно сначала тронуться. Знаете, старик ведь даже не мог читать эту книгу — он сам признался, когда я спросил его. Но он должен был ее иметь.

Очевидно, загадку, связанную с книгой, нельзя было отгадать в магазине, как и решить вопрос о серебряных долларах. Почему его так беспокоит их количество?

«Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть…»[55] Любопытно, что этот стих из Апокалипсиса пришел ему в голову именно сейчас. Но конечно, шестьсот шестьдесят шесть — это слишком много. Ему необходимо узнать число. Чтобы сделать это, он должен вернуться и сосчитать монеты в священном ковчеге.

Немедленно!

Приближаясь к Холму Испытаний, Эллери становился все мрачнее. Он еле сдерживался, чтобы не пустить осла в галоп. Его одолевала черная меланхолия. Утомительное путешествие верхом пробудило телесную и душевную усталость, которая привела к прекращению его работы в Голливуде, и он начал сомневаться, что когда-нибудь придет в себя.

Посмотрев на небо, Эллери с удивлением заметил, что оно быстро темнеет, хотя закат еще не наступил.

Неужели идет гроза? Возможно, падающий барометр был причиной его депрессии.

К тому времени, как Эллери добрался до гребня Холма Испытаний, небо стало почти черным, и долина была в глубокой тени. Он не мог ничего толком разглядеть и не слышал обычных звуков Квинана. Медленно спустившись по внутреннему склону, он уже почти подъехал к Дому Священного Собрания, когда поднял взгляд и застыл.

Перед зданием собралась толпа, составляющая почти все население долины.

И все молчали.

Проникающий сквозь открытую дверь желтый свет лампы создавал эффект ирреальности, как в сцене из ада. Жители Квинана стояли словно парализованные, охваченные ужасом, который были не в силах постичь.

Сердце Эллери сжалось, будто стиснутое гигантской рукой. Учитель! Неужели старик чувствовал приближение собственной смерти?

Быстро спешившись, Эллери пробрался сквозь толпу в дом. Здесь действительно был Учитель, не мертвый, но впервые выглядевший соответственно всем прожитым годам. И у его ног лежал человек.

Сторикаи!

Кладовщик был мертв. Но причиной его смерти не было внезапное заболевание, атаковавшее сердце или мозг. Загорелый лоб был размозжен варварским ударом, голова и лицо покраснели от крови, как будто на него вылили ведро красной краски.

Эллери стал искать орудие и вскоре увидел его на полу возле тела Кладовщика — тяжелый молоток, забрызганный красным.

«Великое бедствие», наконец, пришло в Долину Квинана. Больше незачем было ломать себе голову над тем, какую ужасную форму оно примет.

Но это было бедствие, с которым Эллери привык иметь дело. Его ум прояснился, и он шагнул вперед.

На затылке Кладовщика была еще одна рана, но опытные пальцы Эллери подсказали ему, что не она послужила причиной смерти. Сторикаи лишил жизни удар молотком по лбу. Эллери раздвинул курчавые волосы и обнаружил среди них сначала один, потом еще несколько крошечных кусочков чего-то, похожего на штукатурку.

Эллери нахмурился. Нигде в Квинане он не видел штукатурки. Он снова обследовал кусочки через лупу.

Они оказались затвердевшей глиной.

Эллери осторожно разжал стиснутую руку мертвеца. Кладовщик умер, сжимая металлическую пуговицу. На задней ее стороне торчали нитки, а на передней был странный символ.

Не тратя времени на его обследование, Эллери положил пуговицу в целлофановый конверт из кожаного несессера, который посыльный разыскал в его багаже и принес ему.