Проект "Вервольф" - Александр Пономарёв

Я сразу скинул с себя шинель, набросил её на плечи Марики.

— Не спорь! — пресёк я слабые возражения. — К тому же мы скоро сядем в самолёт, а там не так холодно.

Ежась от крепкого морозца, я посмотрел, чем занимается Дитер. Тот вместе со своими людьми доставал какие-то ящики из багажника «опеля». Относительно узкие, длиной около метра, они сильно смахивали на тару из-под магнитных мин.

Мои предположения оказались верны: щёлкнув замками крышек, немцы поочерёдно разложили на дороге похожие на кухонные воронки боеприпасы. Пока его люди снаряжали мины запалами, Дитер подошёл ко мне:

— Готовы, штандартенфюрер?

Я промычал что-то невнятное, стараясь не так заметно пританцовывать на месте: пальцы ног онемели ещё в машине, и я пытался восстановить нормальное кровообращение. Да и стоять в одном мундире на морозном ветру — то ещё удовольствие.

— Может быть, всё-таки найдём пилота? Я скажу ребятам, они это мигом устроят.

— Не надо, — ответил я, с трудом разлепив посиневшие от холода губы. — Я справлюсь. Давайте уже займёмся делом, времени остаётся всё меньше, а нам до места ещё лететь и лететь.

— Хорошо, — кивнул Дитер. — Вы с фройляйн идите к самолёту, будьте готовы завести двигатели, как только увидите фейерверк.

Он вернулся к диверсионной группе, а мы с Марикой побежали к «юнкерсу».

Первым делом мы вытащили из моторов брезентовые рукава. Они были тёплые на ощупь, значит, тепловую пушку выключили недавно. Что ж, одной проблемой меньше: не надо заботиться о прогреве, провернул стартеры — и готово.

Намотав рукава поверх стального кожуха с прорезями воздухозаборников, мы ухватились за дышло и попробовали сдвинуть тяжёлую установку с места. Размером со строительный пневмокомпрессор, она весила с полтонны, если не больше, и никак не хотела двигаться. Мы изрядно намучились, прежде чем до меня дошло, что под колёсами могут быть тормозные башмаки.

Я глянул вниз, мысленно наградил себя нелестными эпитетами, самыми безобидными из которых были «осёл» и «тупица», и выдернул упоры из-под колёс. Дела сразу пошли на лад. Ещё раз навалившись на теплопушку, мы сдвинули её на несколько метров в сторону, полностью освободив взлётную полосу.

За левым крылом самолёта в гофрированной обшивке виднелись две длинные вертикальные щели. Я нащупал ручку замка, распахнул дверь, вытащил из салона узкую лесенку и приставил к борту.

— Прошу вас, фройляйн, — сказал я, вытянув вперёд руку и склонившись в шутливом поклоне.

Опираясь на мою ладонь, Марика с грацией королевы взошла по трапу на борт самолёта. Я следом за ней оказался внутри «юнкерса». Сквозь прямоугольники иллюминаторов в салон транспортника просачивались бледные лучи ночного светила. В серых сумерках грузового отсека чёрными кубами высились какие-то ящики, вдоль бортов тускло поблёскивали алюминиевые дуги откидных скамеек.

Мы потопали в кабину пилотов. Узкая дверь была открыта, по бокам дверного проёма выступали трубчатые каркасы кресел, в просвете виднелись квадратные стёкла кокпита, под которыми мерцала кругляшками циферблатов широкая приборная доска: она опиралась на железную коробку с торчащими из прорезей рычагами, какими-то тумблерами и краниками на передней панели.

Я посторонился, пропуская Марику вперёд, указал на место бортмеханика:

— Садись.

Марика села в жёсткое кресло с меховой накидкой, поставила ноги на педали (в узком пространстве между бортом кабины и железным коробом их больше некуда деть), и сложила руки на коленях, не решаясь взяться за штурвал.

— Саня, мне страшно, — сказала она дрогнувшим голоском, — здесь так много всяких ручек, переключателей и приборчиков. Боюсь, у меня не получится.

— Не бойся, тут ничего сложного нет. К тому же самолётом буду управлять я, ты мне просто поможешь, когда я скажу. Поняла?

Марика схватила мою руку, прижала к щеке.

— Поняла, но мне всё равно страшно. А вдруг у нас ничего не получится?

— Всё у нас получится, — сказал я как можно мягче. — Смотри внимательно и запоминай.

Я наскоро стал объяснять Марике назначение приборов, показывая, что и в какой последовательности делать. До конца лекции оставалось совсем чуть-чуть, когда грохнули первые взрывы, и на месте нескольких истребителей взметнулись огненные грибы. Чуть позже недалеко он нашего «юнкерса» рванули три или четыре бомбардировщика.

От яркого зарева на взлётном поле стало светло как днём. К тому же освещения добавили вспыхнувшие прожекторы: одни зашарили по аэродрому, другие пронзили небо белыми спицами.

Оглушительно завыли сирены, послышался сухой треск автоматных очередей, хриплый лай собак и крики людей. Длинные пунктиры трассеров вспороли облака, из которых сразу посыпался редкий снежок.

Я плюхнулся в кресло пилота, чуть не треснувшись коленкой о стойку штурвала, с удивительной для закоченевших пальцев лёгкостью быстро защёлкал тумблерами, подавая питание в бортовую сеть, и с воплем: «От винта!» завёл двигатели.

Достаточно прогретые, они запустились с пол-оборота, кабина тут же наполнилась шумом и гудением. Держа одну ладонь на штурвале, я положил вторую на рычаг управления закрылками, передвинул на отметку «угол 25» и стал ждать, когда приборы покажут нормальные для взлёта температуру и давление техжидкостей.

«Юнкерс» рычал, как зверь, мелкая дрожь пробегала по корпусу от двигателей до хвоста, заставляя вибрировать и наши тела. За грохотом моторов я не слышал выстрелов, но знал, что на аэродроме идёт настоящая война.

Масло нагрелось до нужной температуры, движки работали, как часы, а Дитер всё не появлялся. В общем-то, в России он мне не нужен, свою задачу он выполнил, а вот я рискую остаться здесь навсегда, если и дальше буду его ждать.

Я наклонился к Марике, крикнул, что скоро вернусь, а сам отправился втянуть трап и закрыть дверь.

Где-то не территории авиапарка грохнули взрывы, и ещё несколько самолётов превратились в пылающие обломки, добавив ярких красок ночной иллюминации.

Я добрался до двери, затащил лестницу в фюзеляж и только пристегнул её зажимами к стенке, как вспомнил о страховочном фале — я заметил его, когда мы скручивали брезентовые рукава теплопушки — одним концом он был привязан к хвостовому колесу, а другим цеплялся к стопорному кольцу в бетоне.

Спрыгнув на землю, я бросился к хвосту. Усиленный двигателями ветер трепал одежду и всё время норовил свалить меня с ног, пока я возился с тросом. Пальцы примерзали к железу, я содрал на них кожу в кровь, прежде чем отстегнул карабин от стойки колёсной опоры.

Пока я возился со страховкой, появился Дитер. Я ничего не слышал из-за оглушительного рёва моторов и если б не он, точно словил бы пулю. Дитер заметил бегущих к «юнкерсу» охранников раньше, чем те увидели меня, и высадил по ним весь магазин.

— Быстрее, штандартенфюрер! — рявкнул он, перезаряжая автомат. — Чего вы там возитесь?

— Фал! — заорал я, потрясая зажатым в руке тросом.

Вместо ответа Дитер сделал пару длинных очередей в сторону пылающих «мессершмитов». Там, на фоне рыжего пламени, бежали чёрные фигурки солдат. Несколько охранников упали, выронив автоматы из рук, остальные повалились на заснеженный бетон, прижимаясь ближе к шасси уцелевших самолётов.

— Это вам за Ганса, это за Юргена, а это за Томаса! — крикнул он, метнув в их сторону осколочные гранаты и рухнул на землю. Я отбросил трос и тоже бухнулся рядом с ним.

Три взрыва прогрохотали один за другим с небольшой разницей. Разлетевшиеся осколки посекли стоявшие рядом «хенкели». Несколько рваных кусочков металла угодили в топливные баки бомбовозов, откуда тонкими струйками потёк авиационный бензин. Часть осколков долетела до нас. Щёлкнув по бетону, они куда-то срикошетили, не причинив никакого вреда ни нам, ни нашему «юнкерсу».

Тёмные дорожки топлива быстро добрались до полыхающих «мессеров», вскоре по ним побежали красные язычки огня, и бомбардировщики с грохотом взлетели на воздух. Дохнуло жаром доменной печи, лицо опалило горячим ветром.

Дитер схватил меня за шиворот, рывком поставил на ноги и толкнул к самолёту. (Это меня и спасло: на то место, где я только что находился, хлопнулся дымящийся кусок фюзеляжа и чья-то обгорелая рука). Вдвоём мы запрыгнули в Ю-52 и я, лёжа на холодном полу, заорал что есть сил:

— Давай!

Марика передвинула вперёд рычаги управления двигателями и сняла тормоз, отчего самолёт сразу засеменил по взлётке. Боковой ветер подталкивал его вправо, поэтому она всё время подтормаживала левое колесо, выравнивая машину по центру полосы.

Ко времени, как я забрался в кресло пилота, «юнкерс» разогнался до сотни в час, а ветер подул нам навстречу. Всё складывалось очень хорошо. Я сдвинул РУДы до упора так, что их набалдашники почти коснулись приборной доски, а двигатели оглушительно взревели. Через несколько секунд, когда скорость достигла положенных ста пятнадцати километров в час, я плавно потянул штурвал на себя и оторвал «юнкерс» от земли.