Укок. Битва Трех Царевен - Игорь Резун

Сама Ирка изменилась. Она даже сделала прическу, отчего ее черные кудри рассыпались по широким плечам густой блестящей волной, завиваясь на шее в кружавчатые колечки. Она теперь всегда, если была рядом с Людочкой, сверкала элегантностью. Единственное неудобство представляли каблуки, но и их всякий раз, когда было возможно, Ирка наловчилась прятать в черный пакет, давая отдых ногам и становясь еще более вызывающе «неприличной», а значит, и более соблазнительной.

Она отдала Людочке еще одно платье — желтое, с пышными рукавами и подолом, трепещущее на ветру, отчего девушка стала в нем похожей на большую бабочку-лимонницу. При этом Ирка заявила строго:

— Вернете, Ваше Высочество! Вам еще нарядов надарят. А нам, фрейлинам, подчас и ходить-то не в чем!

Ирка всерьез продолжала эту игру, называя подругу исключительно на «вы» и «Ваше Высочество». Людочка сначала возмущенно шипела, как потревоженная змея, но потом привыкла. В ее комнате теперь больше не пахло пожаренной на скорую руку картошкой и капустой, а витал аромат хорошего кофе, кремовых пирожных, которые покупала Ирка, выдавая строго по норме, как чупа-чупсы своим башибузукам, и недорогого парфюма, на который только и смог раскрыться тощий девчоночий кошелек. Одежда смиренно висела на стульях, получивших такие пышные имена, как «Граф Артуа», «Маркиз де Монпансье» и так далее в том же духе.

Первое время девушка с ужасом смотрела вниз, на свои босые ступни, ставшие коричневыми за лето, сохранившими свой неизменный педикюр, и изумлялась: «Какая же я принцесса?! Почти голая (если учитывать открытость коктейльного платья!), босая…» Но Ирка выговаривала:

— Придет время, Ваше Высочество, будете на балу в алмазных туфлях танцевать. А захотите — и без них. Алмазные туфли — такая туфта!

В тот день Людочка очень кстати вспомнила о своей обуви, сданной в ремонт алтайцу. Но с утра залетела Ирка и сообщила, что ее ждут в ЖЭУ и что к одиннадцати она должна быть там как штык!

— А что такое? — испугалась девушка. — Ну, я в прошлый месяц за комнату не заплатила, но ты же знаешь…

— Не компостируйте мне мОзги, Ваше Высочество, — отрезала подруга. — Вызывают, значит, надо! Ты — принцесса! Пора бы уже привыкнуть. Помнишь, как Воланд говорил ей, этой… как ее…

— Маргарите!

— Да! Не ходите, мол, и ничего ни у кого не просите. Сами, засранцы, придут и все дадут! Вот так!

— Ага.

— Ну-ка, такни!

— Чего?

— ТАК-ни! Подпрыгни и скажи: «ТАК!» Вот, молодец, Ваше Высочество! Принцессу учить — тока портить. Ладно, я побежала. К одиннадцати, не забудь!

До одиннадцати девушка решила зайти к алтайскому сапожнику, чтобы появиться в ЖЭУ (учреждении, по ее меркам, очень серьезном) все-таки обутой, как нормальные люди. Поэтому она вышла пораньше, шагая по умытым дорожкам Академгородка, еще влажным от осевшей на них утром росы. Людочка рассматривала мир и удивлялась: ей было хорошо в нем! И просинь неба, и зелень сосен с березками, и даже красные мусорные урны казались ей поручителями счастья. Но надолго ли?

Подходя к тому самому дому, где ее так испугала белая собака, Людочка с удивлением заметила, что крыша над спуском в подвал покороблена и разворошена, самой железной входной двери нет — там зиял проем — а возле ступеней лежит какая-то несгоревшая, закопченная дрянь: матрасы с хищно выскочившими пружинами, обломки табуреток, тряпье. Пахло горелым. Над кучей стояли два местных дедка, из современных «пикейных жилетов», и ожесточенно спорили. Один из них был большой, грузный, а второй — сухонький, в фетровой шляпе и с тросточкой.

— Я те говорю, Максимыч! — обиженно гудел тот, что был больше. — Я в «Сибакадемстрое» больше объектов сдал, чем твоя старуха тапок исшаркала! И пожароопасность мы на «ять» сдавали. Да если бы там такой огонь был, то дом бы не выдержал! По перекрытиям, знаешь, как огонь идет?!

— Я ничего не знаю! А только вот, смотри, у Матвеевны из первого подъезда там унитаз стоял. Старый. Она его на черный день оставила, когда ей зять на новый поменял, так этот унитаз в пепел обратился! Фарфор! Тронул рукой — он и рассыпался. В пыль чистую.

Грузный скривился.

— А как же Витька-мент? Когда пожарные подъехали, он из подвала торчал. Ежели бы там такое пламя было, то он бы себе все хозяйство по самые яйцы отжег, а так только подметки поплавились да задница лохмотьями слезла.

— Потому как мударик твой Витька, — просто заключил сухонький. — Алкашей ничто не берет: ни вода, ни огонь!

— Мударик, — согласился его оппонент. — Только не мой, Максимыч. Так вот, ежели мое мнение хочешь знать, так я сам по пьяни где-то задницей в костер сел — и все. И говорю тебе: не было там никакого огня.

— Как не было?! Как не было?! — закипятился старичок. — Все сгорело, вчистую. Вместе с чуркой-сапожником.

— Интересно, — ядовито поинтересовался второй, — а чурка-то как? Что, и горсточки пепла не осталось? Ни косточки?!

— Он того… — сухонький задрал палец вверх и показал. — Он ТУДА ушел. Потому как шаман. Все они, шаманы, оттудова…

— Ну, ерунду ты мелешь, Максимыч.

Они разговаривали, не обращая внимания на Людочку, а та сбилась с шага и остановилась растерянно. В этот момент из закопченного по краям дверного проема подвала вышли два человека в огромных, по моде, фуражках, кое-где испачканных сажей. Они тоже оживленно спорили.

— Ну не знаю! — говорил один из них, судя по погонам, старший званием. — Возгорание было — факт. Ущерб есть — факт. А пожара — нет! Или дом такой заговоренный?

— Точно, — бубнил другой, наверняка обиженный тем, что бродили они не по пепелищу четырехэтажки. — Не по уму как-то… Дом заполыхал бы в два счета, если в подвале началось.

— Не говори. А тут — ни кусочка не осталось. Чуешь, один пепел?

Пожарные покинули подвал и ушли, помахивая одинаковыми коричневыми папками. Старики проводили их туманными взглядами и заспорили снова. Людочка растерянно постояла и поплелась обратно. Ее угнетало не отсутствие обуви — обходиться без нее она уже привыкла летом — а то, что вещь сгинула просто, за так. Впрочем, это было как-то не по-царски, точнее, совсем не по-царевенски, и девушка это понимала.

К домоуправлению она подошла в этом почти сомнамбулическом состоянии духа, смотря себе под ноги. И ее ушей вдруг коснулись музыкальные звуки. Людочка подняла голову и… обомлела.

Дорожка к крыльцу ЖЭУ вела узкая, из выложенных тут плиток, а заканчивалась долгим пологим крыльцом, которое было сделано таким для удобства поднимающихся по нему бабулек — основного контингента домоуправления. Сейчас по обе стороны от деревянных перил стояли двое: Ирка и незнакомая девочка с черненькими гладкими волосами, напоминавшая японку с плаката о памяти жертв Хиросимы. Ирка держала в руках губную гармошку, а девочка-японка — флейту; Ирка блистала ярко-алым платьем с голым пупком, а та, японистая, была в каких-то белых одеждах, как у жрицы.

Едва Людочка появилась на дорожке, как Ирка махнула рукой: «Начали!» — и прижала к губам гармошку. Звуки ударили наперекрест, заставив прохожих оборачиваться и замедлять шаг; стайка женщин из домоуправления (диспетчеры как раз уходили на перерыв) изумленно застыла, взирая на это музыкальное шествие.

— Ирка! Что за фокусы?! — крикнула девушка, но не успела шагнуть к подруге.

Из пыльных кустов выскочили двое: один большой и толстый, второй — низенький колобок. Их Людочка где-то видела, но где — не помнила. Оба мужичка ловко выхватили черные мешки и начали сыпать под ноги Людочки розовые лепестки! Натуральные. Розовые, желтые, красные. Отделенные от бутонов.

Девушка не успела ничего сообразить — она уже шла по этим лепесткам босая и с недоумением смотрела, как ее голые, испачканные асфальтом ступни шагают по этой роскоши, щекочущей и мягкой. Лепестки сыпались густо, сплошным ковром. Это было незабываемое ощущение! Такого Людочка никогда не испытывала. А две согбенные фигуры все сыпали и сыпали из мешков.

В толпе зевак, мгновенно собравшейся рядом, чтобы взглянуть на такое невероятное шоу, кто-то восхищенно присвистнул. Женщины из диспетчерской ойкнули. А Ирка выдала супермузыкальную ноту на губной гармошке и возвестила, немного запинаясь:

— Принцесса Непала, Ее Высочество Сирхвана-Сихия Ушпрасалдаравансала Четвертая, следует к месту беседы! Поклонитесь Принцессе.

И пала на колени истово. Людочка заметила, что ради такого случая колготок к своему красному платью подруга не надела.

Девушка шла, приближаясь к крыльцу. Чувство невесомости овладело ею: то ли приподнимали вверх лепестки роз, ласкавшие босые ступни своими прохладными цветочными губами, то ли она просто начала вживаться в образ. Желтая, нарядная, голоногая, с сумочкой черненькой на порыжевшем ремешке, она плыла по этим лепесткам, как по розовому морю. А тот, маленький, с гладкой макушкой, еще и сунул ей букет роз. Людочка приблизилась к Ирке, и та подняла на нее черные глаза: