Укок. Битва Трех Царевен - Игорь Резун

— Эй! Абычегай!!! Открывай, твою мать, чурка расписная! Слышь? Я твой курятник щас к едреням разнесу!

Но подвал не отвечал, а над Витькой отворилось окошко, грубый мужской голос заметил:

— Пьянь херова, шляются, спать не дают!

И прямо у виска участкового просвистела полная пластиковая бутылка воды, явно приготовленная для таких случаев. Не промахнись мужик мимо замаскированного темнотой Витьки, этот снаряд отправил бы участкового на больничную койку с тяжелым сотрясением. Витька разбираться не стал, а спрятался под козырек дома: тут крыша над входом защищала его от бутылкопада. Он уже хотел ломиться в дверь ботинками, но та неожиданно легко отворилась внутрь, пропуская Витьку.

Он зашел с каким-то неожиданным испугом. Подвал казался пустым, прямо уходила его темная сердцевина-коридор, направо, в крохотной каморке сапожника, горела чумазая лампочка на драном шнуре. Пахло кожей и подметками.

— Эй, мля, чурка!!! — рявкнул Витька. — Выходи, че прячешься?! Бить не буду…

И снова никто не ответил. Участковый выхватил пистолет, спустил предохранитель и, держа оружие дулом вверх у плеча, как насмотрелся в американских боевиках, заглянул сначала в каморку. Там было совсем пусто. Потом он услышал шорох в глубине подвала. Полез за фонариком и понял, что батарейки сели, фонарик источал только слабое, размытое пятно света. Но все равно, тыча им впереди себя, Витька сделал несколько шагов.

По обеим сторонам темнели пустые карманы для кладовок. Впрочем, все это было сломано несколько лет назад, при антитеррористической зачистке подвалов. Теперь там жили запахи кошачьей мочи и гнилой тряпки. Витька сделал еще шаг и вздрогнул. Фонарик слабо полоснул по лежащему на цементном полу человеку. Голому человеку. Руки его были сложены на причинном месте, деликатно его прикрывая.

Участковый с изумлением узнал того самого сапожника, Максурдина Абычегай-оола Джамшиевича, который квартировал в этом подвале уже несколько лет и у которого проверить документы сейчас не представлялось никакой возможности, ибо голому человеку спрятать паспорт попросту некуда. Глядя на вздернутый синий подбородок старика с вылезшей бородой, Витька вспомнил дурацкую пословицу: «В гробу карманов нет!»

— В гробу карманов нет, — ошарашенно прошептал он сам себе.

В этот момент что-то вылезло изо рта мертвеца. Это было какое-то сияние, какая-то инфузория. Переливаясь, это нечто сдутым шаром провисло над покойником, пузырясь в темноте и сверкая, как вулканическая лава, — медно-красным. Витька судорожно икнул и попятился.

Послышался хохот, мелкий, противный, издевательский, хриплый.

— Уходи! — проскрипело из подвала. — Уходи!

Витька пятился, но натура его не позволяла оставить это место без боя.

Он передернул затвор пистолета, нацелил на пятно и не своим голосом, а тонким и сиплым, заверещал:

— Стой, стрелять буду!

В подвале опять расхохотались. На секунду шар посветлел и показал Витьке какого-то мужика в лоскутных одежах и меховых унтах. Тот плясал вокруг костра. А потом видение исчезло, и шар заметался по подвалу.

Витька даже не смог выстрелить. В лицо дохнуло жаром, будто его сунули головой в неостывшую печку. Он зажмурился, а когда раскрыл глаза, шар летал по помещению, поджигая все, чего касался: стены, трубы, обмотанные веревками, старые матрасы бомжей, проводку. Все трещало, искрилось, пылало, и над этим разносился чей-то громовой смех. Завывая от ужаса, Витька бросился прочь, но комнатенка сапожника тоже наполнилась пламенем, и языки его выбрасывало оттуда протуберанцами. Проход оказался закрыт. Витька заскакал на крохотном пятачке и, только очень поздно, нашел выход: окошко с фанеркой. Он кинулся в это окошечко птицей, лбом выбил тлеющую фанеру и, когда уже наполовину вылез наружу, умудрился застрять. Над ним хлопали окна — люди ощутили дым. Чувствуя, как немилосердно припекает задницу, Витька истошно заорал из последних сил:

— Памагите! Милиция! Пажа-а-ар!!!

Пилатику позвонили среди ночи. Держась за теплую жену Марину, следователь осторожно выплел из своего тела ее хрупкие, нежные руки и сел на кровати. Поморгал, а потом схватил переносную трубку:

— Да!

Звонил областной судмедэксперт. Оказалось, час назад в камере СИЗО скончался обвиняемый в нападении на академика Шимерзаева гражданин республики Алтай, который с топором в руках пытался взять академика в заложники. Сама по себе новость, конечно, неприятная, но областной судмедэкперт в эту ночь дежурил, и ему сам Бог велел заниматься осмотром трупа узника. Пилатик же мог подождать и до утра.

— Что? Полное вскрытие? Я? Зачем? — хриплым и мрачным голосом спрашивал следователь.

Марина во сне зашевелилась, отколовшимся куском мрамора засветилось ее плечо.

Судмедэкперт что-то бормотал про «особые обстоятельства». Не дослушав, Эраст бросил: «Еду!» — и принялся одеваться, не включая света. Галстук надевать не стал, и застегивать рукава у сорочки тоже, только закатал их повыше; набросил на плечи пиджак, а потом залез в шуршащую оболочку плаща — ночами было уже холодно.

Сам Пилатик не водил автомобиль принципиально, его пугало все это сочленение рычагов и педалей, а также необходимость действовать одновременно руками, ногами и головой. Днем он мог рассчитывать на «разгонную» машину Прокуратуры Федерального округа, к аппарату которой был приписан, а ночью… ночью он вызвал такси.

Пока Пилатик сидел в прихожей, ожидая звонка оператора, он посмотрел на пожелтевшую «валентинку», пришпиленную за край зеркала. Еще прошлогодняя! А в этом году он не подарил ей «валентинки» — забыл, замотался по новым своим делам!

Вот тренькнул телефон, известив о прибытии машины. Пилатик спустился вниз, где колючие кусты у подъезда освещались фарами автомобиля. Еще не сев в него, Пилатик обратил внимание на то, что это была роскошная, размером с представительский «мерс», какая-то модель «ниссан». Но она была изуродована гребешком и цифрами таксомоторной фирмы на капоте и по бокам. Водитель, немолодой и спокойный мужчина, выслушал адрес.

Когда уже поехали, Пилатик спросил, просто чтобы убить время, летящее в них искорками ночных фонарей, и не заснуть самому, ибо разбуженный организм пытался взять свое:

— Машина-то ваша?

Водитель только кивнул.

— Не жалко-то ее в такси бить? Это, я смотрю, у вас какая-то супермодель.

— Модель «Президент» девяносто восьмого года, — охотно ответил тот. — Ну да, она у них там котируется. А мне все равно за копейки досталась.

— Это как? Угнали, что ли? — хохотнул Пилатик.

— Да не. Я у мужика покупал. А перед этим я машины на барахолку гонял, так я видел, как он себе ее купил. Умора! Представляете, он каждый день на автобарахолку с лягушкой ходил!

— То есть?

— Ну, с лягушонком таким, обыкновенным. Поймал же где-то! Придет, вынет лягушонка (он его в спичечном коробке таскал), посадит на ладонь и шагает вдоль рядов машин, что-то приговаривает. Все люди, как люди: выясняют пробег, узнают цену, под днище смотрят, а этот… симора… сима…

— Симоронит? — подсказал Пилатик.

Водитель уставился на него.

— Оба-на! А вы откуда знаете? Ну, не важно. В общем, симо… это самое делает. Колдует. Мужики смеются — чокнутый. Ну, и долго так ходил, около недели. Так ничего и не выбрал. Я даже присказку его выучил, вот:

Лягушонок, уходи,На все стороны гляди,На любую тачку лазь,Коробчонку мне оставь!

— Да. Интересно.

— Еще бы! Ну и в конце концов у него эта лягушка на белую тачку — прыг. И сидит на капоте. Мужики ее шуганули вроде, а она только переползла в другое место и сидит. Зелененькая такая. Мужик этот — к хозяину. А тот там кофе пьет невдалеке. И прикиньте, хозяин, мужик какой-то с Кузнецка, на того, с лягушкой, посмотрел и говорит: «Паря, я тебе ее за полцены против объявленной отдам. Потому что ты человек хороший». Считай, за бесценок такую лайбу ему и отдал!

— Гм, а вы как купили? — усмехнулся Пилатик, вспоминая свои симороновские подвиги: мэрию да грибы.

— А я с ним потом на одной площадке оказался — переехали. Ну и так сдружились. У него доктора рак нашли, он последний-то год вообще не вставал. Чуял, что загибается. И говорит: «Бери мою лайбу, Вася». Я говорю: «Сколько просишь?» Он мне называет ту сумму, за которую покупал, — а тогда цены-то на них чуть ли не вдвое вылезли — и говорит: «Вот за эту и не копейкой больше». Я ему: «Ты че, сдурел?» А он говорит: «Вася, на том свете мне деньги не нужны, я — внучке… Но при одном условии, что ты тоже Лягушонка-Из-Коробчонки попросишь коробчонку, то есть машину, отдать, а самого отпустишь». Я говорю: «Мне что, тоже лягушку ловить и по автобарахолке с ней бегать?» А он отвечает: «Нет, просто съезди за город, загони ее капотом в любое болото, а сам переночуй рядом. Потом помой — и вперед!»