Искатель, 2013 № 10 - Песах Амнуэль

Он резко смолк, по-том сдавленно попросил прощения. И вышел, позабыв о протоколе, который я так и не стал заполнять. Следом зашел Диденко, довольно смурной.

— Звонил в прокуратуру, дело возбуждено не будет. У них там очередная проверка на вшивость. Вчера председатель Следственного комитета устроил публичный разнос своим холуям, вот прокурорских и трясет. А жаль, мне бы лишняя «палка» не помешала, до конца месяца всего ничего, а еще пятнадцать до плана, а его ж перевыполнять надо. — Он вздохнул и спросил неожиданно: — Слышал, наш министр просил всех, не прошедших, вернуться. Вроде как амнистировал. Может, придешь?

— Ты это всерьез? — Он кивнул. — Наверное, нет.

— Знаешь, я… хотя нет, от тебя другого не ждал. — Все равно обиделся. — Да и опер ты был неважный. Все тебя выручать приходилось. — Он напомнил, как получил четыре пули разом, закрывая меня во время штурма притона. А едва очухавшись в больнице, завидев меня, заулыбался во всю ширь, словно ради только этого и встал на пути очереди.

— Я уж давно отрезанный ломоть. Вот правда, не смог бы вернуться.

Он махнул рукой, Стас вспыльчив, но отходчив. Спросил насчет свидетеля. Я рассказал.

— Несерьезно как-то. Столько лет готовился, а решил стрелять в самом неподходящем месте. Нет, тут в красном автобусе надо искать причину.

— Я смотрю, ты все же заинтересовался.

— Да дурь в башку лезет. И старик тоже странный. Чего ему надо? Теперь уж не скажет. — И, перескочив, тут же: — Зато твой вон как растрепал. И гниль, и подонки, и вообще не пойми кто. Будто все мы тут злобные пришельцы, от которых никто не знает, как избавиться. Как будто в той же стране не жили, в те же школы не ходили, в одном дворе не росли. Жен, детей не имеем. Чужие, для всех чужие. Пришельцы. — И гаркнул: — Да в зеркало надо смотреть! Вот эта сопля посмотрела бы — и мента бы там увидела. Решал всё, что ему можно. И того убить, и у этого отобрать, и так поделить, и чтоб никто не мешал. Ну и чем он нас-то лучше, чем?! Тем, что он мечтает, мы делаем?

Он помолчал и совсем другим голосом закончил:

— Вот старик, да, он инопланетянин. Попал к нам без скафандра и все, каюк. А мы… нет, мы-то аборигены. Плоть от плоти, не отдерешь теперь, так что мучайтесь, никуда не денемся. За себя стоять будем.

— До упора, — едва слышно добавил я. И, оторвавшись от стены, поплелся к двери. Диденко ничего не сказал, даже не кивнул в ответ на мое прощание. Я вышел и пешком двинулся к перекрестку.

Пустота охватила теплым одеялом. Так и брел в ней, без мыслей, без чувств, пока не добрался до места. Остановился посреди перехода, ровно на том самом месте, где увидел, как достает из кармана «Вальтер» и целится старик.

Уже ничего не напоминало о вчерашней трагедии. Мимо пробегал на красный народ, толкая, чертыхаясь. Я бросил взгляд на часы, надо же, подошел в точности через сутки. Только сейчас людей куда больше. И красного автобуса нет.

Может, целился старик все же не в него? А может, куда проще — его на переходе и переклинил осколок, и задыхающийся мозг воспринял красный автобус как нечто, что он давно искал, ждал, думал — ушло, но нет, вернулось из небытия, восстало — и снова здесь. Что-то из давно прошедшего.

Нет, скорее, из недавнего, из сегодня, накатило на память, нещадно давя и пятная кровью прежде белоснежные бока. Что-то страшное, от которого и защитить себя и всех можно лишь одним способом. Как на войне.

Зажегся зеленый, но я так и остался стоять. Все могут оказаться правы, и никто не прав. Я не могу найти ответа, хотя старик оставил почти все для решения загадки.

Пустота внутри разгорелась, я расстегнул ворот кожанки. Не понимаю почему, но мне кажется, что старик все же попал в цель. Только не успев понять этого.

Я оглянулся на дома, мимо которых должен был бродить еще вчера, посмотрел на пустырь, на перекресток. Вздохнул и медленно побрел к остановке. Не сегодня, может, когда-нибудь еще, но не сегодня.

Бело-зеленый автобус подошел, открыл двери и поглотил меня.

Алексей Олин

ПРИГОВОР КЕНТАВРА

— Подъем! — орет Есман, отгибая левый наушник моего портативного игрика. — Еще раз увижу тебя слушающего всякую дрянь вместо того, чтобы слушать вызов, — пойдешь за ветеранами в госпитале дерьмо убирать!

Я как раз пытался слушать новый альбом «Заводных кукол», интересное сочетание хэви и индастриала плюс академический вокал сиамских сестер Энни и Дженни. В самое ближайшее время их розовые парики должны будут засветиться в Санкпите.

Я выключаю игрик, снимаю наушники и аккуратно кладу их на подоконник.

— Это не дрянь. Куда едем?

— В чисто поле. Бегом-бегом, козлоногий! Франц ждет.

Прочие лекари, находящиеся в комнате отдыха, даже не пытаются скрыть усмешек. И это называется: образованные люди. Меня тут, кажется, никто не воспринимает всерьез.

— Не смейте называть меня… — Я не договариваю, потому что Есман уже вылетает из комнаты, оглушительно хлопнув дверью.

Натягиваю форменную куртку, беру «уши» и плетусь следом. Даже пообедать нормально не успел. Это уже седьмой вызов до обеда. Два пролета по лестнице вниз, не забыть взять чемоданчик с полки, команда отводчику двери — и вот я в холле. Франц дожидается с листком вызова у окошка диспетчера, жует резинку и вроде бы строит глазки толстой крашеной блондинке, которая больше похожа на доярку, чем на леклома. Что за вкус у этих немцев?

Франц — это наш водитель. Стандартное клетчатое кепи, защитные гогглы с радиолампами, застегнутая на все пуговицы черная куртка, галифе и кожаные сапоги. По-русски еле говорит, глаза как у хамелеона, курит сигары и носит на запястье браслет с собачьим когтем: это его талисман. Но говорят, что город знает феноменально, ас в плане нахождения кратчайших путей доставки пострадавших. С Виктором Есманом вместе три года. Я пока не видел, чтоб они о чем-либо разговаривали по душам. Лишь короткие реплики по делу.

В общем, повезло мне с командой.

— Принимайт. Кентавроид, — говорит Франц.

— Что, прости? — Я протягиваю руку, чтобы взять листок, но Есман меня опережает. Не глядя, он кидает его в папку вызовов.

— Марш в карету.

На улице тепло и солнечно. Небо высокое и прозрачное. Дорожка к стоянке усыпана желтыми листьями. Я пинаю их ногами.

Залезаю в карету «Victorum». Опять в кузов. Вообще-то в водительской кабине три места, но Есман не дает мне сидеть рядом с ним. Уже целую неделю я езжу в этом дурацком кузове, меня демонстративно отделили, причем Есман всегда плотно закрывает окошко между кабиной и кузовом, в кузове душно, а кабина с откидывающимся верхом, что весьма удобно в жару; Франц на такую несправедливость лишь цыкает зубом, смеется и качает головой. И эта скверная привычка обзываться в присутствии коллег. Скотина этот штаб-лекарь Есман, думаю я.