На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

— Знаю, ты будешь доказывать, что у тебя здесь одинокие родители, которые всю жизнь работали в поте лица, чтобы построить тебе дом, которые воспитали тебя, помогали во время учебы, и, конечно, они не заслужили того, чтобы ты убежала от них на другой конец страны и оставила их без помощи. Против этого у меня есть только один аргумент. Я получил образование за государственные деньги, и государство, в данном конкретном случае армия, по вполне понятным соображениям послало меня туда, где я нужен… Так мы спорили бы до бесконечности, Марика. Это бессмысленно.

Гинек встал, засунул руки в карманы легких летних брюк и прошелся по комнате. Марика рассеянно подравнивала стопку медицинских карт. Ей было больно слышать, как он говорит об их прошлом: «Мы любили друг друга», «Ты была милой, заботливой»… Разве она не хочет относиться к нему так же и сейчас? Разве она не осталась ему верной?..

— Согласись, что из нашей ситуации нет иного выхода, тем более что мы оба пришли к такому выводу… Слушай, мы же живем не в средневековье, когда супруги имели обыкновение жить отдельно, каждый в своем замке. — Гинек наклонился над столом. — Ты даже не пошла на компромисс; меня могли бы перевести куда-нибудь поближе, к примеру, в Южную Моравию.

Гинек опять зашагал по кабинету. В голове его мелькнула мысль, что разговор пошел не в том направлении, как было задумано. Ведь Гинек приехал сюда не для того, чтобы что-то сохранять, он здесь для того, чтобы решительно покончить с игрой в любовь, притворством Марики. Если до сих пор она считала свидетельство о браке достаточным средством для сохранения их брачных связей, то глубоко ошибалась. Он не намерен обижать ее, но и поддерживать ее иллюзии тоже не собирается.

— Наверное, Марика, сбой произошел раньше. Я возьму вину на себя. Напиши в заявлении, что я лгал, обещая тебе остаться в Микулаше. Напиши что угодно, только бы со всем этим покончить.

— Ничего не напишу, — резко подняла она голову. — Ничего, понимаешь? — Закрыв лицо руками, она расплакалась. Марика никак не могла понять, по какому праву Гинек хочет уничтожить все прекрасное, что между ними было. В чем ее вина? В том, что она избрала профессию детского врача? Хороших мест не так уж много, а в Липтовски-Микулаше ей повезло. «Элишка тоже работает в здравоохранении, но она медсестра, а я врач…» Маришка упорно нагромождала пирамиду причин, по которым она не могла покинуть родной город. «От родителей мы получили весь верхний этаж виллы, ну зачем, спрашивается, ютиться где-то в снимаемой комнате или в общежитии и мечтать об ордере на квартиру в блочном доме? Тем более что я должна готовиться к аттестации… Дома для этого самые лучшие условия. Неужели это трудно понять? Может, жена действительно должна следовать за своим мужем, но почему не может быть наоборот?!»

— Ты меня слушаешь? — Гинек положил руки Марике на плечи. — Марика! — решительно сказал он. — Я подам на развод сам, имей это, пожалуйста, в виду. Мне было бы неприятно, если бы ты стала искать повод для затягивания судебного решения.

Марика ничего не сказала, она как будто не слышала, что говорит Гинек. Она думала сейчас о том, что еще никогда он не был так необходим ей, как сегодня. Его неожиданное появление в кабинете ошеломило ее. Марине вдруг очень захотелось обнять своего мужа, взять под руку и уйти с ним куда угодно, хоть на край света. Ведь еще не поздно…

— Я разводиться не буду. Я люблю тебя, Гинек, — проговорила она тихо.

Даже если бы через руки Гинека прошел электрический ток, он не оторвал бы их так резко от плеч Марики.

— Зачем ты лжешь? Зачем так бесстыдно лжешь? За последний год мы виделись дважды, в предыдущий — пять или шесть раз. В Борек за все это время ты приезжала ко мне всего несколько раз. Даже в общежитие не зашла посмотреть, как я живу. Не видела гору банок от лечо, грязные воротнички рубашек, которые я стирал под краном в общей умывальной комнате. Что ты помнишь? Наши жаркие объятия в спальне у, Главковых, когда мы обещали друг другу начать нормальную семейную жизнь? Свою часть наших замыслов ты безвозвратно увезла с собой. Когда я приехал за тобой, твои условия звучали все так же абсурдно: Липтовски-Микулаш или ничего. Ты обрекла на крах нашу супружескую жизнь, так зачем же лгать? — Гинек на секунду замолчал. — У меня есть другая, Марика, — сказал он затем. — У меня уже давно другая женщина.

— Я все равно тебя люблю, — прошептала она убежденно.

Гинек умел владеть собой. Он не терял самообладания даже в сложных ситуациях, как, например, когда у него с экрана локатора исчезала цель. Он умел сохранить хладнокровие и выполнить поставленное задание. Вот и теперь он ни на секунду не забывал о цели этой встречи, и ничто не могло ему помешать достичь ее.

— Я не шучу, Марика, — твердо сказал он. — Я люблю эту девушку и хочу на ней жениться. И бесполезно мне в этом препятствовать. Я женюсь на ней, даже если судебное разбирательство будет тянуться вечно. Она умеет ждать.

— Я тоже, — ответила она беззлобно.

Он сдержался и в этот раз.

— До свидания, Марика. На суде, — уточнил он, чтобы быть правильно понятым.

Она слышала, как он приближается к двери, но не видела ничего. Медсестра Вера застала ее заплаканной, сидящей за столом с двумя чашками недопитого холодного кофе.

6

Явно невыспавшийся поручик со знаками дежурного на форменной блузе смущенно пожал плечами:

— Я не могу вам выдать этот ключ, товарищ капитан. Не обижайтесь.

— Почему не можете? — Возмущенный Душан Главка так резко нагнулся к окошку служебного помещения, что его фуражка съехала набекрень. Он быстро ее поправил и раздраженно добавил: — У меня нет времени, поторопитесь, поручик!

— Вашей фамилии нет в списке лиц, имеющих право получать ключ от кабинета номер четырнадцать, — ответил поручик и подал Главке запечатанную коробку. — Убедитесь сами, товарищ капитан.

Главка даже не посмотрел на крышку коробки, залепленную целлулоидной лентой. Он потянулся за книгой регистрации:

— Давайте я распишусь в получении. Вот мое удостоверение личности.

Дежурный, вконец растерянный, второй раз сравнивал данные из удостоверения капитана со списком на наклейке коробки.

— Но вы действительно не значитесь здесь…

— Вы знакомитесь с приказами, поручик? — совсем разошелся Главка.

— Я? Да, конечно… — пролепетал дежурный.

— Читаете вы их или не читаете?

— Читаю, но…

— Но плохо, — перебил поручика Главка. — Если бы вы читали их как положено, то наверняка бы знали, что я замещаю инженера дивизиона.

Дежурный быстро взглянул на табличку должностных лиц дивизиона. В колонке «Инженер дивизиона» действительно бросались в глаза слова: «… Замещает капитан Главка».

Поручик застыл в какой-то судорожной стойке:

— Виноват, товарищ капитан, просмотрел…

Главка раздосадованно махнул рукой:

— Как же вы несете службу? Представьте себе, что мы поспорили бы с вами во время тревоги. Пока вы соизволите выдать ключ, война закончится.

— Я служу в дивизионе меньше месяца, — вяло защищался поручик. — Еще не знаю всех офицеров.

— Это вас не оправдывает. Как ваше имя? — резко перебил его Главка.

— Поручик Вацлав Данек, командир огневого взвода.

— Я вас запомню, поручик. Прошу иметь в виду, что здесь боевая часть, а не какое-нибудь добровольное общество.

Главка взял коробку с ключом, проверил, не нарушена ли печать, и, не сказав больше ни слова, вышел. Перепуганный дежурный отдал ему честь.

«Все бы их кто-нибудь водил за руку, — злился про себя Главка. — С нами никто не нянчился. Сразу в кабину и давай паши. В качестве офицера наведения приходилось оперировать таким количеством информации, что изменение в таблице должностей по сравнению с тем не более как освежение памяти. А этот поручик надеется на таблицу! Заслуживающая наказания беспечность. Теперь здесь будут другие порядки! По меньшей мере, такие, какие установлены в группе по эксплуатации. Даже подполковник Менгарт уже длительное время нас ни в чем не упрекнул».

Командира Душан уважал. Он восхищался железной личной дисциплиной Менгарта, его неиссякаемой жизненной энергией, знанием дела и весьма ценил его опыт. Менгарт представлял для него идеал офицера-командира. Сам того не замечая, Душан старался подражать подполковнику в жестах, строгой и отрывистой речи, в четко сформулированных приказах и бескомпромиссных решениях, когда подчиненные их нечетко выполняли. Он гордился тем, что его слова становились таким же законом, как и слова Менгарта.

Единственным недостатком командира, по его мнению, был слишком медлительный подход к решению ряда проблем, в частности, кадровых. Он ничуть не завидовал быстрой карьере Гинека Ридла, потому что хорошо знал положительные качества друга, но его обижало, как ему казалось, пренебрежительное отношение Менгарта к нему, Главке, и его способностям. Когда некоторое время назад по дивизиону разнеслась весть, что единственный кандидат на место майора Опалека он, Главка, он тут же простил командиру его промахи. Тем горше для него было узнать, что, хотя он уже целый год возглавляет группу по эксплуатации, он должен уступить более молодому кандидату, Ридлу. Нет, Главка не испытывал зависти, просто как начальник группы по эксплуатации он считал себя с того дня сброшенным со счетов.