Пётр Первый - проклятый император - Андрей Буровский

Скажем, профессор Санкт–Петербургского университета Окунь на своих лекциях бросил как–то фразу, что

«всех, конечно, никогда не учтем, но за несколько сотен наука ручаться может».

Речь шла о том, что мы имеем сведения только о бастардах Петра от дворянок и вообще от женщин из верхушки общества, из среды, умевшей писать и читать. А то, что Пётр отнюдь не брезговал и крестьянками, и солдатскими проститутками, есть множество свидетельств. Об этом говорит хотя бы уже история с Мартой Скавронской, ставшей императрицей, если уж на то пошло.

Всех своих детей, огромную по численности безотцовщину, Пётр никогда не признавал, никогда не помогал никому из них. Неоднократно Пётр высказывался в том духе, что если, мол, наследничек способен хоть к чему–то — сам пробьется, «поднимется», и помогать ему не нужно. Некоторые и «пробились», например Румянцев–Задунайский. Большинство, конечно же, не «поднялись из ничтожества» — особенно дети женщин из «простонародья».

Довольно забавная мысль: в современной России, да и не только в России, наверняка живут люди, происходящие от Романовых по прямой мужской линии, но не имеющие об этом ни малейшего представления! Было бы интересно и поучительно, во–первых, посмотреть на реакцию людей, которые вдруг узнали бы: во мне царская кровь! Во–вторых, интересно было бы учесть права ВСЕХ этих потенциальных претендентов на трон.

Итак, Пётр I никогда не общался со своими детьми — брачными или внебрачными — и, судя по всему, никого из них не любил. Какие–то чувства он как будто проявлял к быстро умершим сыновьям от Екатерины, Петру и Павлу — во всяком случае, их он еще младенцами брал на руки, звучно целовал в попки, приказывал придворным кричать «виват» своим наследникам. Но с чем мы тут имеем дело: со святыми отцовскими чувствами или с политическим действом? С заявкой на то, чтобы гвардия и придворные с момента появления на свет этих детей знали бы их как наследников престола? Бог весть…

Во всяком случае с младенцем Алексеем, с сыном в возрасте 5, 6 или 10 лет, Пётр никогда не общался, и, судя по всему, царевич Алексей долгие годы его совершенно не интересовал. После отправки Евдокии Лопухиной в Суздаль, в монастырь, Алексея разлучили с матерью, и он стал жить у тетки, царевны Натальи Алексеевны. Было ему тогда 8 лет.

Лишь в 15 лет царевич Алексей получил «повеление» (вот так! Повеление! — А. Б.) явиться ко двору. С этого времени Пётр его особенно не выделял, но требовал разделять свои интересы и служить не просто старательно, а с рвением. Не надо быть ни царем, ни императором, чтобы понимать — Пётр требовал психологически невозможного. До «вызова» ко двору, где давно царила другая жена отца, Алексей видел отца всего несколько раз. Они не переписывались. Отец никогда не говорил с Алексеем и не интересовался, о чем он думает, что читает и чем занимается. Требовать от этого совершенно заброшенного парня, чтобы он любил отца и был ему предан, тем более предан идее «петровских преобразований», было просто вопиющей бессмыслицей.

Судя по всему, отца Алексей и правда не любил и побаивался, да еще и сильно комплексовал по этому поводу. Психологически это ведь не так–то и просто — не любить собственного отца. Но ничто не показывает его малокультурным, физически хилым, тщедушным и трусливым человеком, каким рисовала Алексея и официальная историография петербургского периода, и впоследствии — советская.

Грамоте его учил образованный человек, хороший ритор Никифор Вяземский. В 1703—1705 годах Алексея воспитывал доктор права Генрих Гюйссен. По составленному им (и утвержденному Петром) плану, Алексей учил французский и немецкий языки, географию и картографию, арифметику, геометрию, упражнялся в конной езде, фехтовании и танцах. Он хорошо стрелял, хорошо танцевал, уверенно ездил верхом. Он был несравненно лучше подготовлен к своем положению в обществе, чем его отец.

Алексей любил учиться, причем лучше всего ему давались гуманитарные науки. Алексей любил музыку, церковное пение, книги, церковную службу. Набожный человек, он хорошо знал и часто перечитывал Библию. Хорошо знал немецкий язык и со своим воспитателем, Генрихом Гюйссеном, переписывался по–немецки. Мог говорить и по–французски, но уже не так хорошо.

Кстати, и поручения Петра царевич выполнял не мелкие, и выполнял совсем не плохо. В 1708—1709 годах собирал хлеб и войска в Смоленске, ездил в Борисов и в Минск, наблюдал за укреплением Московской фортеции, отсылал в Петербург шведских «полоняников». В 1709 году он приводит к отцу в Сумы новые полки. Трудно поверить, что все это — деяния человека «негодного» и «хилого телесно».

Влияние врагов Петра? Нет, кое–что было, несомненно. Духовник Алексея, образованнейший богослов Яков Игнатьев, несомненно, был врагом Петра I. Вот был ли он врагом преобразований — тут не столь все ясно; об этом у нас никаких однозначных сведений нет.

Сохранилась такая история: однажды Пётр избил Алексея, уже взрослого парня, лет 17, и тот на исповеди признался, что иногда желает отцу смерти.

— Бог тебя простит! Мы и все желаем ему смерти для того, что в народе тягости много!

Так ответил умный духовник, помогая снять с души тяжесть и объединив юношеские ощущения Алексея с бедой всего народа. Правда, и эта история позволяет давать разные толкования — чего же хотел Яков Игнатьев? Уж во всяком случае, никакого отрицания «петровских реформ» тут тоже нет. Речь идет только о том, что «тягости много», и все.

Во мнении о «дурном влиянии» на Алексея сходятся все — от В.Н. Татищева до современных, в целом достаточно объективных изданий:

«Мальчик был предоставлен сам себе и оказался в окружении людей, недовольных царем и проводимой им реформаторской политикой».

Но не очень легко назвать тех конкретных людей, которые окружали Алексея и были притом страшными врагами Петра I, проводимой им политики. И правда, кто это? Первые учителя, скажем, Никифор Вяземский? Герман Гюйссен?

Окружение матери? Разумеется, её ссылка в монастырь не стала счастливым событием в жизни Алексея. Но если Пётр хотел, чтобы пострижение матери не стало для парня психологической травмой, не стало бы причиной отдаления, кто мешал пообщаться с сыном? А лучше всего, постоянно с ним общаться, чтобы Алексей хотя бы пытался понять отца? Пётр этого не сделал, то ли по страшной занятости, то ли из равнодушия. Он только «изволил гневаться», когда царевич Алексей, не спросясь его разрешения, ездил на свидания с матерью: например, в 1707 году. Но скажите на милость, да почему он не должен был встречаться с собственной мамой?! Что за дичайшее самодурство!

Как раз после встречи Алексея с матерью Пётр избил сына до синяков и рубцов; тогда–то Алексей и признался на исповеди, что порой желает отцу смерти. Но и тут — чисто семейный аспект дела, а вот что круг матери никогда не воздействовал на Алексея, не был для него сколько–нибудь значим — это факт.

Алексей поддерживал хорошие отношения с Вяземскими, из рода которых происходил его воспитатель; со своими родственниками Нарышкиными, Абрамом Лопухиным — тоже со своим родственником по матери. Да, Алексей, судя по всему, к ним ко всем хорошо относился, охотно встречался с ними. Ну и что?! Нет никаких сведений о том, что он ценил уроки этих людей или что они оказывали на него какое–то серьезное влияние.

Враждебное Петру духовенство? Это уже «теплее», но и тут, кроме Якова Игнатьева и Леонтия Меншикова, духовных лиц в его окружении найти невозможно никого.

Тем более что Алексей не общался со странниками, юродивыми, каликами перехожими; ему охотно приписывались эти связи, но совершенно облыжно. Алексей никогда не пинал приживалок и монашек сапогами, не ругал их матом и не бил их по головам палкой, как это делал порой его отец — Великий Реформатор. Но никакого духовного влияния они на него не имели, это совершенно точно.

А эти два священника? Они были образованными людьми, с ними, знаете ли, он разговаривал. Любил он умных людей, была у царевича такая слабость.

Реакционное боярство? Враги Петра из старого московского боярства?

По крайней мере, двое таких «реакционных бояр» в его окружении были, это факт. Но предположить, что от них исходила некая «враждебность к реформам», еще нелепее, чем приписать это Никифору Вяземскому. С царевичем Алексеем и впрямь поддерживали хорошие отношение представители древних родов… Например, Яков Федорович Долгорукий, один из ближайших сподвижников Петра I. Яков Федорович полагал, что Алексей «станет монархом милостивым и разумным», выказывал ему уважение и пытался формировать ум будущего монарха.

Другой «реакционный боярин» — это один из образованнейших людей России, Дмитрий Михайлович Голицын. Дмитрий Михайлович переписывался с царевичем, привозил ему книги, вел с ним долгие беседы. Род Голицыных, давший страшного врага и конкурента Петра, Василия Голицына, был нелюбим, подозреваем во многих грехах. Содержание бесед Дмитрия Михайловича с Алексеем тут же становилось известно царю. Так вот, на «скользкие» темы не говорили вообще. Речь шла о музыке, книгах, философских теориях, изредка — о европейской политике.