Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

После возвращения на запад в середине 120-х годов и трехгодичного пребывания в Риме Адриан и его свита имели очень напряженный график путешествий. Годы со 128-го по 132-й были проведены в метаниях между Африкой, Грецией, Сирией и Иудеей. В Иудее провокационный приказ императора построить храм римскому богу Юпитеру Капитолийскому на священном месте иудейского храма, разрушенного Титом и Веспасианом, а также попытка перестроить Иерусалим в новую колонию, названную в честь семьи Адриана, привели к резкой отрицательной реакции иудейского населения. В 130 году император направился в Египет в сопровождении свиты помощников и прихлебателей, достигавшей пяти тысяч человек. Среди сопровождающих была Сабина, поэтесса Юлия Балбилла и прекрасный юноша по имени Антиной, который прибыл из Вифинии на северо-западе Турции и которого литературные источники называют любовником Адриана.[646]

Для римского императора иметь как мужского, так и женского сексуального партнера не было чем-то необычным, как и не подрывало автоматически его репутацию. Римская сексуальная мораль диктовала, что до тех пор, пока пассивная сторона в сексуальных взаимоотношениях стоит ниже мужчины по возрасту, сексуальному или социальному рангу, мужественность его никак не компрометируется — хотя в случае Калигулы и Нерона иностранное происхождение их развращенных любовников и их собственное бесстыдное публичное хвастовство своими страстями рассматривалось как доказательство их порочности.[647]

Относительно взаимоотношений Адриана и Антиноя мнения писателей античности разделились: некоторые из них изображали страсть Адриана к мальчику как слишком неприкрытую. Но благодаря поразительно большому числу сохранившихся скульптур этого прекрасного греческого мальчика, образ которого внушал пылкое обожание собирателям произведений искусства в XVIII веке, ныне Антиной почитается как образ гея. Безусловно, превращение его в подобного идола питалось появлениями многих отрицательных характеристик Сабины: от упреков этой занудной мегеры Адриан с благодарностью сбегал в объятия своего золотисторукого мальчика-бога.[648] Компаньонка Сабины по путешествию, Юлия Балбилла, в наши дни иногда рассматривается как ухудшенный вариант царицы Сафо. Эта трактовка подкрепляется тем фактом, что Балбилла писала на том самом греческом диалекте, которым пользовалась знаменитая поэтесса с Лесбоса.[649]

На большую часть 130 года свита императора обосновалась в Александрии, периодически отваживаясь на охотничьи вылазки в палящую пустыню, посещая пирамиды и Долину царей, оказывая почтение гробницам героев прошлого Помпея и Александра Великого. А потом однажды приятный круиз вверх по реке Нил закончился трагедией, достойной страниц романов Агаты Кристи: Антиной непостижимым образом утонул при обстоятельствах, которые разные авторы описывают по-разному, называя и несчастным случаем, и самоубийством, и даже человеческим жертвоприношением, придуманным, чтобы помочь заклинанию сделать жизнь Адриана дольше.[650]

Преданность Адриана памяти Антиноя стала легендарной. Даже если он был убит по приказу императора, весь римский мир от края до края оказался буквально заполонен образами этого неизвестного юноши из Вифинии. Камень в основание города, названного Антинополисом, был заложен 30 октября на берегу Нила — рядом с местом, где он встретил свою судьбу. Храмы объявили о создании нового культа в его честь: этот жест вызвал шепотки среди тех, кто отметил, что император не устраивал такого шума по поводу смерти собственной сестры.[651]

Вскоре императорская свита прибыла к Колоссу Мемнона, где четыре строки, написанные Балбиллой, сохранили свидетельство их визита между 19 и 21 ноября.[652]

Присутствие в свите императрицы Рима незнакомой нам по другим источникам поэтессы, увенчанной лавровым венком в Коммагене (возле современной границы Турции с Сирией), интригует. Поэтессы действительно были известны в римском обществе с дней Республики — хотя единственная поэма на латинском языке, написанная женщиной и сохранившаяся до наших дней, вышла из-под стила аристократки Сульпиции, современницы дочери Августа Юлии. Элегантные стихи Сульпиции о ее любви к человеку по имени Церинт сохранились среди бумаг Тибулла, протеже ее дяди Мессала.[653]

Однако любовную поэзию считали подозрительным занятием для женщины. Во времена Республики она использовалась как свидетельство против очерненной матроны Семпронии, известной поэтессы; общество дам времен ранней Империи, которое по-любительски занималось модным составлением ядовитых эпиграмм, рисковало, в свою очередь, попасть под издевки сатириков, которые называли их «сороками» и глумились над ними за попытку соревноваться с великой Сафо.[654]

Балбилла, сестра друга Адриана, связанная с королевской семьей, была последовательницей Сафо, как показывает выбор ею поэтического размера. Она вполне могла попасть под такие же нападки. Сорок пять плохо сохранившихся строк, посвященных Сабине и Адриану, — вот все, что осталось от ее творчества, и это, безусловно, мало для рецензирования. Один критик уже нашего времени объявил их «отвратительными».[655] Но тем не менее они являются драгоценными фрагментами слишком редкой категории свидетельств из эпохи античности, написанных женщиной, для которых Колосс Мемнона оказался истинным хранилищем. Еще три женщины — Дамо, Дионисия и Сицилия Требулла — также подписались, как авторы строк, оставленных на ногах статуи.[656] Прямо под последними четырьмя строками Балбиллы размещен короткий постскриптум, посвященный совершенству Колосса, — он был добавлен самой Сабиной.[657] В молчании, оставленном женщинами древности, такие отзвуки из прошлого, когда на мгновение слабо доносится женский голос, не могут помочь исследователю, но задевают струну, заставляющую его двигаться дальше, особенно в отношении Сабины, персоны туманной и противоречивой.

К маю 134 года путешествия Адриана и Сабины закончились. Они прибыли назад в Италию, где измотанный Адриан оставался последние три года своей жизни, заочно решая проблемы серьезного мятежа, который ранее разразился в Иудее под предводительством Симона Бар-Кохбы. Во время его подавления было жестоко убито более полумиллиона мятежников. Со спокойной, удобной позиции своей великолепной резиденции в Тиволи Адриан начал выбирать того, кто будет наследовать ему в качестве императора. Здоровье его было подорвано, строительные работы над мавзолеем, в котором его должны будут похоронить, с видом на Тибр, шли уже полным ходом. Как и брак Плотины и Траяна, его союз с Сабиной остался бездетным, поэтому у него не оставалось выбора, как только использовать недавний прецедент: найти приемного сына и наследника вне своей семьи. В конце концов император выбрал 51-летнего Аврелия Антонина, бывшего консула с хорошей репутацией, на том условии, что Антонин согласится усыновить как запасных наследников двоих человек: племянника своей жены, Аннии Галерии Фаустины, Марка Анния Вера, молодого фаворита Адриана, и Луция Сиония Коммода, юного сына консула. Эту просьбу Антонин должным образом исполнил.

Сабина умерла в 136 или 137 году, почти пятидесятилетней. Эпитафия Адриана, высеченная на надгробном камне жены, которую посетители римского музея Палаццо Консерватория найдут размещенной высоко на стене над центральной лестницей, звучит холодным, немым укором трагическому заявлению, позднее сделанному в «Истории Августы» — что император отравил свою жену или даже довел ее до самоубийства.[658] Утонченный и хорошо отреставрированный мраморный рельеф изображает Сабину, взлетающую над пламенем погребального костра. Ее глаза задумчиво опущены, когда она безмятежно удаляется на небо верхом на спине посланницы с орлиными крыльями, которая размахивает горящим факелом, как метлой. Внизу, поставив ноги на землю, сидит Адриан, он поднял палец к звездам, будто указывая жене путь.[659]

Сцена изображает обожествление или вознесение Сабины, согласно посмертному ритуалу обожествления, проведенному по приказу Адриана. Монеты, отчеканенные в то же самое время, изображают Сабину, которая уносится на небо на спине орла. Ниже размещена надпись consecration, образующая пару описанному рельефу.[660] Хотя Тит и другие императоры появлялись именно в таком образе, никогда прежде обожествление имперской женщины не отображалось в искусстве. Однако, как и другие ритуалы, касающиеся имперских женщин, это в меньшей степени был панегирик Сабине и ее правам, а скорее жест с целью отбросить сияние на всю семью Адриана.