Стрелецкая казна - Юрий Корчевский

Матросы притихли, и потом разговор пошел о торговых делах, цепах, погоде. Обычный треп.

Спать я улегся у костра. Здесь осталось двое дежурных, остальные матросы взошли на корабль. От костра тянуло дымком, было тепло. Сразу вспомнил свои боевые походы. Незаметно меня сморил сон.

Утром я умылся, затянул по сходням на палубу копя, который упирался — не хотел идти с твердой земли на зыбкую палубу. Матросы, глядя на мои мучения, смеялись.

Поели у костра. Лене с Васькой я положил еду в миску, принес в каюту. Оба спали сладким сном, и беспокоить я их не стал.

Так тянулись день за днем, и к исходу четвертого дня ушкуй причалил к пристани Костромы. Мы были единственными пассажирами, и нас выгрузили быстро.

Привязав коня поводьями к задку телеги, я сразу же пошел искать попутное судно. Нашел небольшой речной кораблик, идущий в Солигалич. Мне почти по пути, и мы быстро сговорились с кормчим.

Через полчаса конь и телега с грузом стояли на палубе. Никакой каюты здесь и в помине не было, но матросы натянули на носу холстину, и мы все втроем ночевали под пей.

Утром проснулись от холода. От реки тянуло влагой, кораблик наш уже отчалил, и под парусом резво шел вверх по притоку Волги — реке Костроме. Места на кораблике не было, экипаж — всего четыре человека, и телега с лошадью занимала чуть ли не половину палубы.

Кушала команда только утром и вечером, разводя костер на стоянках. Поэтому мы с большим наслаждением после трех дней плавания сошли у селения Буй. Сутки провели на постоялом дворе, отъедались сами и кормили коня. За время ночных выпасов он слегка исхудал, и я опасался — как он потянет тяжелую телегу. Конь исправно хрумкал овсом, отдыхал. Мы отсыпались в теплой и сухой комнате, заказывая еду в номер, — я опасался оставлять ценности.

Утречком я запряг коня, все вместе перенесли вещи и тронулись в путь.

Август подошел к концу, а поскольку мы двигались на север, ощутимо похолодало. Как бы не пришлось покупать но дороге теплые вещи. Лена захватила с собой в узле мне суконный кафтан, себе чего-то, но у Васи были только рубашка и штаны. Приобрести в Нижнем теплую одежду мы еще не успели.

За пару дней мы добрались до Вахтоги, остановились на постоялом дворе.

Переночевав, я снабдил Лену деньгами и отправил с Васей на торг: надо было одевать парня. И вовремя — утром трава побелела от первого заморозка. Да, это не Нижний — здесь чувствуется дыхание близкого Севера.

Вернулись они довольные — удалось купить кафтанчик по росту и меховую безрукавку из овчины. На первое время хватит, а в Вологде купим все, что потребуется.

Передохнув, на следующий день мы тронулись дальше. Солнце пряталось за тучи, даже днем было совсем не жарко. Я беспокоился — не пошел бы дождь. Тогда дороги развезет, и хоть плачь: даже верховой пробивался через грязь с трудом, а с моей тяжеленной телегой совсем беда будет.

Но пока везло — наступавшая осень была сухой.

В попутной деревеньке, в кузнице у дороги сменили подковы коню и лопнувшую шину на колесе. Шиной называлась железная полоса на деревянном ободе. Кузнец еще и густо смазал дегтем ступицы, покачал головой.

— Что же ты, хозяин, колеса не смазываешь? Груз тяжелый, до Вологды ежели доберешься — свечку в церкви поставь.

Я расплатился, и мы двинулись дальше. Лес по обе стороны постепенно сменился: уже после Костромы сосен стало не видно — один тополь да береза, встречались дубы. Земля пошла влажная — ступишь на зеленую травку, а из-под сапога вода проступает. Не иначе, болот вокруг полно — самое раздолье для нечисти. Я с тоской вспоминал воронежские земли — сухие, супесчаные. Там сосен вокруг полно, воздух чистый, не то что здесь: волглый, тиной припахивает. И люди здесь выглядели не так — почти все натуральные блондины: кожа светлая, веснушчатая, сами курносые, и говорят смешно, непривычно искажая слова вологодским окающим говором. Ну да лишь бы народ хорошим был, а к говору привыкнем.

На ночевку останавливались пораньше, чтобы конь траву пощипал. По разговорам местных, до Вологды осталось три дня пути. Верхом можно и за день одолеть, погоняя коня, а с телегой — не разгонишься.

Погода становилась хуже и хуже, тучи затянули горизонт от края и до края, и солнце тускло пробивалось сквозь них. Я с тревогой посматривал на небо: пойдет дождь — надолго, дороги быстро не просохнут, и сколько нам в грязи сидеть придется, неведомо. А у меня — ни шатра, ни одеяла.

В последний день я подхлестывал коня, торопясь до заката попасть в город. Дорога постепенно расширялась, чаще попадались встречные повозки, нас обгоняли верховые — чувствовалось, что рядом город. Вдали показались луковицы церквей: теперь даже если разверзнутся хляби небесные, то я уж на характере доберусь, тем более, земля укатана, пусть и не до асфальтовой плотности.

Успели — только въехали в город, как закрыли ворота, а сверху начали капать капельки. Выспросив дорогу, мы доехали до постоялого двора. Собравшись с силами, перетащили все узлы и мешки в комнату. Слуги распрягли коня и завели в стойло. Все, добрались! Я сам и мои домочадцы вымотались за дальнюю дорогу и без сил упали в постель. Я предложил спуститься в трапезную, но Васька уже уснул, едва раздевшись, Лена отказалась. Завтра наверстаем, теперь — спать.

Утром все проснулись поздно, на улице шел дождь, было прохладно, а в комнате — тепло, покойно. Удачно добрались: еще бы день промедления, и телега стала бы нашим якорем на размытой дороге.

Еще недели две-три можно будет передвигаться реками на судах, а ударят морозы — и все, замрет все движение — и людей и товаров. Только когда ляжет снег, потянутся санные обозы.

Мы долго потягивались в постели. Осознание того, что мы добрались и никуда торопиться не надо — кончилась утомительная дорога, — настраивало на приподнятый лад. Одевшись, мы спустились в трапезную. Народу было немного. Местные сидели по домам, а приезжий люд поспешил убраться из города до начала осени.

Каждый заказал, что хотел: я съел жареную курицу, запив красным вином, Лена пощипала рыбку, Вася набросился на горячие пироги. Готовили здесь неплохо, но еда отличалась от московской или нижегородской — какая-то пресноватая, соли и перца в ней маловато.

Пора уже обзаводиться своим жильем, зима на носу. Лена с Васей пошли в комнату, я же собрался и вышел на улицу. Моросил нудный дождь, дул свежий ветерок, небо — серое от низких туч.

Я прошел на торг, узнав дорогу у прохожих. Покупателей было мало — никому не хотелось в такую мерзкую погоду уходить из теплого дома в сырость. Мне же это на руку. Я не спеша обошел лавки — интересовался, какой район города лучше. Центр я исключил сразу, но и окраины тоже нежелательны. Улицы в плохую погоду там просто непроходимы, даже для пешехода. Кроме того, мне не хотелось попасть в слободку. Ремесленники, братья по цеху — меховщики, плотники, гончары, кузнецы и прочий мастеровой люд — предпочитали селиться на одной улице или в небольшом районе, называемом «слободкой». Что хорошего жить в слободе кожевенников? Шкуры замачиваются в чанах, обрабатываются, снимается мездра. Ядовитые испарения и отвратительный запах стоят день и ночь, и только ветер приносит чистый воздух. Нет уж, такие слободки лучше обходить стороной.

После двух дней поисков мне удалось найти дом, подходящий мне во всех смыслах. Дом деревянный, как почти все дома в городе — край ведь лесной, а камень поди привези еще. Улица мощена дубовыми плашками — в чистой обуви можно пройти. И от центра недалеко — в десяти-пятнадцати минутах ходьбы. Я не поленился, слазал на чердак, проверил стропила, посмотрел, не течет ли крыша; спустился в подвал. Все добротно, сделано на совесть. Во дворе пара сараев: один из них дровяной, причем полнехонький. Молодец хозяин, запасливый. И что меня еще порадовало, так это конюшня на четыре стойла с местом на две телеги.

Мы с хозяином ударили по рукам и направились в городскую управу, писать купчую. По дороге я вспомнил, что надо будет называть имя и фамилию. Свои настоящие указывать не хотелось. Какие же придумать? От имени своего отказываться не буду, возьму то, что в святках — Георгий. А вот фамилию какую взять? В голове мелькнул образ Петра Великого, что в свой первый вояж плотничал за рубежом под фамилией Михайлов. Пусть буду Михайлов, вольный человек из… Тулы. Почему в памяти всплыл этот город, даже не пойму.

В управе так и назвался, о чем была сделана запись в здоровенной книге и выдана купчая на дом.

Уплатив пошлину в доход казны и отсчитав деньги хозяину, я стал полноправным домовладельцем. Дом, к сожалению, стоял пустой, и мне пришлось еще побегать по плотникам-столярам, чтобы сделали деревянные кровати, стулья, лавки, столы, шкафы — все то, что называется в современном понятии мебелью и без чего нормально жить невозможно.

Когда мебель изготовили и привезли в дом, я перевез свои вещи и ценности в новое жилье, а лошадь заняла место в конюшне.