Последний орк - Сильвана Мари

Если бы Йорш немедленно встал на ее защиту, если бы именно он первым подал голос против Птицы Феникс, то Роби тут же успокоилась бы и просто пожала бы плечами в ответ.

Но она разъярилась и, более того, сделала худшее из всего возможного — показала свою жестокость. Хоть Карен Ашиол и Гала через несколько часов тоже признались, что злобное существо оказалось невыносимым, и вернули птицу, лишь она одна осмелилась пригрозить ей тем, что… страшно даже подумать: она пригрозила съесть ее. Птица Феникс была невыносимой, верно, но это не давало права ей, Роби, быть, используя любимое выражение Йорша, невежливой. Она не хотела, чтобы ее супруг думал, что взял в жены столь жестокую женщину, которая угрожает смертью наделенному даром речи существу.

Ночью, когда они спали обнявшись, ее не мучили никакие сомнения, никакие опасения. Но днем, когда они разлучались друг с другом и Йорш почти сиял своей красотой, своей силой и ловкостью, неся в себе знания обо всем на свете, от движения планет до названий морских существ, — днем ее охватывал страх. Неуверенность в себе переполняла ее, усиленная воспоминаниями о Тракарне, которая всегда смеялась над ней и называла тараканом.

— Мелкая, черная и сморщенная, да кому только придет в голову взять тебя в жены, маленький таракан? Разве что вернутся Бесконечные дожди и все остальные девушки потонут — тогда у тебя, может, появится хоть какая-то надежда…

Роби было бы наплевать на все эти вечные, не сходившие с уст Тракарны замечания: «Ты уродливая и грубая, ты неловкая и придурковатая», если бы они не сливались с ее болью. Ее родителей повесили. Дом сожгли. Деревня, в которой она родилась, была разрушена солдатами. Она больше не была ничьей дочкой, никто больше не любил ее — она осталась одна в своем безутешном горе. Одна, в компании вшей и блох, что завелись в грязном плаще, служившем ей и одеялом, постоянно голодная и обязанная непрерывно работать. Эта тупая боль родила странное чувство, спрятанное глубоко в душе и забывавшееся лишь тогда, когда нужно было за что-то или за кого-то сражаться, — осознание того, что она, Роби, совсем ничего не стоит. Не имея больше никого, кто бы любил ее, все эти долгие, невыносимые годы в Доме сирот девочка, пусть и не ставила ни во что Тракарну, впитывала всеми порами бесконечное презрение ее слов. И пусть Птица Феникс оказалась глупым и нелепым существом, слова ее обжигали Роби, словно горячая смола, теребя старые раны, возвращая эту ничем не унятую боль осознания, что ты совсем ничего не стоишь.

А если и не совсем ничего, то уж наверняка меньше того, чего стоил Йорш или чего должна была стоить его супруга.

В Далигаре Роби на несколько мгновений увидела принцессу Аврору, дочь Судьи-администратора, хрупкая красота которой, нежная и сияющая, поразила Роби, словно удар в живот. Аврора казалась рожденной для того, чтобы соединить свою судьбу с Йоршем. И ее имя тоже соответствовало предсказанию Ардуина. Может, она и являлась настоящей судьбой Йорша, а Роби была лишь помехой на его пути?

Птица Феникс, нужно отдать ей должное, соблюдала почтительное молчание в присутствии Роби в течение первых двух дней своего пребывания в Эрброу. Она проводила дни напролет на берегу, устремляя взгляд за линию горизонта, и с оскорбленным видом отказывалась от любой предложенной ей еды. Так она дала им понять, что не употребляет в пищу ничего, кроме солнечного света и воздуха, морской воды и изредка какой-нибудь тонкой травинки или нескольких крошечных семян, ясно выказывая свое презрение ко всему связанному с пищей.

Жители соседнего селения Арстрид все до одного спустились со своего мыса на берег, чтобы лицезреть необыкновенное существо. Все до одного поинтересовались, можно ли его есть, и все до одного воскликнули: «Ах, в самом деле?» — когда Роби объяснила им, что существо было не курицей, а птицей феникс, которой было две тысячи лет и которая могла изъясняться на шести языках. Все до одного восторгались ее блестящим оперением и отмечали, что иметь ее в доме было бы чем-то совершенно необыкновенным. Роби поинтересовалась, не желает ли кто-нибудь необыкновенного присутствия феникса у себя дома, но жители Арстрида выучились искусству торга еще до ее рождения и прекрасно знали, что никогда не стоит доверять внезапному безвозмездному предложению: любезно, но твердо они отказались.

Через некоторое время Птица Феникс поняла, что Роби никогда не приведет в исполнение свои угрозы, и вновь заговорила. Но не с ней, а только с Йоршем.

Стояло холодное туманное утро. Окоченев от холода, дрожа от ветра, Йорш и Роби обсуждали постоянную проблему одежды.

Они ходили полуголыми, как дикари, беспокоясь, что их дети тоже не одеты; но, честно говоря, при взгляде на малышей, которые носились взад и вперед, словно волчата, казалось, что отсутствие одежды не причиняет им совершенно никакого вреда.

Но отсутствие ткани означало и отсутствие парусов.

Они уже построили несколько плотов, пытаясь выйти на них за пределы бухты, где они ловили сельдь своими примитивными сетями, сплетенными из соломы. Но кривые весла не могли противостоять сильным течениям у островов, закрывавших вход в бухту, — течениям столь же мощным, сколь узкими были проливы. Без парусов они ни за что не смогли бы попасть ни на острова, ни в открытое море и никогда не смогли бы увидеть, что же находится за горизонтом.

— Я не совсем понимаю, господин, — произнесла Птица Феникс, не обращая ни малейшего внимания на то, что Роби в тот момент говорила о возможности сделать одежду из найденных в гнездах перьев, — кто или что в этой местности носит или носило имя Эрброу. Кажется, это имя вашего отпрыска? На мой взгляд, несколько непривычное имя для девочки.

Йорш объяснил ей, что Эрброу — имя последнего дракона, и при этих словах Птица Феникс подскочила. Йорш признался, что находил недопустимым то, что драконы преследовали в свое время фениксов, но, несмотря ни на что, его любовь к последнему дракону и признательность ему не знала границ.

Помимо их дочери, имя дракона было дано также их селению, а следовательно, и бухте, в которой оно находилось.

Птица Феникс казалась ошеломленной.

— Обычно, — промолвила она, — выбирают имена, говорящие о сходстве: по форме, внешности или цвету. Кроме того, не стоит упускать из виду, что девочкам обычно дают женские имена, так же как мальчикам — мужские. А ваша дочь и упомянутая выше… так сказать… рептилия…

— Что касается формы, внешности и цвета, девочка и дракон не имеют ничего общего, — прервал ее Йорш, — но если речь идет о преданности, великодушии, мужестве и уме, они похожи друг на друга как две капли воды. Что же до вашего последнего аргумента, то я прекрасно помню, что предпоследний дракон по имени Эрброу как раз перед тем, как я познакомился с ним, снес яйцо и высиживал его, так что…

— Господин, — перебила его Птица Феникс, — надеюсь, вы не посмеете говорить в моем присутствии о таких… неприличных вещах?

— А о том, что куры несут яйца, можно говорить или тоже неприлично? — вмешалась Роби, которой все это уже порядком надоело. Она не выносила манеру Птицы Феникс исключать ее из общей беседы, обращаясь всегда только к Йоршу.

Птица Феникс бросила на нее высокомерный взгляд и продолжала:

— Не спорю, господин, это очень хитро — дать одинаковые имена дракону, селению, бухте и ребенку, ибо так никто не сможет понять, о чем именно идет речь, — прокомментировала она. — Вы это сразу придумали или пришлось долго размышлять? Не говоря уже о всей этой чести, оказанной одному из пожирателей фениксов.

— Госпожа, — совсем вышла из себя Роби, — я буду вечно благодарна дракону, носившему имя Эрброу. Без его самопожертвования мы бы не выжили; его образ утешал мое одиночество долгие два года. Я никогда бы не подумала, что буду оплакивать его кончину больше, чем до сих пор. Но с того мгновения, как вы, госпожа, появились в моем доме, моя тоска по дракону усиливается с каждым часом. И позвольте напомнить вам, что ни я, ни моя дочь не принадлежим к Народу Эльфов. И мы не питаем абсолютно никаких сомнений насчет возможности съесть любое годное в пищу существо, а вы как раз относитесь к этой категории.

Птица Феникс осталась совершенно невозмутимой.

— Госпожа, — ледяным тоном промолвила она, — я не сомневаюсь, что, будучи незамужней, вы бы так и поступили, но я уверена в том, что ваш супруг не допустит подобного.

У Роби перехватило дыхание. Это была чистая правда. То есть нет, это была чистая ложь: даже без Йорша она никогда и ни за что на свете не подумала бы убить и съесть существо, наделенное даром речи. Слова Птицы Феникс должны были лишь подчеркнуть разницу, которая всегда существовала между Роби и Йоршем, даже не просто подчеркнуть, а преувеличить настолько, чтобы между ними возникла пропасть. Она сама спровоцировала Птицу Феникс на эти слова. Так ей и надо.