Уарда - Георг Эберс

Амени приветствовал управителя бойни храма Амона с величественным радушием, а главу колхитов – лишь с благородной сдержанностью Он выслушал их сообщение и осмотрел вместе с астрологом и Гагабу лежавшее в ларце сердце. Затем он нерешительно взял его своими тонкими пальцами с остро отточенными ногтями, задумчиво поглядел на сердце, обработанное разными снадобьями и издававшее резкий запах,

– Ты, колхит, утверждаешь, что это не человеческое сердце, а ты, мой брат из храма Амона, уверяешь, будто это сердце овна и найдено оно в груди Осириса-Руи. Если это правда, то мы стоим перед загадкой, решить которую в состоянии лишь божество. Следуйте за мной в большой двор! Гагабу, вели четырежды ударить в гонг, ибо я хочу созвать всех наших братьев.

Мощные звуки гонга донеслись в самые дальние уголки огромного храма. Посвященные, святые отцы, служители и ученики в несколько минут заполнили большой двор. Пришли все, кто только мог держаться на ногах, потому что редко раздававшиеся четыре удара обязывали всех обитателей Дома Сети собраться в большом дворе храма. Пришел и врач Небсехт; услыхав четвертый удар, он встревожился, не вспыхнул ли где-нибудь пожар.

Амени велел всем выстроиться для процессии и, сообщив потрясенным служителям божества, что в груди благочестивого главы храма Хатшепсут обнаружено баранье сердце вместо человеческого, приказал всем следовать за собой. Пусть каждый, приказал он, падет на колени и молится, а он тем временем отнесет сердце в святилище и спросит богов, что означает это чудо.

Амени с сердцем в руке встал во главе длинной процессии и вскоре исчез за занавесями святилища. Посвященные молились в зале с шестью колоннами, прилегавшем к святилищу, остальные жрецы и ученики – в просторном дворе, огражденном с запада стройной колоннадой и входными воротами храма.

Около часа пробыл Амени в тиши святилища, откуда вырывались густые облака благовонных курений. Наконец, он показался снова, держа в руках золотую чашу, усыпанную драгоценными камнями. Его высокая фигура была теперь облачена в роскошное одеяние. Жрец, принявший из его рук чашу, шагая впереди него, так высоко держал ее в вытянутых руках, что чаша словно плыла в воздухе над его головой. Глаза Амени были прикованы к чаше, вслед за которой он шествовал, опираясь на посох и склоняясь по временам в смиренном поклоне.

Посвященные склонились так низко, что лбы их коснулись каменных плит двора, а жрецы и ученики пали ниц, когда увидели, что их гордый наставник выступает с таким смиренным и набожным видом. И лишь когда Амени дошел до середины двора и поднялся по ступеням к алтарю, где уже стоял сосуд с сердцем, молящиеся встали, жадно внимая словам верховного жреца. Зычным голосом он торжественно и размеренно возглашал:

– Падите ниц еще раз! Дивитесь, молитесь и благодарите! Благородного управителя жертвенных боен храма Амона в Фивах не обмануло его искусство, ибо в благочестивой груди нашего Руи действительно обнаружено сердце овна. Явственно услыхал я в святилище голос божества, и чудесной была его речь, которой довелось внимать вот этим ушам. Волки разорвали священного овна Амона на том берегу Нила, но сердце божественного животного переселилось в грудь благочестивого Руи. Великое чудо свершилось, и поистине достойное знамение явилось нам! Божеству не угодно было, чтобы его душа пребывала в теле этого недостаточно священного овна; она искала себе чистое вместилище и обрела его в благородной груди нашего Руи, а также вот в этом освященном сосуде. В нем будет храниться священное сердце, пока новый овн, пожертвованный более достойной рукой, не вступит в стойло бога Амона. Это сердце будет причислено к главнейшим реликвиям: оно обладает силой исцелять больных, и благую весть принес нам пророческий глас, прозвучавший в облаках курений. Вы должны услышать то, что он сказал, слово в слово: «Высокое возносится еще выше, а то, что вознеслось, скоро низвергнется во прах». Встаньте, пастофоры! Спешите к священным статуям, вынесите их сюда, пусть возглавит шествие этот сосуд с сердцем, и мы обойдем вокруг храма с благодарственными молитвами. А вы, неокоры, берите жезлы и возвестите всему городу о великом чуде, о ниспосланной нам милости божества!

После того как шествие обошло вокруг храма и все покинули двор, управитель жертвенных боен отвесил Амени глубокий поклон, сказав при этом весьма холодно, почти враждебно:

– Мы, в храме Амона, сумеем с уважением отнестись к тому, что ты услыхал в святилище. Чудо свершилось, так пусть же и фараон узнает, как свершалось оно и какими словами было о нем возвещено.

– О нем было возвещено словами божества, – с достоинством отпарировал верховный жрец, поклонился управителю и повернулся к группе жрецов, оживленно толковавших о великом событии.

Амени спросил у них, как идут приготовления к завтрашнему празднеству, приказал позвать главного астролога и распорядился вывести мятежных воспитанников на школьный двор.

Старик, доложив Амени, что Пентаур уже вернулся, пошел вместе с верховным жрецом к освобожденным пленникам. А тем временем юноши, готовые к худшему и ожидавшие тяжкого наказания, теперь тряслись от смеха, потому что царевич Рамери предложил, если их заставят стоять голыми коленями на горохе, первым делом сварить этот горох.

– Нас угостят длинной спаржей [161], а не горохом, – сказал другой ученик, делая такой жест, словно он наносит удар палкой, и показывая при этом себе на спину.

Вновь раздался сдержанный смех, который сразу же оборвался, как только ученики заслышали хорошо знакомые шаги Амени.

Все были охвачены страхом, и когда перед ними предстал верховный жрец, то даже у Рамери пропала охота смеяться. Хотя в глазах Амени не было ни намека на гнев или угрозу, но вид его внушал всем такой трепет, что каждый смотрел на него, как на судью, против приговора которого бессильны все оправдания.

Однако ко всеобщему удивлению Амени заговорил с безрассудными юнцами ласково, похвалил чувство, толкнувшее их на этот поступок, – привязанность к своему одаренному наставнику. Затем он спокойно и сдержанно объяснил им, какими неразумными средствами стремились они достичь своей цели.

– Представь себе, – обратился он к сыну фараона, – что твой царственный отец перевел бы из Сирии в Эфиопию какого-нибудь военачальника, считая, что там он нужнее, а воины этого начальника перешли бы из-за этого на сторону врага. Как бы тебе это понравилось?

Так выговаривал он им несколько минут, после чего в ознаменование великого чуда обещал отнестись к ученикам снисходительно. Однако назидания ради, сказал он, нельзя оставить их проступок совсем безнаказанным; он спрашивает их самих: кто зачинщик? Кем бы он ни был, наказание понесет он один.

Едва успел он это произнести, как Рамери выступил вперед:

– Мы сознаем, святой отец, что совершили безрассудный поступок, – сказал он. – И я сожалею об этом вдвойне, ибо это я был зачинщиком и увлек других за собой. Я очень люблю Пентаура и считаю, что после тебя во всем Доме Сети нет ему равного.

Амени нахмурился и возразил с негодованием в голосе:

– Ученикам не дано право судить о своих наставниках. Не будь ты сыном фараона, который, подобно Ра, царствует над Египтом, я бы палкой наказал тебя за твой неосмотрительный поступок. Но тут руки у меня связаны, а они всегда должны быть свободны, чтобы я мог оградить от страданий сотни людей, порученных моему надзору.

– Накажи меня одного! – воскликнул Рамери. – Если я сделал глупость, то теперь я готов нести ее последствия.

Амени с удовлетворением взглянул на взволнованного юношу. Он охотно пожал бы ему руку, даже погладил бы его по курчавой голове, но наказание, придуманное им для Рамери, должно было послужить высоким целям, а поэтому он подавил шевельнувшееся было у него в душе чувство, чтобы оно не помешало ему в осуществлении задуманного плана. Голос его звучал строго и серьезно, когда он обратился к юноше:

– Я должен тебя наказать и сделаю это! Прошу тебя еще сегодня покинуть Дом Сети!

Рамери побледнел, а Амени продолжал свою речь:

– Я не изгоняю тебя с позором из нашей среды, – тут голос его смягчился, – а благосклонно прощаюсь с тобой. Через несколько недель ты и без того покинул бы нашу школу – так велел фараон, да процветает его жизнь, благоденствие и мощь – и отправился бы в учебный лагерь для колесничих. И я не могу наложить на тебя иного наказания. Ну, а теперь дай мне твою руку; из тебя выйдет достойный человек, а быть может, и великий герой!

Пораженный и растерянный, стоял Рамери перед Амени, но протянутой руки не принял. Тогда верховный жрец подошел к нему вплотную:

– Ведь ты же сказал, что готов вынести все последствия своего безрассудства. А слово царского сына непреложно. Итак, перед заходом солнца мы проводим тебя из храма.

Круто повернувшись, верховный жрец покинул школьный двор. Рамери смотрел ему вслед. Восковая бледность покрывала его юное, свежее лицо, даже губы и те, казалось, были обескровлены.