Фату-Хива - Тур Хейердал

Однако я знал, что доктор Диксон вскоре уточнил свой вывод, поскольку в том же году, когда была напечатана цитированная статья, специалисты официально объявили южноамериканский бальсовый плот непригодным к мореплаванию. Видный американский археолог и знаток древних южноамериканских судов доктор С. Лотроп заявил, что на бальсовом плоту можно "было ходить только вдоль берегов, ибо гигроскопичность древесины не позволяла ему держаться на воде больше двух недель. И так как древние жители Перу располагали только бальсовым плотом и хрупкой камышовой лодкой, которую вообще нечего брать в расчет, моряки древнего Перу никак не могли дойти до Полинезии. Еще до нашего отплытия на Маркизы Диксон вновь обратился к батату и написал: "Растение могло попасть из Америки в Полинезию лишь с помощью человека, и поскольку у нас нет доказательств того, что индейцы тихоокеанского побережья Южной Америки, где возделывался батат, обладали необходимыми судами и знаниями для дальних плаваний, приходится заключить, что растение было доставлено полинезийцами" {S. K. Lothrop. Aboriginal Navigation of the West Coast of South America. Royal Anthropological Institute, vol. 62. London, 1932, p. 238; R. B. Dixon. The long voyages of the Polynesians. Proceedings American Philosophical Society, vol. 74, N 3, 1934, p. 173.}.

Мы еще не вернулись с Фату-Хивы, когда известный ученый маориец Те Ранги Хироа (он же Питер Бак) издал свой бестселлер о Полинезии, в котором воспринял как аксиому непригодность бальсового плота к мореплаванию; книга заканчивалась словами: "Неизвестный полинезийский путешественник, который привез с собой из Южной Америки батат, внес величайший личный вклад в историю Полинезии. Он завершил серию плаваний через обширнейшую часть огромного Тихого океана между Азией и Южной Америкой. Как ни странно, предания умалчивают о нем. Мы не знаем ни его имени, ни названия его судна, хотя, неизвестный герой стоит в ряду виднейших полинезийских мореплавателей за свой великий подвиг" {Те Ранги Хироа. Мореплаватели солнечного восхода. М., 1959, стр. 251; P. H. Buck An Introduction to Polynesian Anthropology. B. P. Bishop Museum Bull. Honolulu, 1945, p. 108-111.}.

Позднее Те Ранги Хироа повторил это положение в пособии для изучающих полинезийскую антропологию. В итоге утверждение, будто бальсовый плот непригоден к мореплаванию, стало общепринятым, а отсюда следовало, что бутылочная тыква и батат были привезены из Южной Америки полинезийцами, совершившими плавание в оба конца. Никто не задумывался над тем примечательным фактом, что, по словам полинезийцев, бутылочная тыква и батат росли на родине предков и что предания называли их древнейшими пищевыми растениями Полинезии, которые были доставлены первыми обожествленными поселенцами, в отличие от хлебного дерева и некоторых других меланезийских культур, интродуцированных позднее {T. Heyerdahl. American Indians in the Pacific. London, 1952, p. 428-453.}.

Я не был моряком. Мое знакомство с океаном ограничивалось плаванием в качестве пассажира из Европы, которое уже воспринималось мной как нечто весьма отдаленное, да кошмарными переживаниями во время вылазки на долбленке и перехода на открытой шлюпке. Но мой взгляд на Тихий океан и на так называемые примитивные народы стал меняться. Здешний океан не барьер, нет, он связующее звено, ведь Маркизские острова лежат среди самой могучей из рек Южной Америки. Люди в древности были ничем не хуже нас, пусть даже они не располагали пишущими машинками и пароходами. С чего бы великие цивилизации Перу веками, даже тысячелетиями пользовались бальсовым плотом и камышовой лодкой, если эти средства не годились для мореплавания? По всему побережью, превосходящему длиной приморье Европы от Нордкапа до Гибралтара, инки и их предшественники кормились преимущественно морем - морской торговлей и глубоководным ловом рыбы с бальсовых плотов и камышовых лодок. Раскопки приносят множество свидетельств этого. Своими изобретениями и достижениями эти люди во многом превосходили европейцев той поры. Может быть, они были довольны своими конструкциями, переходившими из поколения в поколение. Может быть, для этого были причины.

Вечером у костра я повел разговор о плотах. Верно ли, что в море плот менее надежен, чем долбленка? Лив соглашалась, что долбленка не боится сильного волнения, лишь бы размеры позволяли ей умещаться между волнами. Большие волны не опасны малым судам, если не давать им наполнить корпус водой и утопить его.

Теи Тетуа тоже не был моряком, но он знал, что в прошлом плоты считали надежнее лодок. Правда, лодки ходят быстрее, ими легче маневрировать. И Теи рассказал одну историю.

В одной из последних войн на Фату-Хиве племя мануоо потерпело поражение; полчища врагов свалились с гор в долину, грозя всех перебить и съесть. Спасаясь от них, мануоо - мужчины, женщины и дети - погрузились на большие плоты из связанного лубяными веревками толстого бамбука. На борт погрузили множество кокосовых орехов, пои-пои и другое продовольствие. Взяли также рыболовные снасти, запасли пресную воду в бамбуковых сосудах. Флотилия покинула Фату-Хиву и исчезла в океане. Много лет спустя один из беглецов появился на острове Уапу в Маркизском архипелаге. От него стало известно, что плоты благополучно пристали к коралловому атоллу в архипелаге Туамоту, где беженцев радушно встретили и предложили остаться жить на атолле.

Мне вспомнилось, что Хэнди записал предание о туземцах с Хива-Оа, посетивших Гавайи. Племя, населявшее долину Ханаупе, было разбито в бою. В поисках спасения они тоже вышли в море. Под руководством своего вождя Хепеа-Таипи связали плот, настелив толстый бамбук в пять рядов. На этом плоту ходили на Гавайи и обратно. Рассказавший предание островитянин утверждал, что именно благодаря этому плаванию жители Хива-Оа узнали про Гавайи {Е. S. С. Handy. Marquesan Legends. В. P. Bishop Museum Bull., N 69. Honolulu, 1930, p. 137.}.

- А какие лодки были у Тики? - спросил я Теи Тетуа.

Старик не знал. Ему было известно только, что Тики "спустился" из Те-Фити. "Спустился" с востока.

Мы смотрели на летящие в небе облака, на озаренный луной, изрезанный волнами океан. Теи поворошил прутиком угли в костре. Потом взял свою бамбуковую флейту, поднес к ноздре и принялся играть. Возбужденные романтической атмосферой, мы жадно впитывали все впечатления. Наши ноздри обоняли запахи пышной растительности и соленый океанский ветер; уши ловили изысканные звуки из настоящего и прошлого Фату-Хивы: пение флейты, шуршание ветра в пальмовых кронах, все заглушающий гул, когда могучая волна разбивалась о галечный барьер, на котором мы сидели. Я напряженно думал об этих волнах, неустанно твердящих: "Мы идем с востока, с востока, с ВОСТОКА..."

Теи Тетуа кончил играть. Вместе с Момо он направился в свою хижину на другом берегу речушки. Мы улеглись на пальмовых листьях в своей собственной свайной постройке. Но рассказ Теи не давал мне покоя. Я думал о плотах, о трепанациях черепа. Об ананасах и бататах.

- Лив, - не удержался я, когда она уже засыпала, - помнишь, до чего похожи каменные статуи Тики на южноамериканские?

Лив только буркнула что-то. Но прибой пророкотал утвердительный ответ.

Мне не спалось. Словно время перестало существовать, и Тики со своими мореплавателями на всех парусах входил в бухту. Рыжие и черноволосые мужчины и женщины высаживались на галечный барьер. Они выгружали корзины с фруктами и корнеплодами.

Я нащупал собранные мной ананасы. Вот они. Самые настоящие.

Я повернулся на бок и уснул.

Пещерные жители

На Фату-Хиве мы и впрямь вернулись к природе. Цивилизация находилась где-то невероятно далеко. Даже подумать о ней было иной раз страшновато. Когда мы рассказывали о нашем мире Теи и Момо, то и сами как будто не очень верили своим словам.

В один прекрасный день мы после купания в реке лежали на травке, любуясь черными фрегатами, которые стригли хвостами-ножницами воздух под синим небом и белыми облаками.

- Теи, - сказал я, - в моей стране люди умеют летать над деревьями, словно кукушка или фрегат.

Теи осклабился. Момо рассмеялась. Я усомнился в собственных словах. Может быть, мне это приснилось?..

- Нет, правда, Теи, - настаивал я. - Мы забираемся в этакий дом, похожий на птицу с расправленными крыльями. И вместе с нами эта штука поднимается в воздух. Один раз я летал со своей матерью. А всего нас было четверо. В хижине с двумя парами крыльев, и ее тянула вперед одна штуковина, которая все время вращалась.

Я оглянулся кругом - какой бы привести пример. Но на Фату-Хиве не было ничего вращающегося: ни ветряной мельницы, ни колеса.

Теи лукаво посмотрел на меня и повертел рукой в воздухе. Я понял, что он ничего не уразумел в моем описании и не поверил мне.

- Да, так вот, - нерешительно продолжал я. - Когда мы с матерью летели по воздуху, она спросила человека, который управлял этой вращающейся штукой, нельзя ли пролететь над нашим домом. В нашей деревне людей больше, чем на всех Маркизских островах вместе, и они смотрели, как мы кружили над крышами, и деревьями, и высоко над кораблями в море.